Далеко внизу пустыня, если таковой ее можно назвать, превратилась в похожую на кожу желтоватое полотно, испещренное волнами, выпуклостями и неровностями. Высота такая, что глаза воспринимают ее как картинку, не в силах высмотреть детали. Барханы неспешно плывут, перемежаясь со скалами и руинами: остатками былого величия цивилизации. Местами барханов вообще нет, только неровная мелкая сетка. Присмотрелся — это от засухи потрескалась почва.

Несмотря на солнце, которое уверенно поднимается над горизонтом, наверху ветер ледяной. Но в полдень он будет сочетаться с пеклом, а это настоящее мучение.

— Твою ж за ногу… — проговорил я и стал перебирать рычаги на горелке, под которой светится арт-аккум.

С аэростатами дел я никогда не имел, действовал по наитию, но безуспешно: шар продолжал нестись, а ледяной ветер обжигать лицо. Покрутил артефакт аккумулятор, рассчитывая, что он как-то влияет на высоту, но тот только молчаливо переливается малиновым.

— Тьфу ты бесполезная штука. Зачем он вообще тут, — выругался и толкнул Миху в бок. — Просыпайся, чудо-механик.

Разлепив один глаз Миха уставился им на меня с видом полного непонимания. Только когда открыл второй, во взгляде стал проявляться разум и узнавание. Зевнув, он сел и с хрустом размял шею, проговорив:

— Ну и колотун. Не помню, чтобы так мерз.

— Замерзнем еще сильнее, если не снизимся, — проговорил я, вертя головой из угла в угол. — Ты знаешь, как спустить эту махину?

Еще раз сладко зевнув, детина поскреб ногтями ребра и проговорил сонно:

— Чего тут сложного-то?

— Вставай и смотри, — бросил я и кивнул на конструкцию горелки с артефактом. — На кой-тут вообще арт-аккум? Что тут аккумулировать?

Поднимая заледеневшее во время сна тело, Миха шумно выдохнул, потом сделала несколько поворотов корпусом и потряс плечами.

— Бр-р-р… — выдохнул он и пояснил: — Арт-аккум для горелки. Чтоб механизм не отказал в полете. Дай посмотрю. Сейчас снизимся.

Надвинув с сомнением брови, я отшагнул в сторону, пропуская Миху. Тот приблизился к горелке, и посмотрел на нее, прищурившись, как кот на солнечном крыльце.

Я проговорил:

— Тут рычагов больше, чем мужиков у шпильки.

Миха продолжал всматриваться в горелку взглядом, каким мог бы смотреть за край Вселенной: долгим, вдумчивым, как если бы смотрел ей в самую душу. Будь у горелки душа. Пару раз причмокнул, потом проговорил:

— А, понятно.

— Еще скажи, что всю жизнь на аэростатах летал.

— Не, — отозвался Миха. — Я эту конструкцию вижу впервые.

Ответ не вдохновил. Я набрал воздуха, чтобы предостеречь его и сказать, чтобы не лез, если не знает. Но Миха довольно усмехнулся и бодро дернул вниз сразу два рычага.

Аэростат резко повело вниз, ветер ударил в лицо, а корзину наклонило так, что с замиранием сердца я увидел пустыню. Крен продолжался, меня потащило к краю.

— Миха! — проорал я, схватившись за канат, пролетающий мимо. — Какого ляда?!

Детина, который могучими пальцами вцепился в крепления горелки, крикнул в ответ бодро:

— Да нормально, Мечников! Это от перепада температур!

— Каких температур? Мы на высоте, тут колотун!

— Яма с холодным воздухом, — пояснил он со знанием дела. — В таких всегда лететь труднее.

Пальцами впиваясь в канат, я пялился на бледно-желтую бездну, которая раскинулась внизу и приближалась медленно, с большой неохотой. Что тоже хорошо, если бы приближалась быстро, это была бы проблема куда основательнее.

Я крикнул:

— Можно подумать, ты каждый день летаешь, аки птица!

— Не, — отозвался Миха, опасно раскачиваясь на креплении. Такая масса оторвать его может в миг, — я просто нутром чую механику.

— Любую?

— Ага. Хоть дрезина, хоть аэростат. Пусть даже впервые его вижу.

Продолжая держаться за канат, я подтянулся и уперся одной ногой в пол корзины, другой — в бочину. Навыки Михи с механикой придется разобрать, как и ловкие предсказания Кати то по поводу служебников в пустыне, то относительно Аделаиды и Рудого.

