Поэт Наружный я и зол и грешен, Неосязаемый – пречист, Мной мрак полуночи кромешен, И от меня закат лучист. Я смехом солнечным младенца Пустыню жизни оживлю И жажду душ из чаши сердца Вином певучим утолю. Так на рассвете вдохновенья В слепом безумье грезил я, И вот предтечею забвенья Шипит могильная змея. Рыдает колокол усопший Над прахом выветренных плит, И на кресте венок поблекший Улыбкой солнце золотит. 1909 «Обозвал тишину глухоманью…»
Обозвал тишину глухоманью, Надругался над белым «молчи», У креста простодушною данью Не поставил сладимой свечи. В хвойный ладан дохнул папиросой И плевком незабудку обжег. Зарябило слезинками плёсо, Сединою заиндевел мох. Светлый отрок – лесное молчанье, Помолясь на заплаканный крест, Закатилось в глухое скитанье До святых, незапятнанных мест. Заломила черемуха руки, К норке путает след горностай… Сын железа и каменной скуки Попирает берестяный рай. Между 1914 и 1916 Рождество избы От кудрявых стружек тянет смолью, Духовит, как улей, белый сруб. Крепкогрудый плотник тешет колья, На слова медлителен и скуп. Тёпел паз, захватисты кокоры, Крутолоб тесовый шоломок. Будут рябью писаны подзоры И лудянкой выпестрен конёк. По стене, как зернь, пройдут зарубки: Сукрест, лапки, крапица, рядки, Чтоб избе-молодке в красной тубке Явь и сонь мерещились – легки. Крепкогруд строитель-тайновидец, Перед ним щепа как письмена: Запоет резная пава с крылец, Брызнет ярь с наличника окна. И когда очёсками кудели Над избой взлохматится дымок – Сказ пойдет о красном древоделе По лесам, на запад и восток. 1915 или 1916 Велимир Хлебников (1885–1922) «Из мешка…» Из мешка На пол рассыпались вещи. И я думаю, Что мир – Только усмешка, Что теплится На устах повешенного. ‹1908› «Кому сказатеньки…» Кому сказатеньки, Как важно жила барынька? Нет, не важная барыня, А, так сказать, лягушечка: Толста, низка и в сарафане, И дружбу вела большевитую С сосновыми князьями. И зеркальные топила Обозначили следы, Где она весной ступила, Дева ветреной воды. ‹1908–1909› Заклятие смехом О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно, О, засмейтесь усмеяльно! О, рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных смехачей! О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей! Смейево, смейево, Усмей, осмей, смешики, смешики, Смеюнчики, смеюнчики. О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! ‹1908–1909› «Слоны бились бивнями так…» Слоны бились бивнями так, Что казались белым камнем Под рукой художника. Олени заплетались рогами так, Что казалось, их соединял старинный брак С взаимными увлечениями и взаимной неверностью. Реки вливались в море так, Что казалось: рука одного душит шею другого. ‹1910–1911› «Когда умирают кони – дышат…» Когда умирают кони – дышат, Когда умирают травы – сохнут, Когда умирают солнца – они гаснут, Когда умирают люди – поют песни. 1912 «Ветер – пение…» Ветер – пение Кого и о чем? Нетерпение Меча быть мячом. Люди лелеют день смерти, Точно любимый цветок. В струны великих, поверьте, Ныне играет Восток. Быть может, нам новую гордость Волшебник сияющих гор даст, И, многих людей проводник, Я разум одену, как белый ледник. 1918–1919 Жизнь
Росу вишневую меча Ты сушишь волосом волнистым. А здесь из смеха палача Приходит тот, чей смех неистов. То черноглазою гадалкой, Многоглагольная, молчишь, А то хохочущей русалкой На бивне мамонта сидишь. Он умер, подымая бивни. Опять на небе виден Хорс. Его живого знали ливни – Теперь он глыба, он замерз. Здесь скачешь ты, нежна, как зной, Среди ножей, светла, как пламя. Здесь облак выстрелов сквозной, Из мертвых рук упало знамя. Здесь ты поток времен убыстрила, Скороговоркой судит плаха. А здесь кровавой жертвой выстрела Ложится жизни черепаха. Здесь красных лебедей заря Сверкает новыми крылами. Там надпись старого царя Засыпана песками. Здесь скачешь вольной кобылицей По семикрылому пути. Здесь машешь алою столицей, Точно последнее «прости». 1918–1919 |
