В партизанском лагере нас разместили под жердяным навесом. То ли местный клуб, то ли столовая. Хотя сколоченный из трёх досок стол был один и находился с торца навеса, а всё остальное пространство было застелено лапником. Минут пятнадцать мне отдохнуть удалось. Покурить, переобуться, перекинуться парой слов с боевыми друзьями, успокоить бойцов. А потом подошёл Леонид Матвеевич и позвал меня к командиру. Оставив все лишние вещи и карабин на месте, на ремень цепляю только кобуру с люгером и, прихватив с собой планшетку лейтенанта, иду с ним. Своих я предупредил, чтобы сильно не расслаблялись, а начинали действовать, если меня через полчаса не дождутся, ну а если начнётся стрельба, то сразу.
В похожую на дзот землянку попадаем через небольшой приямок, скорее окоп для стрельбы стоя, где минимум человек пять с пулемётом разместятся, поэтому в помещение вхожу не нагибая головы, через крепкую дубовую дверь с засовом. Так как внутри это оказался сруб бани, вкопанный метра на полтора вглубь, над поверхности земли находится только полметра этого сруба, и всё это перекрыто накатом из брёвен, ну и обложено дёрном и засыпано землёй, видимо для тепла. Слева от входа печка-буржуйка, по средине узкий проход, который расширяется сразу за печкой, справа широкие двухъярусные нары. В противоположной от входа стене вырублено небольшое окно-бойница, под ним стол, за которым лицом к нам сидит здоровенный бородатый мужик, видимо командир. У них что, тут фетиш такой, всем с бородами ходить? Только если у лесника борода седая, то у командира она чёрная. Ну что же, мы люди не гордые, раз пришли в гости, то и представляюсь первым. Приложив руку к ушанке, рапортую.
— Командир отряда особого назначения, лейтенант Доможиров. — Надо же произвести впечатление на гражданского шпака, хоть он и взял в руки оружие. А лейтенант всё-таки офицер, а не какой-то там сержант, а лычки с ватника я спорол ещё перед рейдом, шинель тоже оставил в роте. Ну и «отряд особого назначения» звучит солидно. — Сидящий напротив меня человек, поднимается во весь свой богатырский рост и представляется в ответ.
— Командир партизанского отряда «Неуловимые мстители» — Борода. — Протягивает он мне свою руку. Мне показалось или действительно? Да нет, не может такого быть… Но вот же они, приметы… Знакомый голос, высокий рост и глаза. Эти глаза не могут лгать…
— Малыш, ты?.. — доходит до меня запоздалая мысль.
— Я, Коля. — Обходит он стол и стискивает меня своими ручищами. Комок так и застрял в горле, а на глаза навернулись слёзы. Преодолев минутную слабость, смахиваю набежавшую слезу и присаживаюсь на нары рядом с Малышом.
— Как ты?.. С кем?.. Какими судьбами?.. Кто из наших жив?.. — Посыпались от Емельяна вопросы как из рога изобилия.
— А сам-то ты как жив остался?.. Как выбрался тогда?.. Где пропадал?.. — Не отстаю от него я.
— Погоди. Я сейчас. — Начинает суетиться Малыш, что-то ища и не находя. Потом махнув рукой, выскакивает из землянки и кричит на весь лагерь.
— Маша, иди сюда, у нас гости. — Я тоже вспоминаю о своих обязанностях командира и окликаю гостеприимного хозяина.
— Емельян, со мной ещё пятнадцать человек, один тяжело ранен. Разместить бы надо в тепле, да и поесть с дороги не мешало.
— Займись, комиссар. — О чём-то задумался Малыш. — И как у нас с продуктами?
— Место в землянках найдём, а вот с продуктами плохо. Муки совсем нет. Мяса тоже. Картошка и та мороженная.
— Продукты у нас есть НЗ. Горячего бы похлебать, чайку попить. — Встреваю я в разговор.
— Это можно. — Кивает головой комиссар Иванов.
— Тогда я отойду, распоряжусь, ну и Федю позову. Из наших только он один и остался.
— Ага, — кивает головой Емельян. — А я пока стол организую.
