— Готова? — негромко спрашиваю я.

— Ага. — Успокаивается она, и начинает дышать ровнее.

— Глаза прячь. — Даю я вредный совет и подхожу к выходу.

— Перевязку я сделала, можете забирать ранбольного. Но у него уже сотрясение мозга, так что если продолжите избивать, убъёте, а в рапорте я всё укажу. — Повернув ключ в замке, резко открывает дверь Нина, слегка напугав Рыльского.

— Я передам своему руководству. — Шутовски козыряет сержант. — А чего вы тут делали?

— Перевязку, придурок. Тебе же уже сказали. — Встреваю я.

— Оно и видно. До побачення, сестричка. — Приподнимает он фуражку, на манер цилиндра.

— Да уж лучше прощайте. — Оставляет за собой последнее слово Нинель, снова захлопнув дверь перед толстой мордой Рыльского.

— Вперёд, руки за спину. Шаг — влево, шаг — вправо — побег! Прыжок на месте — провокация! Стреляю — без предупреждения. — Командует мне конвоир, скорее играя на публику, хотя хрен знает, может это привычка.

Нарочито засовываю руки в карманы халата и насвистывая «Мурку», иду вперёд.

— Стоять! Лицом к стене! — когда мы подошли к дверям кабинета главврача госпиталя, снова командует конвоир.

— Командовать будешь, когда на расстрел поведёшь, так что не пошёл бы ты в жопу, товарищ Рыльский. — Провоцирую я сержанта, нарочито развернувшись к нему лицом. Наверняка этот гад меня сапогом по голове приложил, когда я упал. Он сцука сзади стоял, так что сработал на опережение. Пацюк бы не успел добежать.

— Да уж не долго тебе осталось, так что привыкай. — Скаламбурил он, открывая тяжёлую дверь и пропуска меня в помещение.

— Задержанный доставлен! — рапортует Рыльский, войдя следом и закрыв дверь.

— Панас, ну хоть ты-то из себя идиота не изображай. Не задержанный, а свидетель. — Поправляет своего подчинённого старший начальник. — Проходите ближе к столу. Гражданин? — вопросительно смотрит он на меня, вытаращенными глазами. Ну чистый рак или окунь.

— Старший сержант Доможиров для дачи свидетельских показаний явился. — Вытянувшись в струнку, рапортую я.

— Садись, старший сержант, в ногах правды нет. — Указывает мне на стул пучеглазый.

— В жопе тоже. — Каламбурю я, аккуратно примостившись на краешек стула, невольно поморщившись.

— Старший оперуполномоченный — Следаков. — Представляется мне лейтенант ГБ с капитанской шпалой в петлицах. — Болит? — участливо спрашивает он, заметив мои гримасы.

— Болит. — Не стал я изображать стойкого оловянного солдатика, потому что не оловянный.

— Где зацепило? — интересуется он, заметив свежую повязку из-под отворота больничного халата.

— На Южном фронте. — Отвечаю, не вдаваясь в подробности.

— А при каких обстоятельствах? — задаёт уточняющий вопрос опер.

— Обезвреживал банду диверсантов, вот и прилетело. — Озвучиваю я версию, подтверждённую наградными документами. Не факт, что наградят, но доки можно найти, при желании.

— И как, обезвредил? — с непонятным выражением на лице продолжает допытываться Следаков.

— Да. Всех троих. — Говорю я самую настоящую правду.

— В одиночку? — удивляется, стоящий сзади Панас.

— Ну да. А что в этом такого?

— И как умудрился? — продолжает задавать вопросы старший опер.

— А я им гранату подарил, ручную. — Шучу я.

— Обрадовались они подарку?

— Ага. Аж до смерти изумились. — Заканчиваю я юморить, уставившись своим взглядом в выпученные глаза, сидящего напротив гэбэшного лейтенанта с наголо бритым черепом.

— Вот видишь, Рыльский, какие герои здесь лечатся. А вы его на голый понт взять решили. — Вильнув взглядом, переводит разговор на другое уполномоченный из оперов.

— А я чё? Я ничего. Это Пацюк всё. — Отмазался цирик, поддерживая игру.

— Тогда объясни мне, старший сержант, с какой целью ты организовал банду, с которой вы терроризируете и обираете местное население, а также других раненых? — задал мне неожиданный вопрос «добрый следователь», видимо Пацюк был злым.

