Я по-прежнему молчу, уставившись в стол перед собой, снова и снова перечитывая одну и ту же строчку в меню, не запоминая ни слова, и изо всех сил стараясь сдержать слезы. Такое чувство, будто кто-то ударил меня под дых, а потом выдернул пол из-под ног.

— Брэд, мне так жаль. Может, когда все это закончится, мы сможем поговорить о том, какими бывают настоящие, здоровые отношения.

Что ж, прошло уже несколько часов с тех пор, как я в последний раз совершил несусветную глупость, так что пора. Но то, что я произношу дальше, — это, пожалуй, самая монументальная чушь, когда-либо слетавшая с моих губ. Я серьезно, это идиотизм нобелевского уровня.

— Уж тебе-то откуда знать.

Я шепчу эти слова, но Джессика их слышит. Она застывает напротив меня, и лицо ее, такое совершенное, искажает страдальческая гримаса. Затем она, не говоря ни слова, снимает с колен салфетку, аккуратно ее складывает и кладет на стол. После чего медленно и демонстративно отодвигает стул и встает.

В голове у меня все несется вскачь, я осознаю, что натворил, и открываю рот, чтобы взмолиться, извиниться, сделать хоть что-нибудь! Но слова просто не идут. Вместо этого я молча наблюдаю, как Джессика разворачивается и быстрым шагом выходит из ресторана, оставляя меня позади. Каждый мужчина в заведении провожает ее взглядом.

Какой. Же. Идиот. Но, полагаю, мне не стоит ожидать от себя большего.

Именно в этот момент подходит наша официантка, еще одна резвая блондинка в тоге. В этом казино определенно есть тенденция при найме персонала.

— С вашей женой все в порядке, сэр? — спрашивает она с наигранным беспокойством.

Я медленно качаю головой.

— Просто принесите мне самую большую бутылку скотча.

Обычно после такого монументального акта чистейшего идиотизма мне не терпится стереть себе память, хотя бы временно, с помощью обильных доз алкоголя.

Я ожидаю, что и сейчас будет так же, но двадцать минут спустя я все еще сижу здесь, уставившись в стакан со скотчем, который налил первым и к которому даже не притронулся.

Сейчас у меня в голове роится столько мыслей, и мало что из них хорошего. Но одна все время всплывает на поверхность: если я сейчас напьюсь, Джессика Лин — покойница. У нас осталось всего тридцать три часа, и я не могу позволить себе потратить даже несколько из них на пьяное и бесполезное состояние. А стоит мне сделать один глоток, я уже не остановлюсь. И все же выпивка мне отчаянно нужна. Так что я просто сижу, не в силах принять решение, глядя в его янтарные глубины.

Я пребываю в этом состоянии поразительной дилеммы, когда на стул, освобожденный Джессикой, садится Оуэн.

— Что случилось? — спросил он.

Увидев его здесь, я лихорадочно лезу в имплант, чтобы проверить время.

— Расслабься, — говорит он, заметив, что я делаю. — Она в баре через две двери отсюда. Я послал сигнал на ее маленький имплант, прежде чем подойти сюда и посмотреть, какого черта с тобой не так. У нее есть пятьдесят семь минут, прежде чем мне снова понадобится послать сигнал.

Я киваю, не зная, уместно ли благодарить человека за то, что он не убил женщину, которую я люблю. Так что я молчу. Вместо этого я бросаю на стакан скотча последний нежный взгляд, после чего встаю, оставляя стакан и бутылку нетронутыми на столе, и иду в том направлении, куда ушла Джессика. Пусть Оуэн оплатит мой счет.

Я нахожу ее именно там, где он и сказал. В отличие от ресторана, в котором мы были, — бара, притворявшегося грилем с изысканной едой, — это заведение такими притворствами не занималось. Это просто бар, и официантки здесь носят тоги еще короче и откровеннее, чем все, что я видел до сих пор. Здесь также темно, и в воздухе висит дым от нескольких посетителей, которые не смогли избавиться от привычки, смертоносность которой была доказана сотни, а то и тысячи лет назад.

