«У поэта два царства: одно из лучей…» У поэта два царства: одно из лучей Ярко блещет – лазурное, ясное; А другое безмесячной ночи темней, Как глухая темница ненастное. В темном царстве влачится ряд пасмурных дней, А в лазурном – мгновенье прекрасное. 1882 Велимир Хлебников
«Где прободают тополя жесть…» Где прободают тополя жесть Осени тусклого паяца, Где исчезает с неба тяжесть И вас заставила смеяться, Где под собранием овинов Гудит равнинная земля, Чтобы доходы счел Мордвинов, Докладу верного внемля, Где заезжий гость лягает пяткой, Увы, несчастного в любви соперника, Где тех и тех спасают прятки От света серника, Где под покровительством Януси Живут индейки, куры, гуси, Вы под заботами природы – тети Здесь, тихоглазая, цветете. 1912 Детуся!… Детуся! Если устали глаза быть широкими, Если согласны на имя «браток», Я, синеокий, клянуся Высоко держать вашей жизни цветок. Я ведь такой же, сорвался я с облака, Много мне зла причиняли За то, что не этот, Всегда нелюдим, Везде нелюбим. Хочешь, мы будем – брат и сестра, Мы ведь в свободной земле свободные люди, Сами законы творим, законов бояться не надо, И лепим глину поступков. Знаю, прекрасны вы, цветок голубого, И мне хорошо и внезапно, Когда говорите про Сочи И нежные ширятся очи. Я, сомневавшийся долго во многом, Вдруг я поверил навеки: Что предначертано там, Тщетно рубить дровосеку!.. Много мы лишних слов избежим, Просто я буду служить вам обедню, Как волосатый священник с длинною гривой, Пить голубые ручьи чистоты, И страшных имен мы не будем бояться. 13 сентября 1921 «Когда умирают кони – дышат…» Когда умирают кони – дышат, Когда умирают травы – сохнут, Когда умирают солнца – они гаснут, Когда умирают люди – поют песни. <1912> Кузнечик Крылышкуя золотописьмом Тончайших жил, Кузнечик в кузов пуза уложил Прибрежных много трав и вер. «Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер. О, лебедиво! О, озари! <1908–1909> «Мне мало надо!..» Мне мало надо! Краюшку хлеба И капля молока. Да это небо, Да эти облака! <1912, 1922> «О Азия! тобой себя я мучу…» О Азия! тобой себя я мучу. Как девы брови, я постигаю тучу. Как шею нежного здоровья. Твои ночные вечеровья. Где тот, кто день иной предрек? О, если б волосами синих рек Мне Азия покрыла бы колени И дева прошептала таинственные пени, И тихая, счастливая, рыдала, Концом косы глаза суша. Она любила! Она страдала! Вселенной смутная душа. И вновь прошли бы снова чувства, И зазвенел бы в сердце бой: И Мохавиры, и Заратустры, И Саваджи, объятого борьбой. Умерших их я был бы современник, Творил ответы и вопросы. А ты бы грудой светлых денег Мне на ноги рассыпала бы косы. «Учитель, – мне шепча, — Не правда ли, сегодня Мы будем сообща Искать путей свободней?» <1921> «Снежно – могучая краса…» Снежно – могучая краса С красивым сном широких глаз, Твоя полночная коса Предстала мне в безумный час. Как обольстителен и черен Сплетенный радостью венок, Его оставил, верно, ворон, В полете долгом одинок. И стана белый этот снег Не для того ли строго пышен, Чтоб человеку человек Был звук миров, был песнью слышен? 1912 «Там, где жили свиристели…» Там, где жили свиристели, Где качались тихо ели, Пролетели, улетели Стая легких времирей. Где шумели тихо ели, Где поюны крик пропели, Пролетели, улетели Стая легких времирей. В беспорядке диком теней, Где, как морок старых дней, Закружились, зазвенели Стая легких времирей. Стая легких времирей! Ты поюнна и вабна, Душу ты пьянишь, как струны, В сердце входишь, как волна! Ну же, звонкие поюны, Славу легких времирей! Начало 1908 Владислав Ходасевич
Вечером синим Вечерних окон свет жемчужный Застыл, недвижный, на полу, Отбросил к лицам блеск ненужный И в сердце заострил иглу. Мы ограждались тяжким рядом Людей и стен – и вновь, и вновь Каким неотвратимым взглядом, Язвящим жалом, тонким ядом Впилась усталая любовь! Слова, и клятвы, и объятья Какой замкнули тесный круг, И в ненавидящем пожатье Как больно, больно – пальцам рук! Но нет, молчанья не нарушим, Чтоб клясть судьбу твою, мою, Лишь молча, зубы стиснув, душим Опять подкравшуюся к душам Любовь – вечернюю змею. Начало 1907 |
