Чижиков тоже легко освоился в академии, хоть и не завёл там такую массу приятелей, как Дусик. Добрый Андрюша показал мне служебный вход в хранилище библиотеки, куда отправлялись защищённые диссертации, иностранные публикации или материалы незавершённых исследований. Формально любой, у кого был допуск в научный зал, мог пользоваться этими материалами, хотя на деле получить ключ от библиотекаря было сложно. Старокотов не считал, что там может быть что-то интересное по нашей теме, но я надеялся поискать информацию о лечебной магии и регенерации. Мне очень хотелось отрастить себе хвост.
Наш первый прототип гасителя оказался действующим, хотя весьма слабым и нестабильным. Но это был прорыв. Над моделью, совершенствуя её, чахли Щукин и Старокотов. Предполагалось, что мы с Котёночковым примем участие в испытании чуть позднее.
Кстати, Эдик и в самом деле подал заявку на диссертацию и даже попросил себе в научные руководители Старокотова. Заявку академия одобрила, а вот руководителя дали другого.
— Эх, обидно, — пожаловался мне Эдик, — думал близкую тебе тему взять. Вместе-то веселее.
В итоге он выбрал модное исследование по воссозданию шара правды, а куратором ему назначили Ёжикова.
Кстати, кузен отметил, что я стал «на удивление живым», но высказал это как шутку и похвалу.
— С началом года в тебя будто кто вселился, — весело фыркнул он, когда мы расплачивались за очередную контрабанду пива, — столько лет вёл себя, будто все жизнелюбие в потерянном хвосте осталось, а смысл твоего существования только в науке и преподавании.
Я чуть не выронил бутылки, но быстро взял себя в лапы и состроил морду жизнерадостного идиота:
— После внезапной кончины Валерьяныча понял, сколько всего проходит мимо меня. Надо жить моментом!
— Во, уважаю! А то после прадеда-тёзки твоего Кошанские как-то скисли… Не обижайся.
Я передёрнул плечами, показывая, что дальше общаться на эту тему не готов. А что, неплохое объяснение для знакомых, отчего вдруг изменился Василий Матвеевич!
Я невольно вернулся мыслями к тому дню, когда оказался в новом теле. Смерть профессора как-то повлияла на моё перемещение? А если тот кот в архиве был душой Масянского? Семён Валерьянович как раз был белым с черными кляксами по всей морде.
Не, чушь какая-то! Что ему до Васи Кошкина! Но странно всё это, прямо клубок совпадений!
Но для котиков седьмой день действительно был особенным. Именно поэтому большинство преподавателей и студентов проводили его вне стен академии, отправляясь просить удачу в храмы и к Большому дубу— даже священники верили, что тому, кто найдёт под ним жёлудь, улыбнётся удача. Кроме того, считалось, что магия особенно сильна в это время даже не для одарённых. Некоторые осуществляли давно задуманное, полагая, что шансов на успех будет больше.
Чижик считал мой интерес к смерти Валерьяныча ребячеством, хотя от разговоров на эту тему не уклонялся:
— Ты чего это решил землю рыть? Надоела учительская карьера, надумал в дознаватели податься?
— Да просто любопытно, кто и как коллеге скопытиться помог. Ну, мы тут днюем и ночуем все вместе, хотелось бы понимать, кого опасаться.
Андрей только фыркнул:
— Ой, да ладно! У каждого есть своя коробочка с костями, которую стоит держать подальше от чужих глаз.
— Только коробочки разного порядка, — вздохнул я, встретив полный ненависти взгляд Бориса. Мы как раз прогуливались по двору, а недруг возвращался в академию.
«Надо быть внимательнее. Вдруг этот гад новую отраву в городе раздобыл?» — сказал я себе, наблюдая, как враг мой торопливо поднимается по лестнице, бережно неся кожаный саквояж, в котором что-то чуть позвякивало. «Кстати, — пришло мне в голову, — Бориска вполне мог и придушить Масянского, если сперва дал ему какого-то сонного зелья. Тогда размеры злодея и жертвы не имеют особого значения. Но хватило бы у него духу закончить дело лапами? Яд все-таки убивает на расстоянии…»
— Послушай, а почему смерть Масянского спустили на тормозах? — после ужина я зашёл к Эдику. Если кто и знал что об официальном расследовании, то его приятель — секретарь ректора.