Покрутил головой, и в животе похолодело, я заорал:

— Где Катя?

В корзине пусто, только тюки с тряпками сгрудились на одну сторону.

С лица Михи отхлынула кровь, он заорал во всю могучую глотку:

— Катерина-а-а!

Стали прислушиваться. Сперва только выл ветер, скрипели канаты, и ужас за девушку набатом гремел в голове. Я до боли в висках напряг слух и услышал слабое:

— Помогите…

— Слышишь? — окликнул я Миху. — Катя, где ты?

Корзина все еще в крене, ее быстро несет по ветру, изгибая аэростат, как податливую каплю. Вдвоем мы стали звать девушку, прислушиваясь к каждому шороху и звуку. Когда в нос ударил очередной ветряной порыв, ноздри защекотало знакомым мятным запахом, я крикнул, указывая на край корзины, который сейчас внизу:

— Там!

Не теряя ни минуты, я стравил канат между ладонями и спустился, кожу обожгло болью так, что пришлось стопорнуться и спускаться перехватами.

— Катя, держись! — прокричал я и шагнул на нижнюю стенку корзины.

После чего быстро обвязал вокруг пояса канат, на конце которого для чего-то карабин, и высунулся через край. Катя повисла за бортом на поперечном канате в самом низу и болтается, дрыгая ногами и полными ужаса глазами, таращась вверх.

— Андрей! — прокричала она охрипшим голосом. — Вытащи меня!

— Сейчас!

Перекинув ногу, я одной рукой ухватился за край корзины, а другой потянулся к Кате. В плече засаднило, до Кати еще сантиметров тридцать, длинны руки не хватит.

— Сможешь дотянуться? — спросил я, продолжая тянуть жилы.

Бледная, как стена, Катя дернулась сосиской и помотала головой.

— Не могу! Сил не хватает!

— Держись! — крикнул я, перехватившись на пальцы и снова потянулся к ней.

Но даже так расстояние между руками сократилось едва на половину. Я прошипел под нос, изо всех сил вытягиваясь, насколько у меня есть растяжки, однако к Кате меня это приблизило мало. Ее пальцы, которые впились в канат, тем временем белели, она крикнула:

— Я не могу больше!

— Не смей разжимать пальцы! — прорычал я, со жгучим чувством в груди осознав, что если Катя упадет, мир мой прежним не будет. — Я тебя вытащу!

Тянулся я как мог, но результата это не приносило: девушка перехватиться не могла, а я не мог до нее достать. В яростном отчаянии я захрипел. Но беспомощным себя не чувствовал никогда и всегда находил решения. Сейчас оно пришло само в виде Михи, который ухватил меня за руку и скомандовал:

— Я удержу.

Свесившись через борт, он решительно кивнул, и я отпустил пальцы от края корзины. С таким запасом я точно дотянулся бы до Кати, но еще один резкий толчок, Катя вскрикнула, и ее пальцы сорвались с каната.

То, как она начала падение лицом вверх, двигая руками и ногами, как перевернутый жук, я видел в замедленном движении. В груди мотор на миг замер, дыхание перехватило. Когда сверху истошно заорал Миха, думал я всего пол-секунды. После чего вывернул руку и прыгнул следом.

Свист ветра заревел в ушах, воздух ворвался в легкие так мощно, что едва не захлебнулся, пришлось сомкнуть губы. Мир до сих пор казался замедленным: приближение далекой пустыни, падающая Катя с огромными глазами. В горле молотит сердце, а живот свело от тихой жути свободного падения. Чтобы догнать Катю, я прижал руки и вытянулся, этого хватило, чтобы в последний момент она уцепилась за меня, а я обхватил ее руками и ногами.

Успела мелькнуть мысль, что, когда веревка натянется, сила рывка будет такой, что меня потом не соберут.

Рывок действительно дернул так, что треснули мышцы, а в голове взорвался вулкан, я едва не выронил Катю. Но та вцепилась в меня всеми конечностями. Однако мы не повисли, я стали раскачиваться не только по горизонтали, но и верх-вниз, плавно.

— Живая? — спросил я хрипло, сжимая девушку.

Уткнувшись лицом мне в грудь, она что-то невнятно пробормотала, я расценил это как «да», после чего задрал голову.