3 Мир должен быть оправдан весь, Чтобы можно было жить! Душою там, я сердцем – здесь. А сердце как смирить? Я узел должен видеть весь. Но как распутать нить? Едва в лесу я сделал шаг, – Раздавлен муравей. Я в мире всем невольный враг, Всей жизнею своей, И не могу не быть, – никак, Вплоть до исхода дней. Мое неделанье для всех Покажется больным. Проникновенный тихий смех Развеется как дым. А буду смел, – замучу тех, Кому я был родным. Пустынной полночью зимы Я слышу вой волков, Среди могильной душной тьмы Хрипенье стариков, Гнилые хохоты чумы, Кровавый бой врагов. – Забытый раненый солдат, И стая хищных птиц, Отца косой на сына взгляд, Развратный гул столиц, Толпы́ глупцов, безумный ряд Животно-мерзких лиц. – И что же? Я ли создал их? Или они меня? Поэт ли я, сложивший стих, Или побег от пня? Кто демон низостей моих И моего огня? От этих ти́гровых страстей, Змеиных чувств и дум, – Как стук кладбищенских костей В душе зловещий шум, – И я бегу, бегу людей, Среди людей – самум. 1899 «Я – изысканность русской медлительной речи…»
Я – изысканность русской медлительной речи, Предо мною другие поэты – предтечи, Я впервые открыл в этой речи уклоны, Перепевные, гневные, нежные звоны. Я – внезапный излом, Я – играющий гром, Я – прозрачный ручей, Я – для всех и ничей. Переплеск многопенный, разорванно-слитный, Самоцветные камни земли самобытной, Переклички лесные зеленого мая – Все пойму, все возьму, у других отнимая. Вечно юный, как сон, Сильный тем, что влюблен И в себя и в других, Я – изысканный стих. 1901 Моя любовь Вступая в мир, мы в дом вступаем отчий, Нас нежит мать, баюкает нас няня, Роняет нам свой свет и отсвет счастье, Родная речь промолвит нам: «Желанный!», Всех звезд в мечты нам набросает полночь, Привет тебе, моя любовь, Россия! Из всех былин желанней мне Россия, Взгляд матери и кроткий голос отчий, Заря с зарей, им чуть раздельность – полночь, Июнь прозрачный, что-то шепчет няня, Дремлю, горит лампадки свет желанный, И свет и тень – во всем ребенку счастье. Галчонка принесли, какое счастье, Простых подарков не сочтет Россия, Кормить галчонка – пир души желанный, С птенцом дитя играет в разум отчий, И сказку мне рассказывает няня, Что сокол – день, а ворон с галкой – полночь. Смеясь, на волю выпустил я полночь И сердцем знал, что в черных крыльях счастье, О светлых птицах досказала няня, Жар-птицей назвала себя Россия, И разве не костер – весь дом мой отчий, И разве не огонь – наш гость желанный! Кто сделал так, что весь мой свет желанный Упал в нерассекаемую полночь? Из далей запредельных образ отчий Вернет ли мне мое родное счастье? Леса, поля, калина, степь, Россия, На грани лет ты будешь ли мне – няня? Там где-то между звезд чуть шепчет няня: «Терпи, терпи – твое придет, желанный!», Тоска к тоске, мне мечет клич Россия, Чтоб я не закреплял тоскою полночь. И край чужой, мне не даруя счастья, Дает мне страсть – любить лишь край мой отчий. Мой дом, мой отчий, лучших сказок няня, Святыня, счастье, звук – из всех желанный, Заря и полночь, я твой раб, Россия! Париж 1926. 9 мая Зинаида Гиппиус (1869–1945) Ты любишь? Был человек. И умер для меня. И, знаю, вспоминать о нем не надо. Концу всегда, как смерти, сердце радо, Концу земной любви – закату дня. Уснувшего я берегу покой. Да будет легкою земля забвенья! Распались тихо старой цепи звенья… Но злая жизнь меня свела – с тобой. Когда бываем мы наедине – Тот, мертвый, третий – вечно между нами. Твоими на меня глядит очами И думает тобою – обо мне. Увы! в тебе, как и, бывало, в нем, Не верность – но и не измена… И слышу страшный, томный запах тлена В твоих речах, движениях, – во всем. Безогненного чувства твоего, Чрез мертвеца в тебе, – не принимаю; И неизменно-строгим сердцем знаю, Что не люблю тебя, как и его. 1896 До дна
Тебя приветствую, мое поражение, тебя и победу я люблю равно; на дне моей гордости лежит смирение, и радость, и боль – всегда одно. Над водами, стихнувшими в безмятежности вечера ясного, – все бродит туман; в последней жестокости – есть бездонность нежности, и в Божией правде – Божий обман. Люблю я отчаяние мое безмерное, нам радость в последней капле дана. И только одно здесь я знаю верное: надо всякую чашу пить – до дна. 1901 |
