Я проговорил:

— В Красном граде ничего не бывает бесплатно.

— Говоришь так, будто наверняка знаешь. Откуда? — поинтересовалась блондинка, щурясь.

— Люди говорят, — ответил я уклончиво.

На что девушка отмахнулась и поправила пышные волосы.

— Люди всякое говорят, — сообщила она деловито. — Если бы я верила всему, что говорят люди, давно сдохла где-нибудь в канаве Рязна града. Но ничего, выжила и преуспела.

— Похвально.

— Именно. Я девушка деловая, сразу вижу, с чего будет толк, а с чего нет.

— И чем ты занимаешься, деловая девушка? — спросил я, поглядывая то на хмурую Катю, то за окно, где проносятся песчаные горы с кустами в колючках.

— В основном торговлей, — сообщила блондинка и заправила за ухо светлую прядь. — Продаю, покупаю, покупаю продаю. А вы?

— А мы пока в поиске, — снова не дав Михе ответить, проговорил я.

— Безработные значит, — заключила Ада и, обернувшись к Михе, забрала у него мешочек с сухим бататом, который детина ополовинил. — Ну смотрите, если будет нужна работа или жилье, обращайтесь.

Я покивал.

— Звучит, как деловое предложение.

— Говорю же, я деловая. Не люблю болтать без толку.

На вид блондинка с выдающимися формами вызывает разве что слюноотделение и тесноту в штанах. Но ведете себя уверенно, даже немного развязно, что говорит либо о связях, которые её, в случае чего, прикроют, либо о том, что она действительно хваткая и умеет вести дела. Всех нас она еще когда рассаживались по местам, рассмотрела внимательно и с пристрастием. Что-то да высмотрела, если решила подсесть.

— А ты всем незнакомым предлагаешь помощь? — спросил я прямо.

На это Ада откусила белоснежными зубами от дольки батата и с ослепительной улыбкой ответила:

— Только тем, кто мне понравился. Я отлучусь не на долго.

Она неторопливо поднялась, убрав мешочек в карман, и изящно развернулась, красиво прогнув спину. После чего направилась в сторону передней двери вагона, придерживаясь пальцами за спинки сидений и покачивая вздернутыми ягодицами.

Я чуть наклонил голову, провожая ее взглядом, Миха вывернул шею и тоже смотрел ей вслед, а когда она скрылась за дверями, проговорил с придыханием:

— Вот же какая… Выросла.

Слева Катя с поднятым подбородком и прямой спиной бросила коротко:

— Швора.

Миха охнул.

— Катерина, не ругайся. Девушке не положено ругаться. Ну и почему сразу швора? Красивая девка стала. У нее… Ну… Вон какое добро.

Я выпрямился. Добро у Аделаиды действительно внушительное, не пропустишь.

— Не поспоришь, — согласился я. —Ты хорошо ее знаешь?

Пожав плечами, Миха ответил:

— Да как, знаю. В восемь лет вместе играли на ферме, когда они с мамкой приезжали. Ну и когда мы к ним на постоялый двор с батей заезжали тоже. А потом как-то перестали. Да и все. А теперь вот видишь, как случайно встретились.

Снова раздалось раздраженное фырканье Кати, она сложила руки под грудью и произнесла:

— Да она же вся перед вами на изнанку вывернулась. Особенно перед Андреем. Так себя приличные девушки не ведут. Швора.

В Красном граде нравы в целом сдержанные, но не строгие, никто не станет оглядываться на девушку в юбке выше колен, но прилюдное проявление чувств не приветствуется. Хочется интима — идите в жилую капсулу и вперед. Но за пределами Красного града правила сильно разнятся, и чем глуше местность, тем темнее порядки. «Медный ковчег», откуда вышла Катя —постоялый двор продвинутый, да и она сама, не будь козьим пухом, ломанулась за нами в багажнике дрезины. Чего взъерепенилась на блондинку — не понятно.

— Катя, не ревнуй, — хмыкнул я в шутку. — Мы тебя больше любим.

Щеки ее вспыхнули, как малиновый сердечник в центре арт-аккума, глаза выпучились, а губы раскрылись.

Она выдохнула:

— Я? Да я не ревную! Да вы… Ты… Я просто не хочу, чтобы вы попали в передрягу!

