Михаил Кузмин ««Люблю», – сказал я не любя…» «Люблю», сказал я не любя — Вдруг прилетел Амур крылатый И, руку взявши, как вожатый, Меня повлек вослед тебя. С прозревших глаз сметая сон Любви минувшей и забытой, На светлый луг, росой омытый, Меня нежданно вывел он. Чудесен утренний обман: Я вижу странно, прозревая, Как алость нежно – заревая Румянит смутно зыбкий стан; Я вижу чуть открытый рот, Я вижу краску щек стыдливых И взгляд очей еще сонливых И шеи тонкой поворот. Ручей журчит мне новый сон, Я жадно пью струи живые — И снова я люблю впервые, Навеки снова я влюблен! 1907 Утро
Звезды побледнели, небо на востоке зеленеет, ветер поднялся, скоро заря засветит. Как легко дышать после долгой ночи, после душных горниц, после чада свечей заплывших! Пенье доносится снизу, с кровли виден город, все спит, все тихо, только ветер в саду пробегает. Как лицо твое бледно в свете звезд побледневших, в свете зари нерожденной, в свете грядущего солнца! 1907 «В последний раз зову тебя, любовь…» Сонет В последний раз зову тебя, любовь, Слабеют силы в горестном усилье… Едва расправлю радостные крылья, Взбунтуется непокоренной кровь… Ответь мне «да», – молю, не прекословь. Лишь для тебя прошел десятки миль я. О, связки милые, о, сухожилья, Двойные звезды глаз, ресницы, бровь. Кольцо дано не на день, а навеки. Никто другой, как я, тебя не звал, Я вижу лишь тебя, закрывши веки… Зачем прибой стремит свой шумный вал? Едва домчавшись, он отпрянет снова, Во всех скитаньях ты – моя основа… 31 марта 1912 «Я книгу предпочту природе…» Я книгу предпочту природе, Гравюру – тени вешних рощ, И мне шумит в весенней оде Весенний, настоящий дождь. Не потому, что это в моде, Я книгу предпочту природе. Какая скука в караване Тащиться по степи сухой. Не лучше ль, лежа на диване, Прочесть Жюль Верна том – другой. А так – я знаю уж заране, Какая скука в караване. Зевать над книгою немецкой, Где тяжек, как картофель, Witz, Где даже милый Ходовецкий Тяжел и не живитстраниц. Что делать: уж привык я с детской Зевать над книгою немецкой. Милей проказливые музы, Скаррона смех, тоска Алин, — Где веселилися французы И Лондон слал туманный сплин. Что в жизни ждет? одни обузы, Милей проказливые музы. Не променял бы одного я Ни на гравюру, ни на том — Тех губ, что не дают покоя, В лице прелестном и простом. Пускай мне улыбнутся трое, Не променял бы одного я. Но ждать могу ли я ответа От напечатанных листков, Когда лишь повороты света Я в них искать всегда готов, Пускай мне нравится все это, Но ждать могу ли я ответа? Я выражу в последней коде, Что без того понятно всем: Я книги предпочту природе, А вас хоть тысяче поэм. Любовь (когда она не в моде?) Поет в моей последней коде. 13 марта 1914 «Декабрь морозит в небе розовом…» Декабрь морозит в небе розовом, Нетопленный мрачнеет дом. А мы, как Меншиков в Березове, Читаем Библию и ждем. И ждем чего? самим известно ли? Какой спасительной руки? Уж взбухнувшие пальцы треснули И развалились башмаки. Никто не говорит о Врангеле, Тупые протекают дни. На златокованном Архангеле Лишь млеют сладостно огни. Пошли нам крепкое терпение, И кроткий дух, и легкий сон, И милых книг святое чтение, И неизменный небосклон! Но если ангел скорбно склонится, Заплакав: «Это навсегда!» — Пусть упадет, как беззаконница, Меня водившая звезда. Нет, только в ссылке, только в ссылке мы, О, бедная моя любовь. Струями нежными, не пылкими, Родная согревает кровь, Окрашивает щеки розово, Не холоден минутный дом, И мы, как Меншиков в Березове, Читаем Библию и ждем. 8 декабря 1920 «Золотая Е лена по лестнице…»
Золотая Елена по лестнице Лебедем сходит вниз. Парень, мнущий глину на задворках, Менее смешон, чем Парис. Тирские корабли разукрашены — (Белугою пой, Гомер!) Чухонские лайбы попросту В розовой заводи шхер. Слишком много мебели, Шелухой обрастает дом. Небесные полотеры шепотом Поставили все вверх дном. В ужасе сердце кружится… Жарю, кипячу, варю… Прямая дорога в Удельную, Если правду заговорю. Покойники, звери, ангелы, Слушайте меня хоть вы! Грошовыми сережками связаны, Уши живых – мертвы. Ноябрь 1926 |
