Читать "Серебряный век. Стихотворения" - Лившиц Бенедикт Константинович, Соловьев Владимир Сергеевич, Маяковский Владимир Владимирович, Цветаева Марина Ивановна, Белый Андрей, Бальмонт Константин Дмитриевич "Гридинский", Волошин Максимилиан Александрович, Новгородова М., Анненский Иннокентий Федорович, Гиппиус Зинаида Николаевна, Асеев Николай Николаевич, Брюсов Валерий Яковлевич, Клюев Николай Алексеевич, Надсон Семен Яковлевич, Кузмин Михаил Алексеевич, Северянин Игорь Васильевич, Парнок София Яковлевна, Блок Александр Александрович, Есенин Сергей Александрович, Ходасевич Владислав Фелицианович, Фофанов Константин Михайлович, Мандельштам Осип Эмильевич, Городецкий Сергей Митрофанович, Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников", Иванов Вячеслав Иванович, Гуро Елена Генриховна, Хлебников Виктор Владимирович (?), Крученых Алексей Елисеевич - Страница 15

Содержание

Сохранить

Настройки

...

Бисерные кошельки

Ложится снег… Печаль во всей природе.

В моем же сердце при такой погоде

Иль в пору жарких и цветущих лет

Печаль все о тебе, о мой корнет,

Чью прядь волос храню в своем комоде.

Так тягостно и грустно при народе,

Когда приедет скучный наш сосед!

Теперь надолго к нам дороги нет!

Ложится снег.

Ни смеха, ни прогулок нет в заводе,

Одна нижу я бисер на свободе:

Малиновый, зеленый, желтый цвет –

Твои цвета. Увидишь ли привет?

Быть может, ведь и там, в твоем походе

Ложится снег!

Я видела, как в круглой зале

Гуляли вы, рука с рукой;

Я слышала, что вы шептали,

Когда, конечно, вы не ждали,

Что мной нарушен ваш покой.

И в проходной, на геридоне

Заметила я там письмо!

Когда вы были на балконе,

Луна взошла на небосклоне

И озарила вас в трюмо.

Мне все понятно, все понятно,

Себя надеждой я не льщу!..

Мои упреки вам не внятны?

Я набелю румянца пятна

И ваш подарок возвращу.

О кошелек, тебя целую;

Ведь подарил тебя мне он!

Тобой ему и отомщу я:

Тебя снесу я в проходную

На тот же, тот же геридон!

Раздался трижды звонкий звук, –

Открыла нянюшка сундук.

На крышке из журнала дама,

Гора священная Афон,

Табачной фабрики реклама

И скачущий Багратион.

И нянька, наклонив чепец,

С часок порылась. Наконец

Из пыльной рухляди и едкой,

Где нафталин слоями лег,

Достала с розовою меткой

Зеленый длинный кошелек.

Подслеповатый щуря глаз,

Так нянька начала рассказ:

«Смотри, как старый бисер ярок,

Не то что люди, милый мой!

То вашей матушки подарок.

Господь спаси и упокой.

Ждала дружка издалека,

Да не дошила кошелька.

Погиб дружок в дороге дальней,

А тут приехал твой отец,

Хоть стала матушка печальней,

Но снарядилась под венец.

Скучала или нет она,

Но верная была жена:

Благочестива, сердобольна,

Кротка, прямая детям мать,

Всегда казалася довольна,

Гостей умела принимать.

Бывало, на нее глядим, –

Ну, прямо Божий Херувим!

Волоски светлые, волною,

Бела, – так краше в гроб кладут.

Сидит вечернею порою

Да на далекий смотрит пруд.

Супруг же, отставной гусар,

Был для нее, пожалуй, стар.

Бывало, знатно волочился

И был изрядный ловелас,

Да и потом, хоть и женился,

Не забывал он грешных нас.

Притом, покойник сильно пил

И матушку, наверно, бил.

Завидит на поле где юбки,

И ну, как жеребенок, ржать.

А что же делать ей, голубке, –

Молиться да детей рожать?

Бледней, худее, что ни день,

Но принесла вас целых семь.

В Николу, как тебя крестили,

Совсем она в постель слегла

И, как малиной ни поили,

Через неделю померла.

Как гроб был крышкою закрыт,

Отец твой зарыдал навзрыд;

Я ж, прибирая для порядка,

Нашла в комоде медальон:

Волос там светло-русых прядка,

А на портрете прежний, «он».

С тех пор осиротел наш дом…»

Отерла тут глаза платком

И крышкою сундук закрыла.

«Ах, няня, мать была святой,

Когда и вправду все так было!

Как чуден твой рассказ простой!»

«Святой? Святой-то где же быть,

Но барыню грешно забыть.

Тогда ведь жили все особо:

Умели сохнуть по косе

И верность сохранять до гроба, –

И матушка была как все».

Сентябрь 1912

«Все тот же сон, живой и давний…»

Все тот же сон, живой и давний,

Стоит и не отходит прочь:

Окно закрыто плотной ставней,

За ставней – стынущая ночь.

Трещат углы, тепла лежанка,

Вдали пролает сонный пес…

Я встал сегодня спозаранку

И мирно мирный день пронес.

Беззлобный день так свято долог!

Все – кроткий блеск, и снег, и ширь!

Читать тут можно только Пролог

Или Давыдову Псалтирь.

И зной печной в каморке белой,

И звон ночной издалека,

И при лампаде на горелой

Такая белая рука!

Размаривает и покоит,

Любовь цветет проста, пышна,

А вьюга в поле люто воет, Вьюны сажая у окна.

Занесена пургой пушистой,

Живи, любовь, не умирай!

Настал для нас огнисто-льдистый,

Морозно-жаркий, русский рай!

Ах, только б снег, да взор любимый,

Да краски нежные икон!

Желанный, неискоренимый,

Души моей давнишний сон!

Август 1915

«Не губернаторша сидела с офицером…»

Не губернаторша сидела с офицером,

Не государыня внимала ординарцу,

На золоченом, закрученном стуле

Сидела Богородица и шила.

А перед ней стоял Михал-Архангел.

О шпору шпора золотом звенела,

У палисада конь стучал копытом,

А на пригорке полотно белилось.

Архангелу Владычица сказала:

«Уж, право, я, Михайлушка, не знаю,

Что и подумать. Неудобно слуху.

Ненареченной быть страна не может.

Одними литерами не спастися.

Прожить нельзя без веры и надежды

И без царя, ниспосланного Богом.

Я женщина. Жалею и злодея.

Но этих за людей я не считаю.

Ведь сами от себя они отверглись

И от души бессмертной отказались.

Тебе предам их. Действуй справедливо».

Умолкла, от шитья не отрываясь.

Но слезы не блеснули на ресницах,

И сумрачен стоял Михал-Архангел,

А на броне пожаром солнце рдело.

«Ну, с Богом!» – Богородица сказала,

Потом в окошко тихо посмотрела

И молвила: «Пройдет еще неделя,

И станет полотно белее снега».

Ноябрь 1924

Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница

Войти на сайт

Регистрация