— Что это за тварь? — пролепетала Катя и прижала у груди металлическую трубу.
Когда тварь со скрежетом протиснулась в проход на половину, не обращая внимания на потоки, которые льются по черной шерсти, я припомнил: на этаже обучения видел похожих созданий на картинках. Только те умещались на ладони.
— Крот, — сообщил я хмуро. — Очень большой крот.
Заняв боевую стойку для рукопашной битвы, Миха похрустел шеей и попрыгал туда-сюда на носочках.
— Ага… Понятно. Крот. А чё за зверь этот крот? — спросил он, и пробил по воздуху двойной.
— Там, где в место песка земля, такие раньше в ней жили, — пояснил я, глядя как тварь медленно, но все же выползает наружу и дождь ей не мешает. — Но те были размером с мышь, раздобревшую правда.
— Это тебе не мышь, — согласился Миха. — Опасная тварь-то?
— Откуда я знаю? — изумился я. — Я такую тоже вижу впервые.
— А говоришь со знанием дела.
— Видел картинки на этаже обучения, — пояснил я. — Мелкие опасными не были. Только урожай портили.
Катя позади меня дрожит, что понятно — одежда промокла, холодная и противно липнет к телу. Придется где-то разводить огонь и сушиться, желательно побыстрее.
Она предположила:
— Значит не хищник?
Я покачал головой.
— Если бы.
— Ты же сказал, урожай портили, — растерялась Катя.
— Так портили, а не жрали, — уточнил я. — Портить можно и лапами. Вон, посмотри, какие когти.
Крот-переросток к этому моменту из прохода выполз полностью. Размером с упитанного быка, и когти соответствуют: светлые, полуметровые и толстые. Нос дергается, принюхивается, у него обоняние лучше человеческого раз в сто, а может в тысячу. Даже мой усиленный нос не так хорош.
Тварь будто поняла, о чем я думаю и резко развернула голову в нашу сторону. Глаза маленькие, черные, щурятся от света и воды, но нос двигается быстро, с ним ему и глаза не нужны.
— Надо уходить, — сказал я, отшагивая назад и уводя за собой Катю.
— Да мы его разом поборем! — с воодушевлением отозвался Миха и бодро потрепал плечами. — Смотри, он неповоротливый, как слизень.
— Это ты зря, — успел сказать я.
В эту же секунду пасть крота-переростка распахнулась, обнажив ряды коротких, но острых, как ножи, зубов. Раздался трубный и гулкий рев такой силы, что до меня долетело зловоние его желудка. И крот рванул на нас со скоростью локомотива.
Не сговариваясь, мы развернулись и бросились убегать вдоль руин по мокрому пырею. Сперва стена, прикрывала от воды справа, но она быстро кончилась, и ливень захлестал по лицу. Ботинки скользили, Миха разок упал, но перекувыркнулся как лихой акробат и, снова оказавшись на ногах, побежал. А на мой вопросительный взгляд крикнул, перебивая шум дождя:
— За козами гонялся по барханам! Научился!
В каком направлении бежим рассмотреть удалось только когда ворвались в заросли папоротника. Здесь он доходит до груди и его густой запах пробивается даже через стену воды. Бежать через заросли сложнее, ветки бьют по лицу, не видно, что впереди, а за спиной сквозь шум воды прорывается грохот кротиных лап и его рев.
— Вот собака! — крикнул я. — Не отстает!
— Голодный небось! — отозвался Миха, который несется слева, с хрустом ломая папоротники.
— Ага! И догоняет!
По мере продвижения вглубь зарослей, папоротники становились все выше, некоторые уже не кусты даже, а что-то вроде деревьев. Не похожих, на те, что у Никифора, скорее на шершавые столбы, на верхушках которых в стороны пучками торчат зеленые перья. Одни едва доходят до колен, через такой я споткнулся и перелетел, свалившись в лужу, но тут же оказался на ногах. Другие выше меня раза в два, и чем дальше мы бежим, тем больше древовидных.
Катя мчится слева от меня молча, на сосредоточенном лице ужас и решимость. Ни одна знакомая девушка из Красного града не решилась бы покинуть его стены, не то, что пуститься в сомнительное путешествие неизвестно с кем и не известно куда, питаясь одной лишь надеждой.
