— Ну что, рассказывай мил человек, — как ты докатился до жизни такой? — начал комиссар.

— А что мне рассказывать? — сглотнув ком в горле, ответил мужик.

— Как Родину стервец предал, товарищей своих, оружие бросил. — Продолжил «мягко стелить» комиссар.

— Не предавал я никого.

— Не предавал, но присягу нарушил, из рядов Рабоче-Крестьянской Красной Армии дезертировал.

— Да где она, та армия?

— А то, ты, не слышишь! На востоке уже который день гремит. Или ты думал — гроза?

— Да что вам от меня нужно-то, товарищи командиры?

— Тамбовский волк тебе товарищ. Тебе русским языком сказали, Иван Васильевич, или как тебя там. Рассказывай всё, без утайки, а там уже решим, что с тобой делать. Или добровольцем принять в отряд, или… — Не договариваю я.

— А у меня есть выбор?

— Выбор есть всегда. Пойдём-ка, прогуляемся. — Выхожу я из-за стола и надеваю ватник и шапку.

Пройдя за линию постов, останавливаемся возле осины, на которой висел труп предателя и дезертира Галенко. На соседнем суку раскачивалась пустая петля.

— Вот и весь выбор. Так что решай, Иван Васильевич, что тебе больше по душе. Воевать в отряде, гнать врага со своей земли или болтаться в петле. Пока идём до хаты, время подумать у тебя есть.

— А у этого тоже был выбор? — Кивает мужик в сторону жмурика.

— Конечно же был, только уже между верёвкой и пулей. Но петлю, мы ему выбрали. Предатели нам не нужны. Так что пошли. — Разворачиваю я человека по направлению к отряду.

Не знаю, почему я сам столь долго возился с этим не молодым уже мужичком, но чем-то он мне пришёлся по душе. Такие люди как он, если уж и выбирают чью-то сторону, то уже никогда не предают, а идут до конца. Потому мне и нужно было, чтобы он вступил в отряд добровольно, а не из-под палки. Да и история, которую он рассказал, казалась не выдуманной.

Разбитый полк попал в Вяземский котёл, собрав остатки подразделений в кулак, пошли на прорыв. Пробиться удалось не всем, потому дальше уже отступали разрозненными соединениями. На Гжатском тракте не повезло. Нарвались на эсесовскую дивизию «Рейх», наступающую с юга на север и замыкающую внешнее кольцо окружения. Полковая батарея (точнее её остатки), с которой отступал Иван, была рассеяна окончательно. Выжившие просачивались дальше на восток совсем мелкими группами. Ивану не повезло, получил ранение в ногу. В горячке боя ещё смог не отстать от своих, а когда оторвались от преследования противника, охромел окончательно. Первых двое суток товарищи ещё помогали передвигаться, а когда рана загноилась и у раненого начался жар, то его просто бросили после ночёвки в лесу. Ну как бросили, когда Иван очнулся, то никого из своих однополчан не нашёл. Ему оставили только флягу с водой и неисправную винтовку без патронов, забрав его карабин. Вот опираясь на эту винтовку, он и похромал дальше, уже не разбирая дороги, лишь бы на восток. Выйдя из перелеска на просёлочную дорогу, заковылял уже по ней, и войдя во двор первой попавшейся хаты, потерял сознание. Очнулся только на третьи сутки в доме у Ефросиньи.

— Вот так я и выжил. А зовут меня Иван Васильевич, вот только фамилия — Егоров. Беспартийный. Тысяча девятьсот пятого года рождения. — Закончил свой рассказ Иван, положив большие рабочие руки на колени.

В отряд Егорова приняли, распределив в расчёт сорокапятки, вот только личное оружие не выдали. После первого боя посмотрим, кто как себя покажет. Остальных «зятьков» также экспроприировали из-под юбок, забирали кого на службу в полицию, кого на общественные работы, и по ускоренной процедуре зачисляли в отряд. Разведчики ловили «уклонистов» по ночам, теперь по нескольку человек сразу, а призывная комиссия зачисляла их на службу и ставила на довольствие. Проходили они и медицинский осмотр, ну а желающим откосить назначалось одно и тоже лечение — вытяжка позвоночника на ближайшей осине или сосне, так как лес был смешанным. Поэтому все больные резко выздоравливали и просто мечтали остаться служить в партизанском отряде. Технически грамотных и толковых специалистов распределяли к сапёрам и в артиллерию, и там уже проверяли, кто на что способен. Всех остальных пока в хозяйственный взвод, но проверяли навыки обращения с оружием. Потом видно будет, куда их пристроить, к разведчикам или к лошадям. Разряженные стволы выдавали только для тренировок, после которых оружие сдавалось в оружейку под охрану караула. Люди в отряд приходили и сами, простые крестьяне из окрестных деревень. Как молодёжь, так и уже пожилые. Брали всех, так как наш обоз тоже рос, а обученных бойцов даже для боевых подразделений не хватало. Всех новобранцев ожидала «проверка на дорогах», вот после неё и решим, кто чего достоин, несмотря на прежние заслуги.

