Учитывая отношение Джефферсона к использованию экономических санкций, перспективы договора, который Монро и Пинкни отправили в США в начале 1807 года, были не очень хорошими. Поскольку в самом договоре ничего не говорилось о вымогательстве в открытом море, Джефферсон счел его неприемлемым и отказался направлять в Сенат. «По правде говоря, — якобы сказал он другу, — я не желаю заключать никакого договора с Великобританией». Но поскольку британцы пошли на уступки американцам в вопросе об принудительном наборе, неофициально пообещав соблюдать «величайшую осторожность» при наборе своих моряков с американских кораблей и предложить «немедленную и оперативную компенсацию» любому американцу, ошибочно подвергшемуся нему, Джефферсон почувствовал давление, чтобы найти другие возражения против договора.[1604] Особенно он хотел сохранить право Соединенных Штатов на коммерческое возмездие Великобритании, чего договор был призван избежать. «Мы никогда не свяжем себе руки договором, — заявил он, — от права принятия закона о запрете импорта или невмешательства, чтобы заставить её стать справедливой в её интересах».[1605] Хотя торговые статьи давали американцам больше преимуществ, чем они имели по договору Джея, нежелание Джефферсона и многих других республиканцев отказаться от оружия коммерческой войны, вероятно, с самого начала обрекало любой договор на провал.

Когда надежды Наполеона на вторжение в Англию были разрушены победой Нельсона при Трафальгаре в октябре 1805 года, недавно коронованный французский император обратился к оружию, к которому многие американцы прибегали время от времени на протяжении десятилетий, — экономическим санкциям против Великобритании. Таким образом, Наполеон запустил то, что стало называться Континентальной системой. В серии декретов, начиная с Берлинского декрета в ноябре 1806 года, изданного через пять недель после победы над пруссаками при Йене и Ауэрштедте и установления контроля над портами на Северном и Балтийском морях, Наполеон решил, что в его силах подавить британскую экономику. Он запретил всякую торговлю с Британскими островами, приказал конфисковать все товары, прибывающие из Англии или её колоний, даже если они принадлежат нейтралам, и подверг конфискации не только все британские корабли, но и все суда, которые причаливали к Англии или её колониям. Англичане ответили серией приказов, объявлявших блокаду всех портов, из которых не допускались британские товары, и требовавших, чтобы нейтральные корабли, желающие торговать с этими портами, сначала останавливались в Англии и платили транзитные пошлины. В декабре 1807 года Наполеон ответил своим Миланским декретом, объявив, что любое нейтральное судно, подчиняющееся британским торговым правилам или даже позволяющее британскому поисковому отряду подняться на борт, подлежит конфискации.

В итоге все эти постановления воюющих сторон привели к тому, что вся нейтральная торговля стала незаконной и подлежала захвату той или иной державой. Хотя к 1807 году французы захватывали американские корабли в европейских портах, более высокая способность Великобритании захватывать американские суда (в 1805 и 1806 годах она грабила примерно каждое восьмое американское судно, выходившее в море) и её унизительная практика принудительного набора выглядели в глазах американцев более серьёзным виновником. Действительно, многим республиканцам было трудно считать Францию таким же врагом, как и Великобританию.[1606]

К счастью для американской торговли, экономические санкции, введенные обеими империями, никогда не были направлены на то, чтобы заморить противника голодом и заставить его подчиниться. Напротив, они представляли собой преувеличенное применение традиционных меркантилистских принципов, призванных разрушить торговлю каждой из воюющих сторон и истощить денежные запасы друг друга. Британцы, например, были рады вести торговлю с Наполеоном, пока это были британские товары на британских кораблях. Как заявил британский премьер-министр, «цель орденов заключалась не в том, чтобы уничтожить торговлю континента, а в том, чтобы заставить континент торговать с нами».[1607] Следовательно, нарушения и лазейки были повсюду, и торговля продолжала процветать. Тем не менее, британские и французские торговые ограничения все же имели определенные издержки. С 1803 по 1812 год Британия, Франция и их союзники захватили почти пятнадцать сотен американских кораблей, причём Британия захватила 917, а Франция — 558.[1608]

ОДНАКО ЭТИ ЗАХВАТНИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ Беллигерана не нанесли американской торговле в этот период такого ущерба, какой Соединенные Штаты в итоге нанесли себе сами. В отчаянной попытке разорвать удушающий контроль Великобритании и Франции над американской торговлей Соединенные Штаты начали то, что Джефферсон назвал «откровенным и либеральным экспериментом» по «мирному принуждению» — эмбарго, запрещавшее всем американцам отправлять любые свои корабли и товары за границу.[1609] Пожалуй, никогда в истории торговая страна размером с Америку не участвовала в таком акте самосожжения с таким незначительным вознаграждением. Этот эксперимент не только не смог остановить злоупотребления воюющими сторонами нейтральными правами Америки, но в итоге эмбарго нанесло серьёзный ущерб американской экономике и практически уничтожило джефферсоновский принцип ограниченного правительства и прав штатов.

Хотя истоки этого эксперимента с экономическими санкциями восходят к использованию экономических санкций против Великобритании в 1760-х и 1770-х годах, непосредственным толчком к эмбарго стало «дело Леопарда и Чесапика».

22 июня 1807 года американский фрегат USS Chesapeake отплыл из Норфолка, направляясь в Средиземное море в составе эскадры, отправленной для борьбы с берберскими пиратами. Неподалёку от Чесапикского залива пятидесятипушечный корабль HMS Leopard приказал «Чесапику» разрешить высадить абордажную партию для поиска британских дезертиров. Когда «Чесапик» отказался, «Леопард» открыл огонь по американскому кораблю, убив трех американских моряков, ранив ещё восемнадцать и заставив его спустить свои флаги. Британцы взяли американский фрегат на абордаж и выдали четырех моряков за британских дезертиров, только один из которых на самом деле был британским подданным.

Большинство американцев были возмущены этим нападением на американский военный корабль. «Эта страна, — заметил президент Джефферсон, — никогда не находилась в таком возбужденном состоянии со времен битвы при Лексингтоне».[1610] Президент искал почетный способ мирного урегулирования нападения, но в то же время готовился к войне на случай, если она начнётся. Он издал прокламацию, запрещающую всем британским военным кораблям заходить в американские порты, если только эти корабли не выполняли дипломатическую миссию или не терпели бедствие. Он отозвал все американские корабли из-за границы, укрепил оборону портов страны, рекомендовал построить больше канонерских лодок, тайно разрабатывал планы вторжения в Канаду, попросил губернаторов штатов мобилизовать сто тысяч ополченцев и созвал специальную сессию Конгресса на октябрь 1807 года. Он объявил британские корабли «врагами», с которыми следует обращаться именно так. Французские корабли, напротив, были «друзьями», которым следовало оказывать всяческую любезность.[1611]

Тем не менее президент стремился избежать войны с Британией и не без оснований опасался, что его прокламация не удовлетворит патриотический пыл его сограждан. Он прекрасно понимал, что в 1807 году Соединенные Штаты не были готовы к войне с Британией, но если война и должна была произойти, то он предпочитал, чтобы она была направлена против недавно обретенного и нелепого союзника Англии — Испании. В августе 1807 года он сказал Мэдисону: «Наши южные оборонительные силы могут взять Флориды, добровольцы для мексиканской армии будут стекаться под наши знамена, а богатая добыча будет предложена нашим каперам для грабежа их торговли и побережья. Возможно, Куба присоединится к нашей конфедерации».[1612]