Отвлекся я лишь на секунду, но ее хватило, чтобы Катя слева исчезла. Резко затормозив, я проскользил по раскисшей от воды земле и развернулся, прокричав:
— Катя пропала!
Пока массивное тело Михи закладывало поворот я кинулся обратно, откуда грохот и рычание крота-переростка гремят все громче. Послышался женский вскрик, я выскочил из-за пучка папоротника в момент, когда крот вывалился перед Катей и заревел. Катя лежит в грязи и в панике дергает ногу. Та по щиколотку застряла в корневище папоротника, вернее в том, что от него осталось.
— Держись! — крикнул я и кинулся наперерез кроту, который, уверенный в скором обеде пополз к ней.
Кусок арматурины, которую подобрал в руинах бункера, я так и не выбросил, и, когда тварь с раскрытой пастью нависла передо мной, я выставил ее вперед и громко заорал.
На секунду крот-переросток остановился, озадаченный едой, которая орет ему в лицо и тыкает железякой, но через секунду истошно зарычал в ответ. Из пасти пахнуло зловонием, и я на лице, кроме потоков воды, ощутил капли слюны. Но их быстро смыло дождем, который стал понемногу затихать.
Я крикнул Кате:
— Беги!
— Не могу! Нога застряла!
— Да твою швору!
Подоспел Миха. Вдвоем они стали дергать Катину ногу, но та засела плотно, детина крикнул:
— Мечников, тяни время!
— Да легко! — отозвался я с напускной бравадой. Клыки крота-переростка, которые клацают перед лицом, ее совсем не добавляют, а мое скромное оружие и того меньше.
Поняв, что добыча больше не бежит, крот издал звук, похожий на писк, только громче в десятки раз, потом снова зарычал и двинулся на меня.
Не атаковал я до последнего, рассчитывая, что тварь испугается и уползет, но, когда та пошла в наступление и лязгнула пастью, едва не отхватив ухо, я огрел ее арматуриной по морде. Руки в миг онемели, в голове болезненно загудело, звук получился будто ударил по бетонной стене. По кротячей шерсти в месте удара пошли волны бликов, растворяясь по мере приближения к заду. И ни царапины.
— Чем тебя кормят? — бросил я.
В ответ крот зарычал еще громче, и резво для такой махины развернулся для новой атаки. Удар массивных когтей целился мне в грудь, но я все же меньше, а значит проворнее, и успел отпрыгнуть. Когти пропороли землю, где я стоял секунду назад, в стороны полетели комья грязи.
— Быстрый, тварь! — проорал я и оглянулся на Миху с Катей. — Вы там долго?
— Еще немного! — отозвался детина, который могучими пальцами раздирает остатки корневища, сам мокрый, рубаха облепила могучие плечи, которые вздуваются при каждом рывке. — Как оно так застряло, собака такая!
— Ты бы поторопился, — посоветовал я, отскакивая от пасти крота, который резко развернулся и вознамерился откусить мне голову. — А то этот переросток пытается обедать!
— Дело хорошее, — уверенно крикнул Миха, дергая ногу Кати, та поддается, но медленно.
— Ага, — согласился я и со всей силы обрушил арматурный прут на покрытую черной шерстью спину крота. — Когда обедать хотят не тобой.
Меня откинуло назад, шерсть крота снова пошла световыми волнами, а он, без единой царапины, развернулся на жирном брюхе в мою сторону и попер тараном.
— Швора вонючая, — рявкнул я. — Из чего ты сделан?!
Пришлось отступать. Пятясь к поляне с зарослями папоротников, я выставил перед собой прут и время от времени тыкал в морду хищнику. Тот ловко ее одергивал, я так ни разу и не попал, зато рычал он все грознее, а пасть становилась ближе.
— Народ! — крикнул я. — Надеюсь, вы закончили!
— Мечников, беги! — донесся голос Михи издалека и откуда-то из-за крота.
— Принято!
Рванул бы я сразу в сторону, но не успел, потому как зацепился пяткой за камень и навзничь загремел в папоротники. По лицу захлестали струи дождя , и жизнь перед глазами промелькнула, как один миг, когда жаркая пасть крота зависла надо мной, а с клыков справа на землю закапала густая слюна. Михе бы подбежать и огреть тварь чем-нибудь сзади. Это кроту не навредит, но в теории может отвлечь. Да только не успеет Миха.
