5 Вот он, истерзанный мученьем, Апостол истины святой, Измятый пыткой и презреньем, Распятый буйною толпой; Бог, осужденный приговором Слепых, подкупленных судей! Вот он!.. Горит немым укором Небесный взор его очей. Венец любви, венец терновый Чело спасителя язвит, И, мнится, приговор суровый В устах разгневанных звучит… «Прочь, непорочное виденье, Уйди, не мучь больную грудь!.. Дай хоть на час, хоть на мгновенье Не жить… не помнить… отдохнуть… Смотри: предатель твой рыдает У ног твоих… О, пощади! Твой взор мне душу разрывает… Уйди… исчезни… не гляди!.. Ты видишь: я готов слезами Мой поцелуй коварный смыть… О, дай минувшее забыть, Дай душу облегчить мольбами… Ты бог… Ты можешь всё простить! ……………. А я? Я знал ли сожаленье? Мне нет пощады, нет прощенья!» 6 Куда уйти от черных дум? Куда бежать от наказанья? Устала грудь, истерзан ум, В душе – мятежные страданья. Безмолвно в тишине ночной, Как изваянье, без движенья, Всё тот же призрак роковой, Стоит залогом осужденья… А здесь, вокруг, горя луной, Дыша весенним обаяньем, Ночь разметалась над землей Своим задумчивым сияньем, И спит серебряный Кедрон, В туман прозрачный погружен… 7 Беги, предатель, от людей И знай: нигде душе твоей Ты не найдешь успокоенья: Где б ни был ты, везде с тобой Пойдет твой призрак роковой Залогом мук и осужденья. Беги от этого креста, Не оскверняй его лобзаньем: Он свят, он освящен страданьем На нем распятого Христа!..…………. И он бежал!.. ……………. 8 Полнебосклона Заря пожаром обняла И горы дальнего Кедрона Волнами блеска залила. Проснулось солнце за холмами В венце сверкающих лучей. Всё ожило… шумит ветвями Лес, гордый великан полей, И в глубине его струями Гремит серебряный ручей… В лесу, где вечно мгла царит, Куда заря не проникает, Качаясь, мрачный труп висит; Над ним безмолвно расстилает Осина свой покров живой И изумрудною листвой Его, как друга, обнимает. Погиб Иуда… Он не снес Огня глухих своих страданий, Погиб без примиренных слез, Без сожалений и желаний. Но до последнего мгновенья Всё тот же призрак роковой Живым упреком преступленья Пред ним вставал во тьме ночной; Всё тот же приговор суровый, Казалось, с уст его звучал, И на челе венец терновый, Венец страдания, лежал! 1879 «Как каторжник влачит оковы за собой…»
Как каторжник влачит оковы за собой, Так всюду я влачу среди моих скитаний Весь ад моей души, весь мрак пережитой И страх грядущего, и боль воспоминаний. Бывают дни, когда я жалок сам себе: Так я беспомощен, так робок я, страдая, Так мало сил во мне в лицо моей судьбе Взглянуть без ужаса, очей не опуская… Не за себя скорблю под жизненной грозой: Не я один погиб, не находя исхода; Скорблю, что я не мог всей страстью, всей душой Служить тебе, печаль родимого народа! Скорблю, что слабых сил беречь я не умел, Что, полон святостью заветного стремленья, Я не раздумывал, я не жил, – а горел, Богатствами души соря без сожаленья; И в дни, когда моя родная сторона Полна уныния, смятенья и испуга, – Чтоб в песне вылиться, душа моя должна Красть редкие часы у жадного недуга. И больно мне, что жизнь бесцельно догорит, Что посреди бойцов – я не боец суровый, А только стонущий, усталый инвалид, Смотрящий с завистью на их венец терновый… 27 июля 1884 Федор Сологуб (1863–1927) «Я – бог таинственного мира…» Я – бог таинственного мира, Весь мир в одних моих мечтах. Не сотворю себе кумира Ни на земле, ни в небесах. Моей божественной природы Я не открою никому. Тружусь, как раб, а для свободы Зову я ночь, покой и тьму. 28 октября 1896 года Ирина Помнишь ты, Ирина, осень В дальнем, бедном городке? Было пасмурно, как будто Небо хмурилось в тоске. Дождик мелкий и упорный Словно сетью заволок Весь в грязи, в глубоких лужах Потонувший городок, И тяжелым коромыслом Надавив себе плечо, Ты с реки тащила воду; Щеки рдели горячо… Был наш дом угрюм и тесен, Крыша старая текла, Пол качался под ногами, Из разбитого стекла Веял холод; гнулось набок Полусгнившее крыльцо… Хоть бы раз слова упрека Ты мне бросила в лицо! Хоть бы раз в слезах обильных Излила невольно ты Накопившуюся горечь Беспощадной нищеты! Я бы вытерпел упреки И смолчал бы пред тобой, Я, безумец горделивый, Не поладивший с судьбой, Так настойчиво хранивший Обманувшие мечты И тебя с собой увлекший Для страданий нищеты. Опускался вечер темный Нас измучившего дня, – Ты мне кротко улыбалась, Утешала ты меня. Говорила ты: «Что бедность! Лишь была б душа сильна, Лишь была бы жаждой счастья Воля жить сохранена». И опять, силен тобою, Смело я глядел вперед, В тьму зловещих испытаний, Угрожающих невзгод, И теперь над нами ясно Вечереют небеса. Это ты, моя Ирина, Сотворила чудеса. 1–22 октября 1892 |
