Весь этот упор на письменные свидетельства и фундаментализм придал Библии особое значение. Поскольку в годы ранней республики печатные издания переживали бум, было неизбежно, что все больше и больше простых людей покупали и читали Библию. До 1782 года не существовало ни одного американского издания всей Библии, но к 1810 году американцы ежегодно выпускали более двадцати изданий Библии. Хотя к началу XIX века Библия, возможно, стала просто книгой среди книг, она по-прежнему оставалась текстом, который чаще всего привозили из-за границы, больше всего печатали в Америке и больше всего читали во всей Америке. У простых людей могло быть очень мало книг, но те, которыми они владели, обычно включали Библию, которую читали и знали, часто наизусть.[1528]

Ещё в 1798 году предприимчивый книготорговец и будущий биограф Вашингтона Парсон Мейсон Вимс умолял филадельфийского издателя Мэтью Кэри опубликовать протестантскую версию Библии. Если он этого не сделает, другие печатники опередят его. «Сейчас здесь ни о чём не слышно, кроме как о печати Библии», — говорил Уимс. «Все, кто может поднять шрифт, будут работать над Библией». К 1801 году Кери выпустил протестантскую Библию, и в течение следующих полутора десятилетий он выпускал множество Библий, чтобы удовлетворить разнообразный рынок: одни печатались на разных сортах бумаги, другие были переплетены в разные сорта кожи, третьи набирались шрифтом разного размера, четвертые снабжались различными картами и гравюрами — и все это по разным ценам. «Хорошие гравюры — это роскошь, — говорил Уимс, — пир для души… Слава о них распространяется по всему миру, и Библия продается с быстротой». Действительно, Библии Кери продавались так хорошо, что он часто с трудом справлялся со спросом. В период с 1801 по 1824 год он выпустил шестьдесят изданий своих Библий и заработал на этом значительные суммы.

Уже в 1807 году Кери стал доминировать в производстве Библий в Америке. Помимо повсеместного снабжения книготорговцев, он поставлял Библии в общеобразовательные и воскресные школы, а в 1808 году организовал Филадельфийское библейское общество, первое из многих подобных библейских обществ, основанных в Соединенных Штатах. Вскоре эти общества начали издавать свои собственные Библии огромными тиражами — сотни тысяч экземпляров в год по значительно сниженным ценам.[1529]

Опора на буквализм Библии или на другие литературные свидетельства едва ли остановила путаницу и раздробленность. Церковные издания и сборники свидетельств множились, но не было конечной инстанции, верховного суда христианства, который мог бы разрешить бесконечные споры между сектами по поводу Библии или любого другого свидетельства. И вот раскол продолжался, а многие священнослужители-евангелисты отчаянно пытались собрать все части воедино под каким-то общим христианским рубрикатором.

В некоторых районах церквей как таковых почти не существовало, а традиционное отождествление религии и общества, которое в Америке и так никогда не было очень сильным, теперь окончательно распалось. Церкви больше не прилагали усилий к тому, чтобы олицетворять свои общины, и церковь для многих стала означать не более чем здание, в котором проводились религиозные службы. Конкурирующие деноминации, по сути, отказались от своих традиционных институциональных и церковных обязанностей по организации мира здесь и сейчас по благочестивым принципам; вместо этого они сосредоточились на спасении отдельных душ. Членство в церкви больше не зависело от положения человека в социальной иерархии, а скорее от его евангельского общения. Следовательно, новые евангелические деноминации были менее способны, чем традиционные церкви XVIII века, воспроизводить всю общину и охватывать различные социальные слои в своём членстве. Вместо этого отдельные деноминации стали отождествляться с определенными социальными классами. В то время как епископалы (так теперь назывались бывшие англикане) и унитарии (либералы, отколовшиеся от более консервативных кальвинистов-конгрегационалистов) стали в основном уделом социальной элиты, быстро растущие баптисты и методисты охватили средние и низшие слои населения.[1530]