Она сидит одна у стойки, перед ней пустая рюмка, в которую она смотрит и изучает, словно в ней таится ключ к решению всех наших проблем. А может, она пытается забыть то, что только что произошло между нами. Но я-то знаю лучше. Никакая выпивка в мире не сотрет воспоминания, от которых мы отчаянно хотим избавиться. Они остаются с нами навсегда.

Я стою и наблюдаю за ней несколько минут, не зная, как поступить. За это время к ней подходят трое разных мужчин. Первого она отшивает одним лишь холодным взглядом. Второго прогоняет всего несколькими словами. Но третий оказывается настойчивее. Я уже собираюсь вмешаться, но рука парня на ее пояснице быстро приводит к тому, что она загибает ему палец так, что я почти слышу хруст через весь зал. Я восхищаюсь ее работой, когда третий парень, прижимая раненую руку к груди и матерясь, прошмыгивает мимо меня из бара. Она даже не смотрит ему вслед.

Когда мгновение спустя я сажусь на стул рядом с ней, она поднимает голову, словно собираясь отшить очередного Ромео. Но, увидев, что это я, она ничего не говорит и снова опускает взгляд на свою пустую рюмку.

Еще несколько минут ни один из нас не произносит ни слова. Но я чувствую, как спину мне сверлят злобные взгляды всех одиноких мужиков в этом баре. Если бы они только знали, что она, скорее всего, ненавидит меня больше, чем даже того парня, которого только что отправила бежать в медпункт.

Наконец я набираюсь смелости заговорить.

— Послушай, Джессика, я…

— Я его нашла, — говорит она, прерывая то, что, как я надеялся, станет поистине проникновенным и трогательным извинением от вашего покорного слуги. Но момент упущен, и теперь передо мной больше не Джессика Лин, женщина, которую я люблю, та, что смеялась со мной и травила байки в кабине «Странника». Вместо нее я вижу лейтенант-коммандера Лин, женщину, которая на второй день после нашего знакомства — трудно поверить, что это было меньше двух недель назад, — отчитала меня за то, что я пялился на ее задницу.

Боюсь, ту, другую Лин, я потерял навсегда. Эта теперь — сплошное олицетворение долга.

— Где? Как? — спрашиваю я, с тоской возвращаясь к своей роли капитана Брэда Мендозы, ее начальника, которому почти наверняка не суждено стать кем-то большим.

— Барменша, — кивает она головой, по-прежнему отказываясь на меня смотреть. Я перевожу взгляд и вижу высокую брюнетку — наконец-то кто-то, кто нарушает кадровые стандарты казино, — протирающую стакан в двух метрах от нас и беззастенчиво флиртующую с парой пожилых мужчин, которые то и дело подбрасывают ей фишки, одновременно бросая украдкой взгляды на Джессику. Отсюда я вижу, что по крайней мере у одного на пальце обручальное кольцо. Очень мило.

Забавно, даже после стольких лет среди звезд иногда кажется, что мы, люди, ни капельки не изменились. И я себя к ним причисляю.

— Она говорит, что парень был здесь вчера вечером, — продолжает Джессика. — Пропустил пару стаканчиков и начал хвастаться, что он какая-то большая шишка в Прометеанском флоте. Рассказывал эту байку о том, как он, будучи отважным капитаном, уничтожил шесть пиратских кораблей на одном боевом крейсере.

— Эй, это же моя история, — вырывается у меня. Она даже не замечает, что я заговорил.

— Она говорит, что его обычно можно найти за одним из столов для игры в кости. Он блондин с голубыми глазами и точеным подбородком. Похоже, он решил создать себе образ, который, по его мнению, привлечет больше девушек. Говорят, он еще носит красную розу в петлице. Она подумала, что он просто трепло и что его речь слишком груба для офицера любого флота, но он довольно щедро швырялся фишками, так что она поддерживала разговор.

С этими словами Джессика встает, чтобы уйти, и я вскакиваю, чтобы последовать за ней. Она бросает на стойку фишку за беспокойство барменши и быстрым шагом выходит за дверь. Я отстаю на несколько шагов, но возможность — пусть и мимолетная, — которая у меня была, чтобы извиниться перед ней, теперь упущена.

Как и любая возможность будущего для Брэда Мендозы и Джессики Лин. Потому что даже я должен признать: будь я на ее месте, после всего, через что она прошла, я бы никогда не простил себя за то, что сказал.