Кира не смотрела ни на кого. Ее пальцы методично, почти с хирургической точностью, разбирали и собирали сложный механизм своего наручного арбалета. Движения были резкими, отточенными, полными сдерживаемой ярости. Она не искала поломку. Она искала точку приложения для своего гнева.

Михаил сидел, ссутулившись над своей лютней, и его обычно живое, выразительное лицо было похоже на серую маску. Он не перебирал струны. Он просто смотрел на них, словно видел впервые и не знал, что с ними делать. Олег же, наш несокрушимый щит, сидел прямо, как скала. Но это была скала, по которой прошла глубокая трещина. Он не смотрел на нас. Он смотрел сквозь стену, в какое-то свое пространство, где действовали простые и понятные законы чести и силы.

Именно Кира нарушила тишину первой. Она с громким, сухим щелчком зафиксировала последнюю деталь на своем механизме и подняла голову. Ее глаза, обычно полные инженерного азарта, сейчас метали ледяные искры. Взгляд был направлен точно на Олега.

— Ты просто идиот, — ее голос был тихим, почти шепотом, но в нем звенела натянутая до предела сталь. — Не просто танк. Не просто упрямый вояка. А идеальный, сферический идиот в вакууме. У нас был алгоритм. Просчитанный, выверенный. Мы контролировали поле боя, мы управляли хаосом. Это была не драка, это была операция. Но ты решил, что твой личный кодекс чести важнее выживания всей группы. Ты ввел в систему переменную абсолютной глупости и спровоцировал каскадный сбой.

Она говорила на своем языке. На языке систем, протоколов и неизбежных последствий. Для нее наш провал был не трагедией. Он был результатом вопиющей ошибки в коде. Ошибки, которая сидела прямо перед ней.

Олег медленно повернул свою массивную голову. Впервые за все время нашего знакомства я увидел, как на его лице дрогнул мускул. Он был взбешен.

— Я делал свою работу, — прорычал он, и его низкий голос заставил кружки на столе едва заметно звякнуть. — Задача танка — стоять на передовой. Держать удар. Быть стеной, за которой остальные могут работать. Я — не флюгер, чтобы вертеться по чьему-то приказу!

Его взгляд, тяжелый, как удар молота, переместился на меня. В нем не было анализа. В нем было обвинение.

— Это твоя вина. Я с самого начала чувствовал, что в твоих планах есть какая-то гниль. Все эти твои хитрости, обходы, удары в спину. Это не тактика воина! Это уловки крысы! Мы должны были встретить их у входа. В лоб. Сила на силу. Так поступает Железный Легион! Так поступают настоящие бойцы! А ты заставил нас прятаться, бегать, использовать какие-то «системные» трюки! Ты превратил бой в постыдную возню!

— Друзья, не нужно… — начал было Михаил, его голос звучал слабо и неуверенно. Он, наш вечный дипломат и рассказчик, пытался склеить то, что уже треснуло по всем швам. — Мы все были на взводе. Это сложный бой, ошибки случаются…

— Молчи, сказитель! — оборвал его Олег, даже не взглянув в его сторону. Его гнев был сфокусирован на мне, как таран на воротах крепости. — Твои баллады хороши у костра, но они не останавливают тесак, летящий тебе в голову! Когда дело доходит до настоящей стали, от тебя нет никакого толку!

Это было жестоко. И несправедливо. Михаил побледнел, словно его ударили. Удар был нацелен не в его игровые умения. Он был нацелен в самую суть его роли в нашей команде — в его веру в то, что слово и дух важны не меньше клинка.

Олег с грохотом отодвинул свой стул и встал во весь свой огромный рост. Его тень накрыла наш стол, словно грозовая туча.

— Все. С меня достаточно, — отчеканил он. — Я пришел сюда не для того, чтобы играть в твои шахматные партии, Маркус. Я пришел, чтобы сражаться. Чтобы защищать. Чтобы встречать врага лицом к лицу, с честью. А не прятаться по углам и ждать, пока твой «гениальный» план сработает… или провалится, утащив всех нас за собой на кладбище. Ваши методы мне чужды. Я не разделяю вашу философию. Ищите себе другой «щит». Такой, который будет послушно бегать зигзагами, когда вы ему прикажете.

Он вынес приговор. Нашей команде. Моему подходу. Мне.