Несмотря на отделение религии от общества, некоторые американцы считали, что религия — единственная сплоченная сила, способная удержать нацию вместе, — «центральная достопримечательность», — сказал Лайман Бичер в 1815 году, — «которая должна восполнить недостаток политической близости и интереса».[1531] Традиционное послание христианской любви и милосердия объединилось с акцентом Просвещения на современной цивилизованности и разумной общительности, чтобы сделать десятилетия после революции великой эпохой доброжелательности и коммунитаризма. Такие разные люди, как Сэмюэл Хопкинс, Томас Кэмпбелл и Томас Джефферсон, говорили людям, что все, что им нужно делать в этом мире, — это верить в единого Бога и любить друг друга.[1532]

Новые религиозные секты и движения не только христианизировали американскую народную культуру, объединили многих людей и подготовили их к респектабельности среднего класса XIX века, но и помогли узаконить свободу и индивидуализм людей и сделать морально возможным их коммерческое участие в безличном рынке. Конечно, не каждый евангельский христианин был капиталистом или даже активным участником рынка. Но в каком-то базовом смысле евангелическая религия и американский коммерциализм были не просто совместимы, они нуждались друг в друге. Как позже заметил Токвиль, «американцы так тесно сочетают в своём сознании понятия христианства и свободы, что невозможно заставить их представить себе одно без другого».[1533]

Опыт обращения не оставлял большинство обычных людей недееспособными и неспособными к миру; более того, их «новые рождения», казалось, лучше подходили для решения задач этого мира. Религия повышала их энергию, ограничивая свободу, заставляла работать, дисциплинируя корыстные порывы; она давала средним слоям населения уверенность в том, что даже своекорыстные люди придерживаются абсолютных стандартов добра и зла, а значит, им можно доверять в рыночных обменах и договорных отношениях.

Несмотря на решительное отрицание эгоизма, даже движение «Новая Божественность» в кальвинизме Новой Англии, в котором участвовали многие представители среднего рода, такие как Уильям Мэннинг, признавало, что корысть не представляет угрозы для нравственного экономического порядка; движение даже придавало корысти некоторую моральную легитимность. Поскольку концепция всеобщей незаинтересованной благожелательности, прославленная основателем кальвинизма «Новая Божественность» Сэмюэлем Хопкинсом, основывалась на просвещенном собственном интересе людей, она могла установить надежные моральные ограничения для их индивидуализма и приобретательского поведения. Хотя хопкинсианство провозглашало, что люди ничего не могут сделать для своего спасения и должны доброжелательно трудиться без надежды на небесное вознаграждение, тем не менее их доброжелательный характер давал им уверенность в том, что они действительно спасены, и более высокое чувство собственной значимости. В результате сообщество получало моральное благо без того, чтобы эти уверенные в себе люди отрекались от своих собственных интересов.[1534]

Многие люди среднего достатка — те, кто был наиболее мобилен и вовлечен в коммерческую деятельность, от рыночных фермеров до ремесленников и мелких предпринимателей, — открыли для себя в евангелизме своего рода контркультуру, которая предлагала им альтернативные меры самоуважения и социальной респектабельности и в то же время давала моральное оправдание их необычному поведению. «Свобода для них — это очень громкое слово», — жаловался в 1811 году служитель-федералист из Нью-Гэмпшира на местных сектантов, которые бросали вызов консервативным конгрегационалистам. «Они говорят своим слушателям, ворчал он — скорее с точностью, чем с сочувствием, — отбросить „все свои старые предрассудки и традиции, которые они получили от своих отцов и священников; которые, по их словам, являются наемниками, держащими ваши души в рабстве и под гнетом“. Поэтому, выражаясь их собственным языком, они говорят: „Сбросьте с себя все эти ярмо и бремена, выйдите из тюрьмы и осмельтесь думать, говорить и действовать самостоятельно“».[1535] Неудивительно, что большинство этих радикальных евангелистов в Новой Англии и других местах стали республиканцами Джефферсона: евангелисты и республиканцы на Севере проповедовали одно и то же послание и черпали из одних и тех же социальных источников.