«Как всё бесцветно, всё безвкусно…» Как всё бесцветно, всё безвкусно, Мертво внутри, смешно извне, Как мне невыразимо грустно, Как тошнотворно скучно мне… Зевая сам от этой темы, Её меняю на ходу. – Смотри, как пышны хризантемы В сожжённом осенью саду — Как будто лермонтовский Демон Грустит в оранжевом аду, Как будто вспоминает Врубель Обрывки творческого сна И царственно идёт на убыль Лиловой музыки волна… «Легкий месяц блеснет над крестами
Легкий месяц блеснет над крестами забытых могил, Томный луч озарит разрушенья унылую груду, Теплый ветер вздохнет: я травою и облаком был, Человеческим сердцем я тоже когда-нибудь буду. Ты влюблен, ты грустишь, ты томишься в прохладе ночной, Ты подругу зовешь, ты Ириной ее называешь, Но настанет пора, и над нашей кудрявой землей Пролетишь, и не взглянешь, и этих полей не узнаешь. А любовь – семицветною радугой станет она, Кукованьем кукушки, иль камнем, иль веткою дуба,) И другие влюбленные будут стоять у окна И другие, в мучительной нежности, сблизятся губы… Теплый ветер вздыхает, деревья шумят у ручья, Легкий серп отражается в зеркале северной ночи, И, как ризу Господню, целую я платья края, И колени, и губы, и эти зеленые очи. «Мелодия становится цветком…» Мелодия становится цветком, Он распускается и осыпается, Он делается ветром и песком, Летящим на огонь весенним мотыльком, Ветвями ивы в воду опускается… Проходит тысяча мгновенных лет И перевоплощается мелодия В тяжелый взгляд, в сиянье эполет, В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие» В корнета гвардии – о, почему бы нет?.. Туман… Тамань… Пустыня внемлет Богу. – Как далеко до завтрашнего дня!.. И Лермонтов один выходит на дорогу, Серебряными шпорами звеня. «Оттого и томит меня шорох травы…» Оттого и томит меня шорох травы, Что трава пожелтеет и роза увянет, Что твое драгоценное тело, увы, Полевыми цветами и глиною станет. Даже память исчезнет о нас… И тогда Оживет под искусными пальцами глина И впервые плеснет ключевая вода В золотое, широкое горло кувшина. И другую, быть может, обнимет другой На закате, в условленный час, у колодца… И с плеча обнаженного прах дорогой Соскользнет и, звеня, на куски разобьется. «Охотник веселый прицелится…» Охотник веселый прицелится, И падает птица к ногам. И дым исчезающий стелется По выцветшим низким лугам. Заря розовеет болотная, И в синем дыму, не спеша, Уносится в небо бесплотная, Бездомная птичья душа. А что в человеческой участи Прекраснее участи птиц, Помимо холодной певучести Немногих заветных страниц? «Распыленный мильоном…» Распыленный мильоном мельчайших частиц, В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире, Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц, Я вернусь – отраженьем — в потерянном мире. И опять, в романтическом Летнем Саду, В голубой белизне петербургского мая, По пустынным аллеям неслышно пройду, Драгоценные плечи твои обнимая. «Это только синий ладан…» Это только синий ладан, Это только сон во сне, Звезды над пустынным садом, Розы на твоем окне. Это то, что в мире этом Называется весной, Тишиной, прохладным светом Над прохладной глубиной. Взмахи черных весел шире, Чище сумрак голубой… Это то, что в этом мире Называется судьбой. Я тебя не вспоминаю, Для чего мне вспоминать? Это только то, что знаю, Только то, что можно знать. «Край земли. Полоска дыма…» Край земли. Полоска дыма Тянет в небо, не спеша. Одинока, нелюдима Вьется ласточкой душа. Край земли. За синим краем Вечности пустая гладь. То, чего мы не узнаем, То, чего не нужно знать. Если я скажу, что знаю, Ты поверишь. Я солгу. Я тебя не вспоминаю, Не хочу и не могу. Но люблю тебя, как прежде, Может быть, еще нежней, Бессердечней, безнадежней В пустоте, в тумане дней. «Эмалевый крестик в петлице…»
Эмалевый крестик в петлице И серой тужурки сукно… Какие печальные лица И как это было давно. Какие прекрасные лица И как безнадежно бледны — Наследник, императрица, Четыре великих княжны… <1949> |
