- Нуна гарантирует! - заверяю я. - Давай для начала глянем твою спину.

Пластыри он снял, но царапины-ссадины неплохо подсохли: смотреть страшновато, но уже… не страшно. Отжав в холодной воде полотенце, нерешительно смотрю на его влажный торс. Ючон ухмыляется:

- Такое роскошное зрелище никогда не надоедает, а?

В отместку с размаху леплю ему на грудь ледяной компресс:

- Протрись!

Охнувший Ючон, вздрагивая и шипя, покорно вытирается и тут же ныряет под одеяло. Демонстративно (или снова повышается температура?) крупно дрожит. Наливаю ему – и себе для профилактики – настоявшегося травяного чая и вновь присаживаюсь рядом.

- Выпей и поспи еще.

- А нуна не уйдет? – бдительно интересуется Ючон.

Гляжу на часы и вздыхаю: самой бы уже лежать в кровати, нет, поперлась лечить этого… мелкого!

- Да куда я от тебя уйду? – говорю с досадой. (Разве что на такси уеду). – Спи давай. Сейчас компресс на голову положим…

- Лучше руку, - томно вздыхает Ючон.

- Мечтай-мечтай! - Все же кладу ладонь ему на лоб.

Парень закрывает глаза и бормочет:

- Хорошо спится, когда нуна рядом…

- Да-да, - ворчу я. – Жевательной резинкой я уже была, теперь удостоена гордого звания Снотворной таблетки!

Ючон хмыкает. Осунувшееся лицо расслабляется – хубэ и впрямь моментально засыпает. Но мою руку все равно держит крепко: едва двинешься, как пальцы сжимаются, парень начинает беспокойно шевелиться. Ну ладно, менять компресс можно и одной рукой…

…Резко вскидываюсь – я и сама, оказывается, задремала, уткнувшись лбом в боковину дивана. Очумело оглядываюсь, не сразу сообразив, что за звук такой несется по всей квартире.

- Ючон, кто-то пришел! Звонят в дверь!

Парень со стоном натягивает на голову одеяло, из-под которого доносится:

- Пусть валят… ко всем чертям…

- Так и передать? – Ничего не имею против, но звонок не умолкает, к нему присоединяется еще и громкий стук. Очень надеясь, что не придется разбираться с очередной ревнивицей (теперь уже Ючоновской), нажимаю кнопку замка – и меня чуть не сносит пара женщин, ворвавшихся в квартиру. Одна на ходу восклицает:

- Вот, как я и говорила, омони[2], опять он с девкой развлекается!

С тоской гляжу в манящий полумрак подъезда: не оставь я сумку в комнате, просто потихоньку бы улизнула, а теперь «девке» придется выручать ее. И хубэ. Плетусь обратно, слыша тот же пронзительный голос:

- Конечно, надрался и дрыхнет, где ему о родной хальмони вспоминать! А она, бедная, глаз не смыкает: где же внучок, что с ним, почему не приходит, на звонки не отвечает! Вставай, пьяница!

- Он не пьяный, он больной… – вклиниваюсь я, но горластая с возгласом «кому говорю!», сдергивает с Ючона одеяло и отступает, прижимая ко рту ладони:

- Айгу[3]! Прикройся, глаза твои бесстыжие!

Полуголый взъерошенный хубэ огрызается:

- Омони сама меня сейчас раздела! Я никого не приглашал, что это за ночная полиция нравов?

- Мы тебя потеряли! В выходные домой не явился, на звонки не отвечаешь!

- Я же говорил, что работаю! И вам, и брату! Я ра-бо-тал! – повышает голос хубэ. – Слышите меня?

Матушка Ючона – невысокая, довольно упитанная, в стильном, явно дорогом розовом костюме – тычет в мою сторону пальцем:

- Работал он! Ха! Видим-видим, как ты работаешь! – и, обмахиваясь ладонью, падает в кресло. – Какая же ты заноза в шее! Омо, аж давление подскочило!

Так, тут дела семейные, пора убираться! Бочком прохожу к столу, хватаю сумку и собираюсь на цыпочках ретироваться, но Ючон сдает меня:

- Минхва-нуна, ты куда это?

Вижу два повернувшихся ко мне лица: матери и еще ни слова не промолвившей бабушки. Отступаю к двери с извиняющейся улыбкой:

- Мне пора, поздно уже…

- Да, проваливай, и поскорее! – раздраженно командует родительница и поворачивается к Ючону: - А ты…

Не будь этой реплики, я бы мирно удалилась, оставив все расхлебывать хубэ, но тут, как обычно, взыграло. Останавившись, отвешиваю умеренный поклон.