Вроде всё наладилось и шло своим чередом, тол выплавлялся, отряд пополнялся, вот только с каждым днём время всё быстрей ускорялось, Красная армия наступала, и нам нужно было успеть проскочить на запад, пока немцы нас не обогнали. Хотя при такой дыроватой линии фронта можно надеяться на удачный исход, а можно и нарваться, тут как в лотерее. Патронов и стрелкового оружия благодаря ватаге пионеров у нас было в избытке, со взрывчаткой тоже наладилось, а вот снарядов и миномётных мин осталось совсем немного. Полста штук для сорокапятки, и по полбыка на миномёт. А ещё начались проблемы с едой. Лошади тоже перешли на сенаж, овсом подкармливали только «чёрных воронков», которые ездили на задержание. И хотя все в отряде были при деле, и никто зря не ел свой хлеб, его стало не хватать. Так что пришлось готовить операцию по экспроприации, не просто так же нам пацаны помогали. Я им пообещал, что помогу освободить ребятишек из госпиталя, а также наказать виновных. Поэтому между делом расспрашивал Настю о порядках в больнице, с её слов чертил план здания, и просил показать, где что находится.

Разведчики тоже шустрили, изучая подходы к селу, так как в планах у меня было не только вызволить ребятишек, но также захватить склады с продовольствием и медикаментами. На немецких раненых и медперсонал было плевать, пускай их своё начальство потом хоть украдкой кормит, а вот наших врачей, оставшихся при больнице, желательно бы умыкнуть.

Село Передел располагалось к северу от лесничества, и его южную окраину охватывала опушка нашего лесного массива. Всё бы ничего, вот только больница стояла на северо-восточной окраине не такого уж маленького населённого пункта, и от неё до опушки ближайшего леса, было метров триста. Хоть и не город, но сто двадцать дворов это ни комар чихнул. Да ещё речка Лужа текла с запада на восток и делила село на две неравные части. Кстати, это село я вспомнил, мы через него проходили в октябре месяце, когда отступали на восток. Припомнил я и больницу возле церквушки. А вот в этой церкви как раз и держали детей из детдома, забирая у малышей кровь по мере необходимости, старшие же девочки приходили только ночевать, если были не в ночной смене.

В ночь на двадцать восьмое выходим «на дело». Дальше тянуть уже некуда, как на юге, так и на юго-востоке от лесничества слышна уже ружейно-пулемётная перестрелка. А вот с востока и северо-востока доносится только шум канонады от разрывов снарядов. Пройти нам предстоит десять вёрст с гаком, из них только четыре по просёлочной дороге, а дальше уже по лесному бездорожью, обходя село с запада. С востока обойти не получится, там в основном открытое пространство, да и населённые пункты встречаются на каждом шагу, а операция у нас всё-таки секретная, да и возможные стычки с гарнизонами в деревнях нам не нужны. Полицаев ещё можно послать, а вот если попадутся злые зольдаты вермахта, с ними уже не поспоришь, воевать придётся. Отряд из двадцати семи человек движется на шести санных упряжках, правда не везде, бездорожье преодолеваем на своих двоих. С нами все десять «зятьков», которых почти равномерно распределили по отделениям, естественно вооружили, причём немецкими карабинами. А это в случае сдачи-попадания в плен, расстрел на месте. Хотя остальные партизаны за это не парятся, каждый идёт с тем стволом, к которому привык. У нас только на передних санях едут «настоящие» полицаи, с документами на всякий пожарный случай. На всех остальных только повязки, ну и головные уборы а также красноармейскую форму пришлось поменять на гражданскую одежду. В укладке у нас шесть комплектов (шинель и пилотка) немецкой формы, понадобится больше, будем импровизировать. Замыкает наш санный обоз Шайтан, правда теперь уже без арбы, вместо которой везёт дровни, с установленным на них «Максимом» без щита. В кожух пулемёта залит глицерин, лента тоже уже заправлена, остаётся только скинуть кусок брезента, которым он накрыт, и сразу можно стрелять. Решили, что для тачанки максимка гораздо лучше подходит. Тяжелее, надёжней, да и патронов к советскому оружию у нас много, к трофеям на порядок меньше. Плюсом к тому ещё один момент, в случае чего мы сможем определять по звуку, кто у нас на хвосте. Если «Максим», то хвосты отрубаются, ну а ежели кто-то нерусский, то хвост за нами.