— Вроде числится как необъяснимая смерть. Достаточных оснований для обвинений кого-то конкретного нет, а возводить напраслину на дворянина — дело опасного. У многих высокие покровители или семейные связи.
— Получается, что следствие закончено?
— Уверен, за всеми нами наблюдают, но лишних телодвижений пока не делают.
Я согласно кивнул, размышляя, стоит ли рассказывать Эдику о полученном мною даре. С одной стороны, секрет распирал меня, и я не знал, с чего начать освоение нежданных способностей. Но с другой, кузен не был магом и помочь советом не мог. «Нет, пусть первым узнает папенька, — решил я, — так будет правильнее всего. А пока сам начну потихонечку разбираться с силой. Благо теорию знаю на ура».
Быстро и незаметно пролетели две недели после Высокого визита. Я уже окончательно привык к мохнатому облику и всё реже задумывался о прежнем Васе Кошкине. Новый Кошанский был неким синтезом моей человеческой сути, знаний и памяти Василия Матвеевича, а также воздушной магии Масянского. Думаю, именно она была виновата в моем любопытстве. Ведь Валерьяныч совал свой нос куда только можно и нельзя. Других дурных черт от покойного я в себе, слава кошачьим небесам, не ощущал.
Перед завтраком традиционно внезапно объявили, что ближайший выходной отменяется, поскольку канцлер Великой Котовии осчастливит академию своим визитом, дабы отобрать лучших выпускников на Государеву службу. Воздух в столовой заискрил от невысказанного мата. У многих уже были планы на тот день, поскольку «тут вам не там» в смысле трудового законодательства: полностью свободный день преподавателям и служащим полагался раз в две недели, да и пансионеры лишились своих часов на воле. Приходящие студенты должны были явиться в неурочный день в стены заведения. Дел у всех было невпроворот, особенно у старшекурсников. Многие как раз доводили до ума выпускные работы и готовились к публичному экзамену — главному испытанию перед получением гордого звания дипломированного мага. Да и отнюдь не каждого молодого специалиста радовала перспектива попасть ко двору, точнее, в ведомство канцлера Платона Яковлевича Мурлынова.
Канцлера боялись и ненавидели с удивительным единодушием все кошачьи сословия, хотя и по разным причинам. Потомки Кыськиных — за то, что тот был из Муриковичей. Муриковичи же — за то, что Платон Яковлевич относился к самой дальней и хилой ветви, но занял важнейший пост, отпихнув куда более знатных представителей рода.
Став канцлером пять лет назад, Мурлынов начал ряд преобразований, которые котикам весьма не понравились. Сперва появилась фискальная служба и штрафы за «вольнодумство» и «неуважение к властям». Птенчикам канцлер жёстко ограничил возможность влиять на политическую жизнь страны, занимать высокие должности в армии и министерствах, а также запретил передавать «единое наследство», как это делали древние фамилии — таким образом, имущество «новеньких» распределялось между всеми сыновьями, что не способствовало укреплению дворянского хозяйства. Купечеству Мурлынов поднял налоги, а кроме того, вынуждал платить в казну огромные суммы ради получения «красивых» фамилий, запретив «неблагозвучным» Кузькиным, Яшкиным и так далее родниться с дворянами, а также держать предприятия в крупных городах. Крестьянству тоже любить канцлера было не за что, так как именно при нём вся власть в поместье полностью отошла владельцу.
Многие мечтали о том, чтобы Государь скорее прозрел и прогнал от себя Мурлынова. Ходили даже слухи — за обсуждение этой темы можно было излишне близко познакомиться с Тайной службой, — что канцлер опоил Императора запретным зельем послушания, добытом у котаксов. В Великой Котовии за всякие зелья, лишающие воли, в том числе любовное, весьма распространённое у южных соседей, полагалась смертная казнь.
Разговоры в академии как-то разом поутихли. Обычно она была вне власти Мурлынова, но сейчас настало время доносчиков и стукачей, коих канцлер осыпал всяческими милостями. В учительской, буфете и столовой обсуждались только учебные дела и погода, даже новости из газет были сочтены опасной темой, хотя «сегодня тут ещё только местные фискалы, а вот завтра уже будут и придворные», как шепнул мне в коридоре Чижик. Мне показалось, что лично его известие о приезде канцлера не удивило. Возможно, администрацию предупредили чуть раньше.