— А что вы, товарищ лейтенант государственной безопасности, или ваш информатор, подразумеваете под словом — банда? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Ну, банда — это группа лиц, объединённая для совершения преступлений. — Цитирует УК старший опер.

— Такую банду я точно не создавал. Лгут всё ваши стукачи. Я пытался создать джаз-банду, но моих скромных способностей как руководителя и этого, как его — композитора, увы не хватило. — Развожу я руками. — Да и музыкальных инструментов тоже. Ну что это за джаз-банда, если у них есть только пианино, гитара и балалайка, а про гармошку я вообще молчу. Вот вы комедию «Весёлые ребята» смотрели? — верчу я головой в разные стороны, обращаясь ко всем присутствующим. — Вот там настоящая джаз-банда, а у нас сплошное недоразумение получилось, прям как в басне Крылова.

— Ха-ха-ха. — Заржал за моей спиной цирик.

— Ты чего, Рыльский? — уставился на него Следаков.

— Да комедию вспомнил. Тот эпизод, где репетировали музыканты. — Едва сдерживает смех, лыбящийся сержант.

— И правда. Смешно. А что насчёт остального? — не отстаёт от меня настырный опер.

— Остального чего? — тяну я время, собираясь с умными мыслями. А то чуть не ляпнул про Джорджа из Динки-джаза, снять-то эту английскую картину сняли, — а вот когда выпустили в советский или фронтовой кинопрокат?

— Я про то, что раненых обираете.

— А что, кто-то жаловался, и есть заявления, либо конкретные факты?

— Вот тут написано, — открывает Следаков тонкую папку и пытается прочитать залитый чернилами лист. — … в том числе обирают других раненых, вымогая у них папиросы и деньги всевозможными азартными играми.

— Я вообще ничего не понял. Кто обирает? Каких раненых? И причём здесь азартные игры? Вот я лично, из всех настольных игр предпочитаю шашки и домино. А вы, товарищ лейтенант госбезопасности? — сбиваю я опера с боевого настроя.

— Шахматы. — Ведётся он на мой развод.

— В шахматы я тоже умею. Может сыгранём партейку? Я сбегаю. — Продолжаю я валять ваньку.

— Не сейчас. А на что ты в шашки играешь, старший сержант. — Ухватился за меня оперупалнамоченный. Цепкий попался, гад.

— Как на что? Панас, вы когда «козла» забиваете, на что режетесь? — разворачиваюсь я к цирику, озадачив своим вопросом. — Ведь явно не на просто так?

— Известно на что, кто в магазин побежит. — Колется он от неожиданности и двойственности вопроса, так как забивать козла можно разными способами, ну и играть на просто так тоже.

— Ну, так и мы тоже не пацаны, чтобы на щелбаны играть. Магазина у нас здесь нет, вот на папироски и играем. Опять же на общее благо. Кто особо азартный и много курит, проиграв, меньше губит своё здоровье. А кто умный, тот табак на сахар меняет, и от глюкозы ещё умнее становится. Так что какой тут криминал? За это вон и Рыльского привлечь можно.

Расстроенный опер уже откровенно перетряхивает свою папку, пытаясь найти убойный компромат на меня. И аж меняется в лице, уставившись в очередную кляузу «барабана».

— А расскажи-ка мне, старший сержант, о чём ты договаривался с Марией Аблигановой на берегу реки два дня назад.

— А Мария Аблиганова это кто? — искренне удивляюсь я.

— Ну, тебе лучше знать. С кем ты тут шуры-муры разводишь. — Уставился на меня опер.

— Вообще-то я со многими женщинами общаюсь, но никакой Аблигановой хоть убейте, не помню. Вызовите вы в конце концов своего стукача сюда, да расспросите его, на каком основании он меня оговаривает. Да ещё каких-то там Машек приплетает. Что, может и часовню тоже я развалил? — возмущаюсь я.

— Какую часовню? — тут же сделал на меня стойку Следаков.

— На городском кладбище. — Вовремя вспомнил я рассказы Нины из цикла «знай и люби свой город».

— Нет, часовню не ты. — Завис опер, снова перебирая заляпанные чернилами листы, исписанные корявым почерком с французским наклоном.

Неожиданно в кабинет ворвался Пацюк и, отозвав своего начальника к окну, стал что-то ему негромко докладывать, периодически скашивая на меня глаза и тряся опросными листами какого-то бедолаги, которые у него всё-таки забрал старший и начал читать. Закончив чтение, он снова уселся напротив меня и продолжил допрос.