Сильная рука схватила Джомми за воротник мундира и подняла на ноги. Зейн отпустил его и сказал:

— Рад, что ты присоединился.

Джомми развернулся и нанес удар по всаднику, пытавшемуся улизнуть. Нападавшие отступили по северной тропе, как он и предполагал.

— Пусть уходят! — крикнул он, осознав, что никто из их маленького отряда не в состоянии преследовать.

Меч выскользнул из пальцев Джомми, и он тяжело опустился на землю. Остатки сил вытекли из него, как вода из треснувшей тыквы.

Серван присел рядом:

— Было близко.

Джомми кивнул:

— Очень. Ты молодец, так быстро всех организовал. Впечатляет.

— Спасибо, — сказал Серван.

Тад поспешил к ним:

— Я пойду проверю, как там Гранди.

Джомми кивнул, и Годфри добавил:

— Я с тобой.

Серван покачал головой:

— Я видел, как ты врезался на коне в гущу схватки, безумец. Чуть не лишился головы, стаскивая того типа с седла. Всадник слева едва промахнулся.

— Ну, знаешь поговорку: «Промахнулся на волосок, всё равно что на милю».

— Да, точно так и говорят, — усмехнулся Серван, а затем рассмеялся. — И как ты катался по земле! Кусался, пинался… Неужели ты правда пытался отгрызть ему ухо?

— Кусай всё, что можешь укусить, — ответил Джомми. — Это отвлекает противника от мысли убить тебя.

Серван снова рассмеялся:

— Теперь я понял твой намёк.

— На что?

— На тот тренировочный бой во Дворе Мастеров. Когда ты ударил меня по лицу.

— Мой намёк?

— О том, что ты сделаешь всё необходимое, чтобы победить, — пояснил Серван. — Фехтование — не лучшая подготовка к тому, через что мы только что прошли.

— Не вижу на тебе ран, значит, справился отлично.

Серван снова засмеялся:

— Верно. Это всегда так?

— Что?

— Это чувство. Я будто опьянён.

Джомми кивнул:

— Иногда. Ты чертовски рад, что ещё дышишь. В отличие от тех парней. — Он указал на полдюжины трупов неподалёку. — Может довести до дурацкого веселья.

— А-а, — протянул Серван, откидываясь на опрокинутую повозку.

— А иногда на сердце становится так тошно, что кажется, ты умрёшь от этой боли, — сказал Джомми, вспоминая пытку пойманного Ночного Ястреба Джомо Кетлами. Он на мгновение опустил голову. — Но чаще ты просто настолько устаёшь, что не можешь пошевелиться.

Серван глубоко вздохнул:

— Надо привести ребят в порядок. — Он поднялся и протянул Джомми руку.

Тот принял помощь, и когда они оказались лицом к лицу, Джомми сказал:

— Еще одна вещь.

— Какая?

— Про тот бой во Дворе Мастеров. Значит… выходит, я победил?

Серван рассмеялся и поднял руки:

— Нет, я этого не говорил.

— Но ты только что… — начал Джомми, но тот уже повернулся спиной и начал отдавать приказы солдатам.

Валко на мгновение замер, затем подошел к огромному окну, выходящему во двор. Его мать въезжала верхом на небольшом варнине, одетая так, как он помнил ее во времена Сокрытия. Он не знал, чего ожидал: возможно, увидеть ее в роскошных придворных нарядах или в паланкине, который несли Ничтожные. Она спешилась, отдала поводья слуге и быстро вошла в донжон.

Валко покинул свои временные покои — комнаты отца еще готовили для него. Он приказал убрать все личные вещи, до сих пор ощущая горечь после убийства. Это было совсем не то триумфальное мгновение, которое он представлял в детстве, когда мечтал о начале собственной империи.

Мать вошла в длинный зал, ведущий к покоям отца, и Валко окликнул ее:

— Мать, здесь!

Она поспешила к нему, выглядев точно так же, как он помнил: высокая, властная и все еще прекрасная, с едва заметной сединой у висков, темные волосы ниспадали на плечи. Теперь он понимал, почему многие мужчины желали ее, и почему он был ее единственным ребенком. Все это было частью плана.

Ее глаза, самые пронзительные из всех, что Валко видел, наполнили его одновременно восторгом и тревогой. Она была его матерью, а любовь между матерью и сыном — уникальное явление среди дасати. Она умерла бы сто раз, чтобы спасти его.

