«Если б ты был небесный ангел…» Если б ты был небесный ангел, Вместо смокинга носил бы ты стихарь И орарь из парчи золотистой Крестообразно опоясывал бы грудь. Если б ты был небесный ангел, Держал бы в руках цветок или кадилу И за нежными плечами Были б два крыла белоснежных. Если б ты был небесный ангел, Не пил бы ты vino Chianti, Не говорил бы ты по – английски, Не жил бы в вилле около Сан – Миньято. Но твои бледные, впалые щеки, Твои светлые, волнующие взоры, Мягкие кудри, нежные губы Были бы те же, Даже если бы был ты небесный ангел. 1906 Бенедикт Лившиц
Эрос Мы строго блюдем сокровенные заповеди — Любовный завет: Когда розовеет и гаснет на западе Рубиновый свет, Мы белыми парами всходим по очереди На Башни Луны И любим в святилищах девственной дочери Немой вышины. О, счастье вступить за черту завоеванного Священного сна И выпить фиал наслажденья любовного До самого дна! О. счастье: за ночь под серебряно – матовою Эгидой луны Не надо платить подневольною жатвою — Как в царстве весны! О, счастье: лишь прихотям Эроса отданные, Мы можем – любя — На каменном шаре, как камень бесплодные, Сгореть для себя! 1909 Июль В небе – бездыханные виолы, На цветах – запекшаяся кровь: О, июль, тревожный и тяжелый, Как моя молчащая любовь! Кто раздавит согнутым коленом Пламенную голову быка? И. презрев меня, ты реешь тленом, Тонким воздыханием песка — В строго – многоярусные строи Зноем опаляемых святых, — И за малым облаком перо, и Светлый враг в покровах золотых! 1912 Александрийский театр Когда минуешь летаргию Благонамеренной стены, Где латник угнетает выю Ничтожествующей страны. И северная Клеопатра Уже на Невском, – как светло Александрийского театра Тебе откроется чело! Но у подъезда глянет хмуро, Настороженна и глуха, Сырая площадь, как цезура Александрийского стиха. Быть может, память о набеге Вчерашней творческой волны Почиет в ревностном ковчеге Себялюбивой тишины. И в черном сердце – вдохновенье, И рост мятущейся реки, И страшное прикосновенье Прозрачной музиной руки, — На тысячеголосом стогне Камнеподобная мечта, И ни одно звено не дрогнет По – римски строгого хребта. 1 января 1915 Нева Вольнолюбивая, доныне Ты исповедуешь одну И ту же истину, рабыней В двухвековом не став плену. Пусть нерушимые граниты Твои сковали берега, Но кони яростные взвиты Туда, где полночь и пурга. Пусть не забывший о героях И всех коней наперечет Запомнивший ответит, что их В стремнину темную влечет? Иль эти мчащиеся, всуе Несбыточным соблазнены, Умрут, как Петр, от поцелуя Твоей предательской волны? 1916 «Как душно на рассвете века!..» Как душно на рассвете века! Как набухает грудь у муз! Как страшно в голос человека Облечь столетья мертвый груз! И ты молчишь и медлишь, время, Лениво кормишь лебедей И падишахствуешь в гареме С младой затворницей своей. Ты все еще в кагульских громах И в сумраке масонских лож. И ей внушаешь первый промах И детских вдохновений дрожь. Ну, что ж! Быть может, в мире целом И впрямь вся жизнь возмущена И будет ей водоразделом Отечественная война; Быть может, там, за аркой стройной, И в самом деле пышет зной, Когда мелькает в чаще хвойной Стан лицедейки крепостной. Но как изжить начало века? Как негритянской крови груз В поющий голос человека Вложить в ответ на оклик муз? И он в беспамятстве дерзает На все, на тяги дикий крик, И клювом лебедя терзает Гиперборейский Леды лик. 1925 Предчувствие Расплещутся долгие стены И вдруг, отрезвившись от роз, Крылатый и благословенный Пленитель жемчужных стрекоз, Я стану тяжелым и темным, Каким ты не знала меня, И не догадаюсь, о чем нам Увядшее золото дня Так тускло и медленно блещет, И не догадаюсь, зачем В густеющем воздухе резче Над садом очертится шлем, — И только в изгнанье поэта Возникнет и ложе твое И в розы печального лета Арханегел, струящий копье, 1912 |