— Катенька, — ласково обратился я к ней негромко, — мы убегаем с последней пчелой в мире от служебников Лютецкого на поезде через пустыню. Мы уже в передряге.

— Да, но с ней мы закопаемся еще глубже! — упорствовала она.

— Значит, придется выкапываться, — заключил я. — Пока она вреда не принесла. А мы, если начнем отбрыкиваться, вызовем подозрения. Где ты видела мужчин, которые прогоняют красотку, которая сама подошла пообщаться.

Носик брюнетки сморщился, будто она нюхнула прокисшей похлебки.

— Хотите, ее прогоню я? Я девушка. Мне можно.

Тут вступил Миха, которому все это время предусмотрительно не давали влезть в разговор.

— Не надо никого прогонять, — с возмущением сказал он. — Мешает она тебе что ли? Ну сидит, ну разговаривает. Кому от этого плохо?

Глаза Кати на это только закатились в возмущении, она нетерпеливо выдохнула и помотала головой, замолчав и откинувшись на спинку сидения.

Обхватив рюкзак и опершись спиной на стык между сидением и стеной, я в полудреме покачивался в вагоне. За окном в пустыне стали чаще попадаться камни и скалы. Кое-где молчаливыми исполинами, торча из барханов, проплывали руины, как напоминание о былом величии цивилизации. Ада не вернулась, видимо, ушла в вагон-столовую. Миха и Катя тоже дремали.

Расслабленной рукой я скользнул в рюкзак и достал баклажку. Отпив, убрал обратно и покосился на сохранный артефакт, который в темноте рюкзака подсвечивается светло-голубым. Пчелы в середине геля умиротворенные, будто не от них зависит судьба всего биоценоза Земли. Да и куда им о таком беспокоиться. А мне — в самую пору. Только идей пока примерно чуть больше, чем ноль. Ломиться на север, ориентируясь только на сказки Никифора дело заведомо прогарное. Но сидеть и ждать, как говорят, у бархана пыльную бурю, значит тратить ценное пчелиное время. А его Никифор обозначил очень конечным.

Почесав лоб, я накрыл артефакт с пчелами нижним бельем и, застегнув рюкзак, откинулся на спинку. Катя открыла глаза и посмотрела внимательно и с пониманием.

— О чем думаешь? — спросила она.

— Как выкручиваться, — честно ответил я.

Она вздохнула.

— Надо делать, как сказал дед Никифор…

— Говорить, Катенька, не мешки ворочать, — заметил я. — Сказать он сказал. Но без конкретики, маршрутов и направлений его слова не больше, чем детская байка.

— Что же делать-то тогда? — охнула Катя с досадой и сцепила пальцы на коленях так сильно, что тонкие косточки побелели.

— Есть у меня кое-какие варианты.

— Поделишься? — спросила она и подняла на меня ясные, изумрудного цвета глаза.

Я кивнул.

— Позже.

По зажатым плечам, вытянутой спине и губам, которые Катерина время от времени кусает не сложно догадаться — она хочет ехать на север, причем со мной. Но ответственности за пчел и так предостаточно, если тащить за собой еще и девушку нагрузки добавится, а профита нет. Миха в этом вопросе куда эффективнее. Но Катю я одну бросить тоже не могу, так что придется оставить и его, что бы защищал.

Солнце тем временем стало клониться к горизонту, разливая расплавленное золото на барханы, которые выступают из тела пустыни, как спины громадных рыб. О рыбах много статей на этаже обучения, их я читал, когда опекун подключал смартфон к общей базе. Эти рыбы вообще-то не рыбы, а млекопитающие, размером больше человека в восемнадцать раз. Они почти не пострадали от исчезновения пчел, только ушли дальше от берегов, чтобы меньше сталкиваться с судами Лютецкого. Он ведет отлов рыбы, для прокорма Красного града и продажи, но, учитывая скорость отлова, процесс этот в перспективе закончится.

— Замедляемся, — заметила Катя, глядя как солнце опустило край за бархан.

Я прислушался, но только через пару минут ощутил, как покачивания вагонов стали плавнее, а стук колес размеренней.

— В тебя измеритель встроен? — хмыкнул я впечатлившись.

На это она загадочно улыбнулась и, поморгав пушистыми ресницами, снова отвернулась к окну. Поезд некоторое время замедлялся, а когда пополз совсем неспешно, из мегафона над дверью прозвучал голос проводника.