- Хальмони, саммоним[4], Ючон правду говорит. Не знаю, почему он не отвечал на ваши звонки, но в субботу и воскресенье мы действительно были на тимбилдинге… то есть выездном мероприятии от нашего отдела. Руководитель Ли может это подтвердить. После поездки хубэ приболел, я принесла ему лекарство, а сейчас, раз вы здесь и присмотрите…

- Агасши, подожди-ка. Вернись, - бабуля тяжело, опираясь на палочку, опускается в кресло – внук тянется ее поддержать, та шлепает его по руке: - Прикройся или пойди оденься! Ты же не младенец, взрослый мужчина, должен понимать!

Ючон укутывается в одеяло, ворчит:

- Ну да, я уйду, а вы тут вдвоем на нуну накинетесь!

- Могу предложить всем чая! - громко объявляю я, чтобы притушить новую ссору. – Вы перенервничали, отдохните немножко…

Старушка кивает, младшая женщина раздраженно отмахивается, но обе внимательно следят, как я достаю кружки, мед и выставляю на столик между диваном и креслами.

- Часто здесь бываешь? – спрашивает бабушка.

- Первый раз сегодня.

Мать фыркает:

- Что-то не похоже! Прямо как хозяйка тут распоряжается, знает, где что…

- Омони, хватит уже! – прикрикивает почтительный сын, я быстро сую ему под нос полную кружку, приказав одними губами: «заткнись и пей!» Обнаруживаю, что стою перед Ючоновскими родственницами, как виноватая прислуга, но сесть некуда, разве что высокий табурет принести от стойки. Ючон сдвигается в своем одеяле-коконе, приглашающе похлопывает ладонью по дивану, я опускаюсь рядом…

И по тому, как женщины переглядываются, понимаю, что совершаю ошибку. Но не метаться же теперь по всей комнате в поисках более приличного места!

Хальмони делает пару глотков, одобрительно кивает:

- Отвар от простуды?

- Да. Там еще имбирь и немного женьшеня добавлено…

- Вы вместе работаете?

- Это моя сонбэ Ким Минхва, - вставляет Ючон, - так что будьте повежливей, а то она потом на мне отыграется!

Бабушка пристукивает палочкой:

- Помолчи-ка, мальчишка!

- То я ей взрослый мужчина, то мальчишка! - бурчит внук, но умолкает. Ого, кажется, нашелся человек, который может заткнуть даже Ким Ючона! Присматриваюсь к бабуле внимательней. Если ее… дочь? невестка?.. вся из себя в каннамском стиле, эта типичная хальмони: из тех, что ранним утром торопятся в парк заниматься гимнастикой и ожесточенно торгуются на рынке за каждую вону. Разве что без традиционных широких цветастых штанов-блузы и крутой завивки на голове. Белоснежные волосы уложены волнами, глаза за стеклами очков в золотистой оправе поблескивают, цепкие.

- То есть ты старшая коллега Ючона? Молода для менеджера по персоналу…

- Я еще не в штате, стажер, как и ваш внук. Просто пришла в компанию пораньше.

- И как он там работает?

Покосившись на притихшего хубэ, злорадно подмигиваю ему правым, не видным женщинам глазом: сейчас я все-е выложу! Но отвечаю дипломатично:

- Поначалу были некоторые сложности, но вы же понимаете, для новичка это нормально. Сейчас Ючон отлично со всем справляется.

Кажется, или со стороны хубэ доносится вздох облегчения? Так боится своих родственников? Его матушка пренебрежительно фыркает:

- А с какой это стати нашего Ючона учит какой-то новичок? В таком возрасте – и все еще стажер? Чем же ты тогда занималась раньше?

Еле удерживаюсь от напоминания, что ее дорогой сыночек, ненамного меня младше, вообще вышел на работу впервые в жизни. А она сама, похоже, никогда и нигде. Мысленно пожимаю плечами: да что мне за дело, как меня оценивает Ючоновская семья?

- Училась. Работала.

- А… - кажется, сейчас будет следующая ехидная реплика, но хальмони обрывает раздраженную женщину:

- Помолчи-ка, мама Ючона! Значит, мой внук заболел, и начальство послало тебя его проведать?

Не сообразив подтвердить эту версию, удивленно возражаю:

- Почему «начальство»? Я сама, я же его сонбэ! Ючон сказал, дома никого и лекарств никаких, вот я после работы и заехала ему отдать… Еще привезла, – киваю в сторону кухни, - кашу и супчик на утро. Но раз вы здесь, - вновь делаю попытку ретироваться, - я, пожалуй…