— Прощай, Томас! — помахал рукой мужчина с пышными усами. — И с праздником, хотя тебе, скорее, не до него.
И мальчишка сорвался с места и исчез среди стволов голых деревьев и толп гуляющих.
— Какой хороший, честный мальчик, — признался Говард, возвращаясь к труппе и любовнице. — Чего вы стоите? Планы отменяются, мы едем на площадь Разгулья! Тинсан сам себя не спасёт!
И толпа музыкантов продолжила путь, а странная троица – толстяк, карга и похожая на какую-нибудь кухарку Миссис – пропала, словно растворившись в смоге.
***
На платформе, куда разрешали подниматься без каких-либо билетов, атмосфера не очень, скажу я вам. Кругом грязь, шум, лязг и гудение. Признаю, попрошаек и бродяг на станциях Тинсана – бесчисленное множество. На платформах горожане ощущают себя как в Тумане, потому что паровые поезда, прибывающие каждые полчаса, выделяют настолько огромные объёмы дыма и пара, что иногда пассажиры дышат с трудом, поэтому и стремятся покинуть станцию.
Гринбейл побродил по скользким от снега и гололёда каменным плитам, успел заглянуть в узкие прорехи между ними, полагая, что бард может обитать под самой станцией, однако никого не нашёл. Герой прошелся по платформе от и дополнительных пять раз – всё тщетно.
Внимание мальчика привлёк заработавший рупор для объявлений, противно прошипевший по станции Билборд. В итоге оттуда донёсся ровный и спокойный дамский голос, обволакивающий уши, словно растаявший зефир или облака с чисто-синего неба.
— Уважаемые пассажиры, — с интонацией пропела она. — До наступления красного уровня погоды осталось ровно три с половиной часа. Будьте бдительны и проводите День Объединения дома, в безопасности.
Гринбейлу непривычно было слышать голос объявляльщицы, не похожий на привычное резкое карканье, доносившееся с Площади Свободы. И мальчику стало приятно и уютно от тёплого голоса. Обязательно стоит переезжать в большие города, говорю вам я, потому что условия проживания там намного лучше, чем в окраинных провинциях. Правда, иногда случаются аварии, крушения и тому подобное. Но короткая и приятная жизнь прекраснее долгой и противной, так ведь, дамы и господа?
Совсем отчаявшись, Томас решил отправиться на поиски барда к друзьям, на Площадь Разгулья, когда где-то с другого конца платформы раздался визг, вероятно, туристки. Гринбейл увидел бегущую с выпученными от испуга глазами женщину. Торопилась она явно к спуску с платформы.
Гринбейл поспешил в сторону вопля и заметил совершенно неизвестное место, что ранее не замечал. За переходом на первую платформу, представляющим собой лестницу, ведущую наверх, стояли две колонны, отличавшиеся от обыкновенных. Они были старее других, серее, облупленнее с краёв и соединялись толстой стенкой. Казалось, колонны вот-вот рухнут на рельсы. Странно, но раньше мальчик не обращал внимания на подобный алтарь. Осторожно заглянув за колонну, Томас разглядел его. Живого призрака. Второго Хранителя.
Призрак не выглядел так ужасно, как описывал его рваный Лежратен. Это был красивый, худой паренёк с зализанными назад серыми волосами, на которых витала миниатюрная шляпка с пером. Сам бард казался полностью серым и прозрачным. Он сидел на каменной плитке, скрытый от посторонних глаз. Мистер Призрак держал в руках недогитару-балалайку и бренчал меланхоличную мелодию, которую Гринбейл сразу же вспомнил. Когда-то её напевала бедная, морщинистая старушка, что застыла в родном доме с потрескавшимися стенами так же, как и временной отсчёт её пребывания на этом свете. Она осталась в Онфосте и наверняка погибла под рухнувшей от пожара кровлей, её единственный друг похоронил милую даму под своей тяжестью.
— Я буду любить тебя, любить до смерти, — звучало за колонной. —
Пока не погаснет последний фонарь,
Пока солнце светит, глядя на землю,
Пока ты в порядке, моей жизни кристалл.
Надеюсь, когда я останусь один,
Ты будешь искренне рада,
Сижу я теперь без семьи и друзей,
И жду лишь конца, что никогда не наступит.
Хранитель печально запрокинул голову в надежде, что та коснётся твёрдой поверхности, но она лишь прошла сквозь каменную преграду.
