Он тихо смеется.

— Это твой способ сказать, что мы эксклюзивны?

— Конечно.

Он снова смеется.

— Замечено. Главное, чтобы ты понимал, что то же самое касается и тебя. Я убью любого, кто прикоснется к тебе, и убью тебя, если ты когда-нибудь прикоснешься к кому-то другому.

— Никогда, — обещаю я.

Он целует меня в грудь и прижимается поближе.

— Давай немного отдохнем, а потом позаботимся о твоей руке?

— Да, звучит неплохо.

Я чувствую, как он расслабляется, прижавшись ко мне, и смотрю в потолок, голова кружится, когда события дня вновь нахлынули на меня.

Но превыше всего — осознание того, что Феликс любит меня, и он знает, что я люблю его.

Остальное мы решим позже. Сейчас важно только то, что он в безопасности и он мой.

Киллиан

Примерно через час, после того как я обнял его и дал ему возможность успокоиться, я отвожу Феликса к врачу и прошу кого-нибудь убрать беспорядок в ванной.

К тому времени, когда Феликс был перевязан и почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы что-нибудь съесть, Ксав и его мама уже ушли домой, но мы застали близнецов за кухонным столом, окруженными тарелками с едой.

Они приняли душ и переоделись, а Джейс держит свою травмированную руку на перевязи, но в остальном они выглядят нормально.

— Хватит еще на двоих? — спрашиваю я, подходя к столу. Еды здесь огромное количество, но близнецы могут съесть много, и они не очень любят делиться, когда дело касается не друг друга.

Меня не раз кололи вилкой, когда я пытался украсть последний кусочек, не спросив разрешения.

Джекс сует в рот кусочек чего-то похожего на гамбургер и машет рукой на пустые стулья напротив них.

— Как твоя рука? — спрашивает Феликс, когда мы садимся.

— Все хорошо, — уверяет его Джейс. — Как я и думал, это просто глубокая ссадина. Наверное, останется шрам, но он не на татуировке, так что я не могу жаловаться.

— Ты уверен? — настаивает Феликс.

— Абсолютно, — Джейс улыбается ему своей фирменной улыбкой. — И это не моя ведущая рука, так что я все равно могу заниматься всеми важными делами. — Он многозначительно поднимает брови. — К тому же, я большой поклонник боли, так что, как я уже сказал, никаких жалоб.

— Ладно, Ромео, хватит очаровывать, — говорю я, не пытаясь скрыть ревность в голосе.

Мне может и нравится, что Феликс ладит с моей семьей, но это не значит, что я не сломаю Джейсу его неповрежденную руку, если он станет слишком дружелюбным с ним.

Джейс улыбается.

— Ой, ты не хочешь, чтобы я флиртовал с твоим мужчиной? Сам виноват, что влюбился в такого красавчика.

Щеки Феликса розовеют, а потом становятся ярко-красными, когда Джейс подмигивает ему.

Я знаю, что он просто дурачится, но я с ума сойду, если он не перестанет.

— Что случилось с твоей рукой? — спрашивает Джекс, меняя тему и не давая брату дразнить меня только потому, что он может.

Феликс смотрит на повязки, покрывающие большую часть его руки и ладони.

— Был небольшой инцидент в ванной.

— Инцидент? — спрашивает Джейс.

— Да, я ударил зеркало кулаком и чуть не порезался осколком. — Он улыбается им кривой улыбкой и осторожно сгибает пальцы.

Оба близнеца смотрят на него несколько секунд, затем переводят взгляд на меня, молчаливо спрашивая, шутит ли он, потому что с ним все в порядке, или ситуация все еще серьезная.

Я киваю, давая им понять, что он в основном в порядке.

— Звучит как глупость, — говорит Джекс.

— Да, особенно учитывая, что ты теперь один из нас. У нас есть групповое правило насчет самоубийств, — добавляет Джейс.

— Правда? — Феликс смотрит на нас.

Я киваю в то же время, когда близнецы говорят:

— Да.

— Это… мрачно.

— Да, но это также практично, — объясняет Джейс и сует в рот несколько картофельных чипсов. — Если кто-то из нас умрет, и будет похоже, что мы сами это сделали, то остальные поймут, что это чушь, и нам нужно будет выяснить, кто, черт возьми, это сделал.

