«Коснись рукой до струн…» Коснись рукой до струн, презренных светом, Тебя одну когда – то певших струн. Верни мне дни, когда я был поэтом, Дай верить мне, что я, как прежде, юн. Моей любви, взлелеянной годами, – Ты видишь, видишь – мне скрывать невмочь.. Ах! где она, кипящая звездами, Осенняя, сияющая ночь? С небес звезда срывалась за звездою. Мы шли вдвоем… ты руку мне дала… А цветники дышали резедою, И ночь была прозрачна и светла. Сребрилися под твердью голубою, Деревья блеклые, не шелестя. Я о любви не говорил с тобою… Что говорить? Ведь ты была дитя. Верни же мне те золотые грезы, В твоих лучах я расцветаю вновь, Ты вся – весна, ты вся – как запах розы, Как старое вино – моя любовь. Я пред тобой притворствовать не в силах, Ты – так светла… О, если б я угас У нежных ног невинных, милых, милых, В сиянии любимых узких глаз. Три видения
Смеялся май, синел, сверкал залив. На берегу, в тени плакучих ив, Увидел я беспечное дитя, Играющее в мяч. Над ним, грустя, Склонялась Муза, и ее рука Держала лиру, лавр и терн венка. И новый сон передо мной возник: Клонился ветром плачущий тростник, Летали в роще желтые листы… И Муза мне сказала: «Видишь ты: Старушка с отроком вокруг пруда Идут, идут… не спрашивай, куда!» Леса одеты в пурпур и огонь, Заходит солнце. У колодца конь Остановился с легким звоном шпор, И девушка склонила томный взор, На водоем поставивши ведро… Вдали сверкнуло белое перо. И Муза мне шепнула: «О дитя! Богиня юности придет шутя, Шутя уйдет. Ты всадника узнал? Вином кипящий золотой фиал Ты рано осушил. Придут ли вновь И лира, и страданье, и любовь?» Федор Сологуб Всё, во всём Если кто-нибудь страдает, Если кто-нибудь жесток, Если в полдень увядает Зноем сгубленный цветок, — В сердце болью отзовется Их погибель и позор, И страданием зажжется Опечаленный мой взор: Потому что нет иного Бытия, как только я; Радость счастья голубого И печаль томленья злого, Всё, во всём душа моя. 5 августа 1896 Ариадна Где ты, моя Ариадна? Где твой волшебный клубок? Я в Лабиринте блуждаю, Я без тебя изнемог. Светоч мой гаснет, слабея, Полон тревоги стою И призываю на помощь Мудрость и силу твою. Много дорог здесь, но света Нет и не видно пути. Страшно и трудно в пустыне Мраку навстречу идти. Жертв преждевременных тени Передо мною стоят. Страшно зияют их раны, Мрачно их очи горят. Голос чудовища слышен И заглушает их стон. Мрака, безумного мрака Требует радостно он. Где ж ты, моя Ариадна? Где путеводная нить? Только она мне поможет Дверь Лабиринта открыть. 7 ноября 1883 Ангел Благого Молчания Грудь ли томится от зною, Страшно ль смятение вьюг, — Только бы ты был со мною, Сладкий и радостный друг. Ангел благого молчанья, Тихий смиритель страстей, Нет ни венца, ни сиянья Над головою твоей. Кротко потуплены очи, Стан твой окутала мгла, Тонкою влагою ночи Веют два легких крыла. Реешь над дольным пределом Ты без меча, без луча, — Только на поясе белом Два золотые ключа. Друг неизменный и нежный, Тенью прохладною крыл Век мой безумно – мятежный Ты от толпы заслонил. В тяжкие дни утомленья. В ночи бессильных тревог Ты отклонил помышленья От недоступных дорог. 2–3 декабря 1900 Чёртовы качели В тени косматой ели, Над шумною рекой Качает черт качели Мохнатою рукой. Качает и смеется, Вперед, назад, Вперед, назад, Доска скрипит и гнется, О сук тяжелый трется Натянутый канат. Снует с протяжным скрипом Шатучая доска, И черт хохочет с хрипом, Хватаясь за бока. Держусь, томлюсь, качаюсь, Вперед, назад, Вперед, назад, Хватаюсь и мотаюсь, И отвести стараюсь От черта томный взгляд. Над верхом темной ели Хохочет голубой: – Попался на качели, Качайся, черт с тобой! — В тени косматой ели Визжат, кружась гурьбой: – Попался на качели, Качайся, черт с тобой! — Я знаю, черт не бросит Стремительной доски, Пока меня не скосит Грозящий взмах руки, Пока не перетрется, Крутяся, конопля, Пока не подвернется Ко мне моя земля. Взлечу я выше ели, И лбом о землю трах! Качай же, черт, качели, Все выше, выше… ах! 14 июня 1907 |