В воздухе перед ним вспыхнул полупрозрачный интерфейс группы. Его палец, массивный и прямой, без колебаний нажал на красную кнопку.

Холодное, бездушное системное сообщение вспыхнуло в сознании каждого из нас, словно вспышка молнии.

[Неуязвимый] покинул группу.

Олег развернулся. Его тяжелые сапоги гулко простучали по грязным доскам пола. Он не оглянулся. Мгновение — и его массивная фигура растворилась в тенях и гомоне главного зала таверны.

Мы остались втроем. В оглушительной тишине. Среди обломков.

Первым нарушил молчание Михаил. Он издал тихий, странный звук — не то всхлип, не то смешок.

— Вот и конец баллады, — прошептал он, глядя в пустоту, куда ушел Олег. — Или только начало новой, куда более мрачной главы.

Кира ничего не сказала. Она снова взяла в руки свой арбалет и принялась его чистить с яростной, сосредоточенной энергией. Но я видел, как дрожат ее пальцы. Ее гнев на Олега сменился чем-то другим. Холодным осознанием нашей уязвимости. Мы потеряли не просто танка. Мы потеряли наш фундамент. Нашу стену.

Я же смотрел на пустое место, где только что сидел Олег, и мой мозг, наконец оправившись от шока, начал работать. Я прокручивал в голове не его гневные слова. Я анализировал сам конфликт. Это был не просто спор. Это было столкновение двух несовместимых операционных систем. Логика Олега была бинарной: честь или бесчестие, атака или защита, победа или смерть. Прямая, как рельсы. Моя же система была основана на переменных, на адаптации, на поиске не самого сильного, а самого элегантного решения.

Я ошибся.

Я совершил ту же ошибку, что и на том совещании в «ПиксельХабе». Я представил идеальное, элегантное решение, но не учел самый главный, самый непредсказуемый фактор. Человеческий. Я думал, что руковожу слаженным механизмом, а оказалось — группой личностей, со своими страхами, гордостью и убеждениями.

Олег не был просто «щитом». Он был человеком, для которого понятие «честь» было не пустым звуком. И я, своим «гениальным» планом, заставил его этой честью поступиться, превратив в приманку, в инструмент.

Провал был не тактическим. Провал был системным. Фундаментальная ошибка в самой архитектуре нашей команды, которую я, ее создатель, не заметил.

Мы не просто потеряли танка. Мы потеряли веру друг в друга. И чтобы восстановить ее, нужно было нечто большее, чем новый апгрейд или пара удачных рейдов. Нужно было признать и исправить ошибку.

Мою ошибку.

Кира захлопнула меню ремонта с резким, злым щелчком, который прозвучал в мертвой тишине как выстрел.

Михаил застыл, его рука так и осталась лежать на безмолвных струнах лютни. Они оба посмотрели на меня, ожидая команды, плана, следующего хода в этой проигранной партии. Но я молчал, и их взгляды медленно переместились друг на друга, находя в чужом лице отражение собственной растерянности и горечи.

— Я в реал, — наконец произнесла Кира. Голос был ровным, лишенным всяких эмоций, и от этого звучал еще страшнее. Это был голос инженера, констатирующего полный отказ системы. — Нужно подумать.

Она не стала ждать ответа. Ее фигура замерла на мгновение, стала полупрозрачной и с тихим шелестом исчезла.

Михаил посмотрел на пустое место, где она только что сидела, потом на меня. В его глазах плескалась вселенская скорбь, достойная его лучших баллад.

— Маркус, я… — начал он, но слова застряли в горле.

Он не знал, что сказать. Не было такой легенды, такой истории, которая могла бы исправить это. Он беспомощно развел руками, покачал головой и тоже вышел из игры.

Я остался один.

Один за столом в углу шумной таверны в Нижнем Городе Лирии-Порта.

Вокруг меня кипела жизнь. За соседним столом какая-то группа хохотала, празднуя удачный рейд. У стойки бард, куда удачливее Михаила, бренчал на лютне веселую песенку. Игроки заключали сделки, ругались, хвастались добычей. Обычный вечер в обычном игровом хабе. Никто даже не заметил, как только что на их глазах родилась и умерла одна маленькая легенда. Наша легенда. «Группа 189472». Инвентарный номер, стертый из всех анналов, кроме нашей памяти.