Адреналин ударил мне в голову. Страх за Харда, за ребенка, за всех нас пересилил все остальное. Я оттолкнула Харда – несильно, но достаточно, чтобы шагнуть вперед.

– Нет, – сказала я твари. И вложила в это слово всю свою волю.

Я не стала искать внутри себя ни свет, ни тьму. Я нашла то, что было глубже – инстинктивную, животную потребность защитить свою семью. Я представила ее как сияющий кокон вокруг нас с Хардом, вокруг моего живота.

И протянула руки к разлому.

– Миранда! – закричал Хард.

Но было поздно. Моя сила хлынула из меня – не как разрушительный поток, а как тихая, но неумолимая волна целительной энергии. Она не сжигала скверну, а… растворяла ее, как солнце растворяет туман. Тварь завизжала и начала распадаться.

Но и мне стало плохо. Мир поплыл перед глазами, в животе заныла острая, тревожная боль. Я почувствовала, как что-то теплое и живое внутри меня сжимается от страха.

Силы покидали меня. Я рухнула бы на землю, если бы не сильные руки, которые подхватили меня сзади. Хард.

Он держал меня, его дыхание было у меня над ухом, тяжелое и прерывистое.

Наконец, багровый свет погас. Воздух очистился. На месте разлома осталась лишь потрескавшаяся земля, которая медленно начала зарастать мхом.

Тишина.

Я обернулась и увидела лицо Харда. Гнев в его глазах сменился на ужас, а затем на бесконечное, всепоглощающее облегчение. Он прижал меня к себе так крепко, что кости затрещали.

– Никогда… Слышишь? Никогда больше не делай так, – его голос срывался на шепот.

Я кивнула, не в силах говорить. Я чувствовала, как наш ребенок успокаивается внутри, и слабая улыбка тронула мои губы.

Из тени дерева до нас донесся тихий, угасающий голос Ариэля:

– Разлом закрыт… Но это лишь одна битва. Война… еще не окончена. Береги ее, Хард… Она… дороже любого трона.

И его голос растаял в воздухе.

Хард не отпускал меня. Он смотрел на то место, где был разлом, а потом на меня. И в его взгляде я прочитала то, что было сильнее любых слов. Страх, ярость, любовь и горькое понимание. Его будущая жена – не просто принцесса, которую нужно оберегать. Она – оружие. И ему придется смириться с этим, если он хочет уберечь нас обоих.

– Пойдем домой, – хрипло сказал он и, не дожидаясь ответа, подхватил меня на руки, и понес прочь от этого места, где я едва не потеряла все.

Иоган бежал рядом, и мне показалось, что в его мурлыкании слышалась не только радость, но и гордость.

Пыль битвы окончательно осела, впитавшись в землю вместе с остатками тьмы. Воздух, еще недавно пропитанный гарью, болью и криками, теперь был свеж и чист, словно его вымыл долгий, благодатный дождь. Скверна отступила, как кошмар, рассеивающийся на рассвете. Ее порождения рассыпались в прах, а темные, язвистые пятна на земле постепенно зарастали живой, упругой травой – первый признак того, что раны мира начали затягиваться.

Ариэль, обретя наконец свой законный трон в подземных чертогах низших, правил теперь с мудростью, вернувшейся к нему после долгого плена в собственной душе. Его присутствие стало живым щитом и гарантией хрупкого мира. Его народ, освобожденный от ядовитого влияния, медленно, но верно залечивал раны, а в их некогда пустых, безумных глазах снова загорался огонек разума и надежды.

Марту мы нашли, в каменной яме, куда не проникал солнечный свет. Она была бледна, исхудала, руки в синяках от кандалов, но ее дух не был сломлен. Увидев Брэндона, очищенного, стоящего перед ней с опущенной головой и глазами, полными немого раскаяния и стыда, она лишь внимательно, долго смотрела на него, видя в его взгляде не того тирана, что заточил ее, а измученного человека, нашедшего в себе силы вернуться. И затем – кивнула. Всего один короткий кивок. Но в нем было больше понимания, чем в тысячах слов. Их путь друг к другу будет долгим и трудным, но теперь у них была впереди целая жизнь, чтобы пройти его.