Она обняла его, легкое, мгновенное объятие, и сказала:

— Нам нужно поговорить наедине.

Валко указал на покои, которые приготовил для нее рядом с теми, что занимал его отец.

— Завтра я перееду в главные апартаменты, — сказал он, провожая ее.

Мать снова окинула его оценивающим взглядом, но промолчала, пока они не остались наедине за закрытой дверью. Когда Валко собрался заговорить, она подняла руку, требуя тишины. Годы беспрекословного подчинения сработали, и он замер. Эти жесты не раз спасали его во времена Сокрытия. Она закрыла глаза, пробормотала непонятные слова, затем вновь открыла их.

— За нами не следят.

— Значит, это правда. Ты — Ведьма Крови.

Она кивнула.

— Я рада видеть тебя живым, сын мой. Это доказывает мои чувства к тебе. Более того — значит, ты стал тем, о ком я молилась.

— Молилась? — переспросил он. — Кому? Уж точно не Темнейшему, судя по услышанному.

Мать указала на кресло у туалетного столика. Осмотрев комнату, она одобрительно кивнула. Стены, как и во всем замке, были из черного камня, но Валко приказал двум Ничтожным женщинам обустроить все в стиле, достойном дам из дома Караны. Они постарались: самые красивые гобелены замка украшали стены, на полу лежал роскошный ковер из ахасановой шерсти, а кровать была завалена ценными мехами. Ароматические свечи наполняли воздух благовониями, а по углам стояли вазы с цветами.

— Мне нравится, как ты встретил меня, сын мой, — сказала она, усаживаясь на кровать.

Он кивнул.

— Ты моя мать, — сказал он, словно это объясняло всё.

— А ты мой сын. — Она внимательно изучила его лицо. — И сын необыкновенного мужчины.

Валко внезапно ощутил странное сдавливание в груди.

— Я знаю. Но почему я чувствую эту… странную… боль внутри, когда думаю об Аруке? Я даже не знаю, как это назвать…

— Это называется сожаление, — ответила она. — Одно из многих чувств, давно утраченных дасати. — Мать взглянула в окно на закатное солнце, сверкавшее над морем. — Ты спросил, кому я молилась. У нас нет имени для этой силы, кроме как Белый. Мы даже не знаем, бог это или богиня.

— Я думал, Темнейший уничтожил их всех, придя к власти.

— Так хотят, чтобы ты верил Жрецы Смерти. На самом деле Белый — противоположность всему, что воплощает Темнейший.

— Так много вопросов… — начал юный воин.

— И у нас есть время. Но сначала ты должен узнать то, что спасёт тебе жизнь. Белый используется в сказках для детей, чтобы пугать и обманывать, заставляя всех дасати считать его бессмысленным мифом, который перерастают. Это делает большинство дасати неверующими, и такой обман куда эффективнее простого отрицания.

— Давным-давно Сестринство Ведьм Крови занимало равное положение со Жрецами Смерти в обществе дасати. Жрецы служили всем богам, а не только Темнейшему, а наше Сестринство заботилось о природе и силах жизни. Кровь — это не просто красная лужа на песке арены или поле боя. Это сама суть жизни, текущая в жилах. Она воплощает всё, что противостоит культу Темнейшего. И когда он вознёсся над другими богами, мы стали изгоями. Сотни лет Сестринство существовало в тайне, мой сын. Мы делали всё возможное, чтобы сдержать могущество Темнейшего.

— По-моему, вам это не удалось, — откинулся он в кресле. — Я молод, мать, но помню, чему ты учила меня во время Сокрытия. Теперь я понимаю: ты давала мне кусочки мозаики. Собранные одним способом, они складывались в одну картину, а другим…

Она кивнула:

— Мудрое прозрение для юноши. Ты — Тот Самый, Валко из Камарина. Поколения Сестринства ждали такого, как ты, ибо есть пророчество, полный текст которого знаем только мы. Твой отец, Хиреа, Деноб — все, кто служит Белому, знают лишь часть. Ты же станешь первым за пределами Сестринства, кто узнает всё.

Она замолчала, словно обдумывая, с чего начать, затем посмотрела на сына и на мгновение улыбнулась.