— Я еще что-нибудь делал? — Он слегка бледнеет. — Мы…?

— Ты спрашиваешь, трахались ли мы?

Он кивает, слегка поднимая подбородок.

— Нет. Я был идеальным джентльменом. — Я улыбаюсь ему с усмешкой. — Неинтересно, когда ты не сопротивляешься.

Он выглядит облегченным, но это быстро сменяется выражением смущения.

— Прости за… все это.

— Что еще ты принимал вчера вечером?

Он отводит взгляд.

— Ничего.

— Ни Ативана?

Он качает головой.

— Сколько Амбиена ты принял?

— Две, — шепчет он.

— Почему? — Он ерзает под моим пристальным взглядом. — Это из-за кошмара?

Он кивает, его глаза большие, влажные и настолько полные невинности, что у меня неприятно сжимается желудок. Иногда я забываю, что ему всего девятнадцать, и, хотя он ведет себя как бесчувственный робот, который ничего не чувствует, на самом деле он просто ребенок, пытающийся найти свой путь в этом испорченном мире, в котором мы живем.

— Я что-то сказал вчера вечером? — тихо спрашивает он.

— Ты сказал много вещей.

Его ужас отражается на его лице.

— Ты все время называл меня Тедди и говорил, что скучаешь по мне. Ты сказал, что Тедди — единственный, кто помогает тебе с твоими снами.

Он закрывает лицо ладонью и тихо стонет.

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

— Нет, не шучу. Кто такой Тедди?

— Что? — Он опускает руку и смотрит на меня с недоумением.

— Кто, черт возьми, такой Тедди?

Он моргает, глядя на меня.

— Бывший парень? Секс-партнер?

— Нет, боже, нет. Он был…

— Кто он? — подталкиваю я его, когда он не продолжает.

— Никто. То есть, да, он был бывшим сексуальным партнером, но он никто.

Я кладу планшет на стол и встаю.

— Лжец.

Он закатывает глаза и бросает на меня взгляд, который слишком дерзкий для человека, который забрался в мою постель, назвал меня именем другого мужчины и прижался своим обнаженным телом к моему.

— Скажи мне, кто он.

— Не заставляй меня говорить, — стонет он.

— Сказать что?

— Сказать что? — повторяю я, когда он только качает головой, а его щеки покрываются румянцем.

— Тедди был моим плюшевым мишкой, — бормочет он.

Между нами воцаряется тишина.

— Ты меня разыгрываешь? — Я не могу сдержать улыбку. — Ты думал, что я твой детский плюшевый мишка, и поэтому вторгся в мою постель и спал на мне.

Он стонет и закрывает лицо руками.

— Пожалуйста, скажи, что ты преувеличиваешь, и я просто спал с тобой. То есть, рядом с тобой. — Он поднимает голову и бросает на меня отчаянный взгляд.

— Нет. — Я сажусь на край кровати. — Ты настаивал на том, чтобы спать на мне, как одеяло в форме Феликса.

Он издает драматический стон и смотрит в потолок, как будто просит божественного вмешательства или молнии, которая сразила бы его и положила конец этому разговору.

Я снова смеюсь. Это одна из самых смешных вещей, которую я когда-либо слышал.

— Конечно, я это сделал, — ворчит он.

Он замирает, затем его глаза расширяются, он подтягивает одеяло и смотрит на свои колени.

— Убей меня, — стонет он и бросает одеяло. — Просто убей меня сейчас же.

— Не паникуй, братишка. — Я похлопываю его по бедру. — Утренней эрекции нечего стыдиться. Как и того, что ты пытался потереться обо мне ранним утром.

— Нет. — Он качает головой. — Нет, ты врешь.

— Нет. — Я специально произношу это громче, чтобы его раздражать. — Это было сразу после рассвета. Это был веселый способ проснуться. Другой вид члена, чем тот, что можно найти на ферме, но все равно эффективный.

— Это все, что я сделал? — Он морщится, как будто хочет убрать это из головы заранее.

— Ты спрашиваешь, кончил ли ты на меня? — Я снова поглаживаю его ногу. — Нет. Ты не кончил.

— Слава богу, — выдыхает он.

— Ты был очень увлечен, — продолжаю я. Можно и поиздеваться над ним немного. — Не переставал стонать и издавать эти маленькие звуки, как будто ты давился моим членом.