— Что такое меланхолия? — задал вопрос сам себе бессмертный бард, наигрывая грустную мелодию на инструменте. — Меланхолия – это тоска, психическое расстройство, чувство осла, у которого застрелили семью. Меланхолия – это маслянистая желчь, которая разъедает людей изнутри, она меняет их суть и постепенно захватывает разум. Меланхолия – это мрачное помешательство, случившееся в результате гибели двоюродной тёти троюродного дяди. Тебе как бы всё равно, но после ты задумываешься о смерти…
“По-видимому, у призрака выдался не очень удачный день, раз он поёт грустную музыку и размышляет о смерти” — подумал Томас и совершенно случайно наступил на сухую ветку, принесённую на платформу ветром. Как жалко, что подобное случилось именно с Гринбейлом!
— Кто здесь? — настороженно повернул голову призрачный паренёк и вскочил на ноги. Точнее, взлетел. — Выходи, неизвестный, иначе я сам за себя не ручаюсь!
Гринбейл попытался затаиться, но после осознал, что лучше показаться до того, как бард исчезнет со страха. Выглядел он довольно жалко. Поняв, что другого выхода нет, мальчишка вышел из укрытия и показался бессмертному. Тот, увидев Томаса, взвизгнул от ужаса, потому что не ожидал людей в гостях, но потом заметил, что перед ним всего лишь слабый ребёнок, и, прокашлявшись, надменно посмотрел на пришедшего.
— Тебе чего, мальчик? — спросил молодой или не совсем нечеловек, отпарив немного подальше и искусственно прислонившись к стенке. — Заняться нечем? Сходил бы лучше на ежекруговую ярмарку, вместо того, чтобы пугать законопослушных бардов.
— Добрый вечер, дорогой призрачный бард, — вежливо проговорил Гринбейл. — Я здесь не для того, чтобы вас пугать, а по очень важному делу.
— Если ты за автографом, то их я выдаю только за деньги, и сумма там не маленькая, — поморщился тот. — Я звезда, а остальные – никто.
— Нет, великолепнейший сэр, я пришёл просить у вас нечто ценное, некоторую вещицу, что может помочь для совершения пророчества, — наивно поведал призраку Гринбейл, ожидая в нём перемен, как у предыдущего хранителя проклятого предмета. — Ваша помощь крайне важна для спасения Короны!
— Ни в коем случае! — зло гаркнул парень. — Мои призрачные струны обеспечивает моё бессмертие, поэтому я никому и никогда и ни за что не отдам их. Без них я никуда! Можешь проваливать отсюда, гадкий скрамблкораблендель!
— Но как же так? — не сообразил Томас. — Почему вы на меня не нападаете?
— С чего бы? — оскорбился Хранитель. — Мне плевать на тебя, пустышка! Я – человек искусства! Не уйдёшь? Значит, мне самому пора! Отправлюсь туда, где прекрасного Барда ценят, любят и уважают! И где у него просят автографы.
— Стой, не уходи! — прикусив губу, попросил поспешивший мальчик.
Замолкнув и замкнувшись с себе, призрак стал собираться. Он сложил недогитару-балалайку в невидимый чехол, который и в самом деле существовал, после чего музыкальный инструмент испарился. Бессмертный бард бросил на прощание:
— Хотел обобрать меня, ребёнок? Не получится, пустышка! Хоть плачь, всё равно ничего не добьёшься в жизни. Невероятно! — хмыкнул парень. — Почему Фон Ба-Суд не послала адекватного просителя? Немыслимо!
— Но я не собирался вас обирать, всего-то попросил одолжить струну или как там её до того момента, как мы спасем родных и Корону! А как же моя бабушка…
Но Гринбейла уже никто не слушал, и обиженный и в прямом смысле раскалённый до красна от стыда призрак, считавший подобное обращение с собой преступлением, поправил рваную и такую же призрачно-прозрачную шляпу с вороньим пером, отлетел от стены, разлетелся и с хлопком исчез, попав прямо в каменную кладку.
Да, так кратко. Да, так быстро скрылся Хранитель.
— Ну, и пошёл бы ты к леннам! — уже сотый раз за путешествие выругался раздосадованный Томас. — Нет, чтобы наброситься на меня с огненными объятьями, а не исчезать, как слабая характером девчонка!