— Мне нужно спросить о других правилах группы? — Феликс смотрит на меня.

— Лучше оставим их на другой раз, — говорю я ему.

— Я поверю тебе на слово. — Он прижимается ногой к моей под столом, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться ему как идиот. — Вы видели мою маму? — спрашивает он близнецов.

Джейс кивает.

— Минут десять назад. Она вошла, нахмурилась, сделала несколько замечаний о том, что мы съели всю ее еду, и ушла с фырканьем.

Феликс хихикает.

— С фырканьем — это идеальное описание того, как она ходит, когда злится.

— Ты ее еще не видел? — спрашивает Джекс.

Феликс качает головой, его улыбка немного исчезает.

Мы уже несколько часов как дома, а ее сын чуть не получил пулю в голову, но, конечно же, Жасмин нигде не найти. Я не удивлен, учитывая, насколько она не участвует в его жизни, но я стараюсь не показывать свое раздражение. У Феликса и так достаточно проблем. Ему не нужно, чтобы я еще и на его мать наезжал.

— Твоя мать — бездушная, корыстная сука, — говорит Джейс в своей типичной резкой манере. — И то, что она бездушная, корыстная сука, не имеет к тебе никакого отношения, понятно? Ее неудачи и недостатки не твоя вина, так что не переживай из-за человека, который не заслуживает, чтобы ты тратил на него даже секунду своей энергии. Твое рождение — это не конец ее обязанностей как родителя, и, если она не может выполнять даже минимальные обязанности родителя, это не отражается на тебе. Это просто означает, что она дерьмовый человек. Понятно?

Феликс улыбается, и напряжение в его глазах почти исчезает.

— Да, спасибо.

Джейс подмигивает и сует в рот еще одну горсть картошки фри.

— Ты все еще выглядишь грустным. Почему? — спрашивает Джекс, пронзительно глядя на Феликса.

— Ничего. — Он качает головой.

— Что значит «ничего»? — спрашивает Джекс.

— Я просто…

— Что? — подталкивает Джейс. — Не стесняйся. Мы здесь все одна семья.

— Я просто хочу извиниться за свою маму. За все то дерьмо, которое она натворила за эти годы. — Он нервно оглядывает всех за столом. — И я понимаю, почему вы так долго меня ненавидели. Я бы тоже себя ненавидел, будь я на вашем месте.

— Мы не ненавидели тебя из-за того, что сделала твоя мать, — серьезно говорит Джейс. — Мы никогда тебя не ненавидели.

— Правда?

Он качает головой.

— Мы вели себя с тобой как придурки, потому что мы ведем себя как придурки со всеми, но мы никогда не винили тебя за все это дерьмо. Или за какие-либо ее проблемы. Вспомни, что я только что сказал, — напоминает ему Джейс. — Ты не несешь ответственности за ее недостатки или неудачи.

Он быстро смотрит на меня.

— Я тоже не виню тебя ни за что из этого дерьма. — Я беру его руку в свою и переплетаю наши пальцы. — Я ненавидел живое напоминание о том, что моя мама умерла, а ее якобы лучшая подруга так хорошо утешала моего отца в его горе, что теперь она моя мачеха, но я никогда не ненавидел тебя.

Он сжимает мою руку и быстро выдыхает с облегчением.

То, как Феликс стал моим сводным братом, всегда будет болезненной темой, но не из-за него.

Наши матери познакомились и стали близкими подругами, когда Феликсу было десять, а мне одиннадцать, и они оставались близкими, пока моя мама не погибла в результате ДТП по вине невнимательного водителя, когда мне было тринадцать.

После ее смерти мама Феликса сразу же ворвалась в нашу жизнь и практически заняла место моей мамы в жизни отца под предлогом помощи ему в преодолении потери. После двух лет ее «помощи» они обручились, а менее чем через год поженились.

Это не только разозлило меня, но и разозлило близнецов не меньше.

Особенность моего семейного древа в том, что наша ветвь может выглядеть как венок, если говорить о том, как именно мы с близнецами связаны между собой. Наши отцы — братья, а наши матери были однояйцевыми близнецами. Две стороны наших семей не имеют никакого отношения друг к другу, поэтому мы связаны между собой настолько, насколько это возможно, не будучи биологическими братьями и сестрами и не вступая в инцест.