И вот настал тот день, когда последний солдат скверны сложил оружие. Война, казавшаяся вечной, бесконечной, пожирающая все на своем пути, наконец закончилась. Наступила тишина. Не тревожная, а глубокая, умиротворяющая, нарушаемая лишь щебетом птиц, осмелившихся вернуться в опустошенные земли.

Теперь наш караван – пестрый поток из повозок, всадников и пеших солдат – медленно двигался по большой дороге в столицу. Знамена с гербом Империи развевались на легком ветру, а лица людей, хоть и усталые, светились непривычным спокойствием. Впереди, на своем великолепном белом скакуне, ехал Корвис – Император-победитель, его поза была прямой, но в глазах читалась глубокая усталость и тяжесть короны, которая теперь стала еще весомее. Рядом с ним, чуть поодаль, но уже не как враг или пленник, а как странный, неожиданный союзник, – Брэндон. Их разговор был тихим и деловым, о будущем размещении войск и восстановлении городов, и в нем уже не звучала прежняя ядовитая ненависть.

А мы с Хардом ехали в просторном крытом экипаже, устланном мягкими коврами. Я полулежала, укутанная в дорогие меха, хотя за окном солнце припекало землю. Силы возвращались ко мне медленно, украдкой, как будто стесняясь. Каждый день я чувствовала себя чуть крепче, но Аларик все равно следил за каждым моим вздохом, каждым движением. Его большая, сильная рука лежала поверх моей на едва заметном, но уже округлившемся животе.

– Никаких больше подвигов, – сказал он без предисловий, глядя в окно на мелькающие поля и возрождающиеся деревни. – До самых родов. И, желательно, после. Ты поняла меня, герцогиня?

В его голосе звучала привычная, железная команда, но я уже научилась слышать за ней совсем иное – дрожащий отголосок недавнего ужаса, затаенную, почти паническую заботу и ту самую любовь, которую он все еще так неумело выражал.

– Никаких, – покорно согласилась я, прикрывая глаза и наслаждаясь покоем и плавным покачиванием экипажа. – Только невыносимо скучные придворные церемонии, бесконечные примерки платьев и выслушивание советов старых дам о том, как правильно вынашивать наследника.

Он тихо хмыкнул, и я почувствовала, как уголок его рта дрогнул в скупой улыбке. Его пальцы слегка сжали мои.

– На нашей свадьбе будет пол-империи. Корвис настаивает на пышнейшей церемонии. Говорит, народ должен увидеть своих героев и забыть ужас войны в вине и танцах.

– Героев? – я усмехнулась, не открывая глаз. – Меня будут показывать как диковинку в зверинце.

– Будут показывать ту что спасла всех, сестру Императора и мою жену, – поправил он тихо, но так твердо, что я открыла глаза. – Самую сильную женщину этой империи. Ту, что не сломалась.

Он повернулся ко мне, и в его синих, всегда таких холодных и отстраненных глазах не было ни тени насмешки или снисхождения. Только чистая, неподдельная гордость. Та самая, от которой у меня перехватило дыхание и по щекам разлился теплый румянец.

За окном уже замелькали первые, пока еще скромные дома предместий столицы. Впереди нас ждали бесконечные балы, приемы, придворные интриги и утомительная подготовка к главному событию – Императорской свадьбе, событию, которое должно было затмить все ужасы войны.

Но в этот миг, в тряском, пыльном экипаже, под мерный стук копыт и тепло руки Харда на моей, я чувствовала лишь одно – глубокий, невозмутимый мир, пьянящее чувство покоя и безопасности. Мы ехали домой.

Столица встретила нас не просто ликованием, а настоящим, безумным, исступленным праздником, который, казалось, никогда не кончится. После долгих месяцев страха, утрат и ожидания новой беды город вздохнул полной грудью. Каждая улица, каждый переулок был засыпан живыми цветами, а воздух дрожал от непрекращающихся криков: «Да здравствует Император Корвис! Слава герцогу Харду! Спасительница Миранда!»

Мое имя, звучавшее в этой оглушительной какофонии, заставляло сердце сжиматься от странной смеси теплой благодарности и острой, щемящей неловкости. Я не чувствовала себя спасительницей. Я просто делала то, что должна была, руководствуясь инстинктом и отчаянной любовью к тем, кто был рядом.