Он сглатывает и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Ты помнишь это? Как ты был возбужден? Как тебе нравилось, когда мой член был в твоем рту?

Он ничего не говорит, но жар в его глазах и то, как растет бугор на простыне, говорят мне все, что мне нужно знать.

— Но знаешь, что меня разбудило? — спрашиваю я. — Опять же, молчание означает «да».

Он ничего не говорит.

— Это были не стоны и не твои сухие толчки. Это было вот это. — Я наклоняю голову в сторону и опускаю воротник рубашки, чтобы показать ему слабые следы укусов на плече.

Он прикрывает рот рукой, и на секунду я не могу понять, он лишен дара речи или просто испуган до смерти.

— Это был отличный способ встретить утро, — продолжаю я и опускаю рубашку на место. — И я почти уверен, что ты открыл во мне новую извращенную сторону, когда крутился надо мной.

Он опускает руку, его глаза широко раскрыты от удивления, он смотрит на меня, как будто не может решить, я его разыгрываю или нет.

Тогда я понимаю, как легко читать Феликса, когда на нем нет этой дурацкой пустой маски. Нужно только знать, как вызвать у него такие реакции.

— Ты знаешь, почему я не дал тебе закончить? — Мой голос теперь хриплый, и я твердый, как камень. Я начал это, чтобы подразнить его, но это влияет на меня не меньше. — Почему я остановил тебя и не дал тебе кончить?

Он качает головой.

— Потому что я думал, что ты думаешь о ком-то другом. — Я пристально смотрю на него. — Ты думал о ком-то другом?

Он снова качает головой.

— Нет?

— Нет, — шепчет он. — Я думаю, я помню эту часть ночи.

— Правда?

— Да. — Он сжимает простыню так сильно, что его костяшки становятся белыми. — Я помню, что мне приснился сон, в котором я кончал, и это было очень приятно. Я не помню, чтобы я делал что-то из того, о чем ты говорил в реальной жизни, но я делал это во сне.

— О ком ты мечтал? — Я не могу скрыть требовательности в своем голосе. — Скажи мне.

— О тебе, — выдавливает он. — Я видел тебя во сне.

Что-то мрачное и властное пронзает меня, и вспышка жара, которая охватывает меня, когда Феликс медленно облизывает нижнюю губу языком, настолько сильная, что мой член пульсирует.

— О чем ты мечтал?

Его щеки теперь красные, а грудь покрыта красными пятнами. Он должен выглядеть нелепо, сидя в моей постели с запутанными простынями, с растрепанными волосами и покрытый пятнами румянца. Должен, но не выглядит.

Меня снова охватывает чувство властного желания, и желание завладеть им внезапно становится сильнее, чем желание трахнуть его.

— Расскажи мне, — подталкиваю я его, когда он не отвечает.

— Я видел сон о том, как мы… как я сосал твой член.

— Да?

Он кивает. Он явно смущен, но продолжает смотреть мне в глаза.

— Тебе понравилось?

— Конечно.

— Знаешь что? Я только что кое-что понял.

— Что? — осторожно спрашивает он.

— Ты должен мне шоу.

— Что?

— Ты должен мне шоу, — повторяю я, стараясь говорить легкомысленным тоном. — Вчера вечером ты наслаждался шоу, а мне пришлось прервать свое удовольствие сегодня утром, потому что я такой добропорядочный парень.

Он фыркает от смеха.

— Конечно, давай так и сделаем.

— Ты слишком болтлив для человека, который залез ко мне в постель и пытался меня соблазнить.

Он резко закрывает рот, но его взгляд вызывающий.

Прекрасно.

— Давай, котенок.

— Не называй меня так. — Он плотнее натягивает на себя простыню.

— Ты не возражал, когда я назвал тебя шлюхой, но котенок для тебя уже перебор? — Я приподнимаю одну бровь.

Он краснеет еще сильнее.

— Как я уже сказал, думаю, пора тебе отдать мне то, что ты мне должен. — Я откидываюсь на одну руку и устраиваюсь поудобнее. — Давай, котенок, устрой старшему брату представление. Честно по-честному, верно?

Он открывает рот, как будто собирается возразить, но закрывает его, не сказав ни слова.