Идём вместе с комиссаром, по пути обсуждая животрепещущие вопросы. Так что придя под навес, достаю из вещмешка банку тушёнки и ставлю на стол, объяснив бойцам, что это для приготовления совместного ужина, видимо праздничного, так как я увидел, как загорелись глаза комиссара отряда, когда этих банок стало целых шестнадцать. Очнувшегося Махмуда сразу определили в медпункт, ну и всех остальных распихали по землянкам. В общем, забрав все свои вещи, оружие и прихватив дядю Фёдора, как Винни Пух с Пятачком идём в гости.
Когда мы вошли в землянку, стол был подставлен длинной стороной к нарам и накрыт. Снимаю ремень, телогрейку и карабин, и вешаю всё на вешалку справа от двери. Там же в закутке стоит любимая игрушка Малыша — пулемёт МГ-34 и несколько трёсотпатронных коробок с лентами. Несколько ящиков с патронами стоят также и под нарами. Потом достаю из вещмешка сало, банку консервов и буханку хлеба и присоединяю к натюрморту, созданному хозяйкой. Сидящий во главе стола Малыш, невольно глотает слюнки и идёт обниматься с дядей Фёдором, ну а я с Машей, больно мне нужно с бородатыми мужиками обниматься, когда такие женщины рядом. Боевая подруга Емельяна кажется стала ещё статней и красивее, и то ли мне показалось, то ли на самом деле, но грудь у неё ещё больше налилась и потяжелела, а бёдра чутка расширились.
После всех обнимашек, пока Маша нарезала сало и хлеб, Емельян по хозяйски распечатал банку с тушёнкой и, щедро плеснул в три кружки из четвертной бутыли с самогоном.
— Ну, за встречу! — произнёс первый тост он.
Чокнулись, выпили, закусили. И не просто закусили, а можно сказать ополовинили миски, котелки и чугунок с варёной картохой. И если мы с Федей налегали на домашнюю снедь: солёные огурцы, грузди, квашеную капусту, варёную картошку и лук, ну и сало, как без него. То хозяева застолья предпочитали тушёнку и хлеб с салом, ну и Машуня трескала огурцы, аж за ушами трещало.
— А што, комиссара ждать не будем? — Запоздало прошамкал с набитым ртом я.
— А он всё равно не пьёт, да и язва у него, а каши у нас нет, потому и задерживается, не хочет нашему разговору мешать. — Отвечает Малыш и наливает по второй.
После выпитого и съеденного начался неспешный разговор про наши бои и походы, ну и про житьё-бытьё отряда товарища Бороды, ну и естественно про все подвиги, только где-то я это уже слышал. Всё дело чуть не испортил вошедший с мороза комиссар, который начал ворчать про недопустимость пьянки в военное время и разложение боевой дисциплины командиром отряда. Вот только Малыш его быстро осадил.
— Ты не ворчи, Матвеич. А присядь лучше с моими боевыми товарищами, да послушай, что они говорят. Мы с ними в своё время таких дел наворотили и столько фашистов уничтожили, что не сосчитать. На ка, лучше выпей с нами, — плескает Емеля ему почти полную жестяную кружку. В наши как обычно, грамм по сто.
— Выпьем за товарища Сталина! — встаёт Малыш со своего места и произносит тост. Мы тоже повскакивали с нар. Так что пришлось комиссару выпить до дна. Оказывается, что на халяву, да ещё за товарища Сталина — пьют даже язвенники и трезвенники. После третьей мне захорошело настолько, что душа как обычно потянулась к прекрасному. Машуля по какой-то своей надобности вышла, так что оставалось только спеть, и я затянул.
Чёрный ворон, чёрный ворон
Что ты вьёшься надо мной?
Ты добычи не дoждёжься
Чёрный ворон, я не твой!
Слова мы когда-то совместными усилиями вспомнили, поэтому я надеялся допеть до конца.
Что ты когти распускаешь
Над моею головой?
Иль добычу себе чаешь?
Чёрный ворон, я не твой!
Иль добычу себе чаешь?
Чёрный ворон, я не твой!
После второго куплета ко мне присоединился дядя Фёдор и мы продолжили уже вдвоём.
Завяжу смертельну рану
Подарённым мне платком,
А потом с тобой я стану
Говорить всё об одном.
Полети в мою сторонку,
Скажи маменьке моей,
Ей скажи, моей любезной,
Что за родину я пал.
Тут уже не выдержал и Малыш, так что заканчивали мы втроём.
Отнеси платок кровавый
К милой любушке моей.
Ей скажи — она свободна,
Я женился на другой.
Ей скажи — она свободна,
Я женился на другой.
