Британцы никогда не заявляли о своём праве производить набор американских граждан, но поскольку британские и американские моряки выглядели и звучали очень похоже, агрессивные британские морские офицеры часто совершали ошибки, на исправление которых могли уйти годы. Хотя Соединенные Штаты не использовали дезертиров для поставки моряков для своего флота, они никогда не отрицали право Королевского флота производить набор британских моряков на американских кораблях в британских портах. Однако они отрицали право Британии подниматься на борт американских кораблей, чтобы произвести набор людей в открытом море. Со своей стороны, британцы никогда не признавали право Соединенных Штатов поступать с ними так же, как они поступали с Соединенными Штатами; они никогда не признавали право американских морских офицеров подниматься на борт британских кораблей, чтобы набирать американских дезертиров — а их было не так уж много. Именно из-за этого несоответствия принудительный набор казался американцам актом британского неоколониализма.

Проблема возникла из-за отрицания британцами права подданных Великобритании на эмиграцию и получение гражданства другой страны. Но, конечно, несмотря на мнение некоторых республиканцев о том, что «человек рождается свободным» и «может покинуть пределы Соединенных Штатов» по своему желанию, некоторые американцы, особенно в судебной системе, также не были уверены в праве американских граждан на экспатриацию.[1598] Однако Соединенные Штаты предлагали иммигрантам относительно легкий путь к натурализованному гражданству — как бы это ни было несовместимо с отрицанием некоторыми судьями права на экспатриацию. В результате обе страны часто заявляли об одних и тех же людях как о своих законных подданных или гражданах.[1599]

Ни Британия, ни Соединенные Штаты не могли уступить в этом вопросе. Легко объяснить британскую потребность в сохранении принудительного набора, который стал жизненно важным для безопасности Британии в её титанической борьбе с Наполеоном. Но повышенное внимание американцев к проблеме принудительного набора не так легко объяснить. Какой бы жестокой ни была эта практика, она не угрожала национальной безопасности американцев, и потеря даже нескольких тысяч моряков не угрожала существованию их военного или торгового флота. Поскольку американцы не отрицали право англичан обыскивать американские корабли в поисках контрабандных товаров, почему, как утверждалось, они не могли разрешить поиск британских дезертиров — тем более что, как отмечал Галлатин, более трети американских моряков на самом деле были британскими подданными?

Однако для большинства американцев, хотя и не для большинства федералистов, все это не имело значения. Для большинства республиканцев принудительный набор оставался самым грубым и спорным вопросом, разделявшим Соединенные Штаты и Великобританию. Он всегда была первой в списке американских жалоб на британскую практику, а его отмена всегда была непременным условием в переговорах с Британией. Хотя после 1808 года лидеры республиканцев были склонны ставить принудительный набор после нейтральных прав в качестве источника недовольства, в конце концов они сделали его самой важной из причин, по которым американцы вступили в войну в 1812 году против бывшей материнской страны.

Поскольку большинство американцев, имеющих британское происхождение, язык и внешность, никогда не могли быть уверены в своей национальной идентичности, они остро реагировали на любые попытки размыть различия между ними и британцами — то, что все чаще делали федералисты. Ежемесячная антология «Федералист» отрицала существование такого понятия, как американскость. Бенджамин Раш в 1805 году считал, что большинство федералистов в Пенсильвании, «большинство старых и богатых местных жителей», «в душе все ещё англичане». Более того, Раш дошел до того, что заявил, что у американцев «нет национального характера, и как бы мы ни кичились этим, в Соединенных Штатах очень мало настоящих американцев».[1600]

Поскольку в культуре американцев повсеместно присутствовала удушающая трансатлантическая английскость, неудивительно, что республиканцы стали рассматривать британский набор американских моряков как яркий пример отсутствия у Америки независимости как нации. Эта практика вызывала такой гнев именно потому, что бросала в лицо американцам двусмысленную и изменчивую природу их национальной идентичности.

Поскольку летом 1805 года участились случаи принуждения моряков и захвата американских кораблей, Джефферсон перестал говорить о союзе с Британией, и сближение Америки с бывшей родиной, начавшееся десятилетием ранее с заключения договора Джея, подошло к концу. В своём военном послании Конгрессу в декабре 1805 года Джефферсон призвал к укреплению портовых городов, значительному увеличению числа канонерских лодок, строительству шести семидесятичетырехпушечных линейных кораблей, созданию резерва военно-морского ополчения и реорганизации милиции. Хотя он считал нарушение Великобританией нейтральных прав большей «чудовищностью», чем неуступчивость Испании в вопросе о границах Луизианы, он объединил их как «повреждения», которые «по своей природе должны быть устранены только силой». Если война все же начнётся, он хотел, чтобы она каким-то образом привела к приобретению Флориды.[1601]

В ответ на британские обиды Конгресс рассматривал возможность прекращения всякой торговли с бывшей родиной. Однако в итоге весной 1806 года он принял гораздо более мягкий закон о запрете импорта, отклонив при этом предложение о строительстве шести линейных кораблей. Хотя Акт о неимпорте игнорировал наиболее важные виды импорта из Британии и запрещал только те британские товары, которые американцы могли производить сами, республиканцы в Конгрессе, опасавшиеся не только тратить деньги, но и создавать военную деспотию, предпочли некий вид неимпорта строительству дорогостоящих кораблей. Кроме того, действие этой безвкусной меры должно было быть приостановлено до ноября 1806 года, что вызвало насмешливое (и пророческое) замечание Джона Рэндольфа о том, что это «законопроект о молоке и воде, порция куриного бульона, которую нужно принять через девять месяцев… слишком презренный, чтобы быть предметом рассмотрения или возбуждать чувства самого ничтожного государства в Европе».[1602]

Этот закон о запрете импорта и приостановка его действия на девять месяцев были призваны оказать давление на британцев и дать время специальной комиссии в Британии, состоящей из американского посла в Лондоне Джеймса Монро и балтиморского адвоката и бывшего федералиста Уильяма Пинкни, чтобы добиться разрешения претензий Америки в отношении импорта и прав нейтральных сторон. Поскольку британские нарушения нейтральных прав и захваты американских кораблей напоминали ситуацию, существовавшую до заключения договора Джея, многие считали, что главной задачей Монро и Пинкни было договориться о замене этого договора, срок действия которого истек в 1803 году.

Хотя американская торговля процветала в соответствии с Договором Джея, Джефферсону и республиканцам никогда не нравился этот договор, который запрещал Соединенным Штатам принимать ответные торговые законы. Джефферсон называл его «жерновом на нашей шее» и отклонял предложения британцев продлить срок действия его торговых положений, когда они истекали. Если бы он добился своего, Монро и Пинкни были бы уполномочены заниматься только вопросами нейтральных прав, но не вопросами торговли. Джефферсон, как и многие другие республиканцы, не хотел отказываться от права страны налагать торговые санкции на Великобританию, которое она уступила по договору Джея. Однако давление со стороны Конгресса заставило Джефферсона разрешить миссии Монро-Пинкни вести переговоры по целому ряду вопросов между двумя странами, в том числе и по вопросам англо-американской торговли.[1603]