Из всех основателей Джефферсон разработал наиболее подробные планы реформирования правительства и общества своего штата. С помощью масштабных изменений в сфере наследования, землевладения, религии, управления и законодательства он надеялся вовлечь жителей Виргинии в дела правительства. Но ничто не было для него важнее его планов по созданию системы образования, поддерживаемой государством.[1185] В своём «Виргинском законопроекте о всеобщем распространении знаний» 1779 года он, как и Раш, предложил трехступенчатую пирамиду местного образования. В основании лежали трехлетние бесплатные начальные школы для всех белых детей, мальчиков и девочек. Следующий уровень предлагал двадцать региональных академий с бесплатным обучением для избранных мальчиков, «ежегодно выгребаемых из мусора». Наконец, государство будет поддерживать десять лучших нуждающихся студентов в университете — аристократию талантов, которую он назвал «самым ценным даром природы».[1186]
Повсюду интеллектуальные лидеры разрабатывали либеральные планы образования американского народа. В отличие от Англии, где консервативные аристократы выступали против образования масс, опасаясь появления недовольных работников и социальной нестабильности, американская элита в целом одобряла образование для всех белых мужчин.[1187] В республике, которая зависела от ума и добродетели всех граждан, распространение знаний должно было быть повсеместным. По словам Ноя Уэбстера, образование должно быть «самым важным делом в гражданском обществе».[1188]
Большинство реформаторов образования в эти годы были заинтересованы не столько в раскрытии талантов отдельных людей, сколько, по словам Бенджамина Раша, в том, чтобы сделать «массу народа более однородной», чтобы «легче приспособить её к единому и мирному управлению». Учеников следует учить тому, что они не принадлежат себе, а являются «общественной собственностью». Это даже «возможно», говорил Раш, «превратить людей в республиканские машины».[1189] Даже Джефферсон, несмотря на то, что он уделял особое внимание защите свободы и счастья отдельных людей, был больше заинтересован в укреплении социального единства и общественного блага.
Однако в ближайшие после революции десятилетия лишь немногие из этих тщательно продуманных планов в области образования удалось воплотить в жизнь. Виргиния неоднократно пыталась создать всеобъемлющую школьную систему по образцу Джефферсона, но расходы на неё и разбросанность населения не позволили принять её на законодательном уровне. В 1796 году законодательное собрание Виргинии, по крайней мере, одобрило создание системы начальных школ, но оставило её реализацию на усмотрение каждого окружного суда, что, по мнению Джефферсона, фактически позволяло окружным судам выхолащивать обещанное законодательным собранием.
В других странах религиозная ревность и несогласие населения с повышением налогов на школы, от которого, как казалось, выигрывала только элита, подрывали поддержку всеобъемлющих школьных систем. Слишком многие простые фермеры и ремесленники не хотели, чтобы их детей заставляли ходить в школу на целый день; им нужен был их труд дома. Когда в результате принятия закона 1784 года в Нью-Йорке ничего не произошло, законодательное собрание штата в 1795 и 1805 годах вновь попыталось стимулировать создание всеобъемлющей школьной системы. Хотя многие представители дворянства убеждали в необходимости государственного образования, общественность оставалась скептически настроенной. Поэтому почти во всех штатах школьное образование оставалось в основном частным делом. Вместо продуманных планов государственного образования реформаторам приходилось довольствоваться частными благотворительными школами, воскресными школами и школами для младенцев.
Даже в Новой Англии с её давними традициями государственного образования в послереволюционные годы появились частные академии, заменившие существовавшие в колониальный период грамматические школы, поддерживаемые городом. Эти академии, предназначенные отдельно для юношей и девушек, стали очень важным средством образования. Как жаловался один федералист в 1806 году, даже «средний класс общества» стал находить «модным» отправлять своих сыновей и дочерей в эти академии, часто потому, что амбициозные молодые люди сами заставляли своих родителей разрешить им посещать эти школы.[1190] Поскольку современное разграничение между государственным и частным ещё не было четким, законодательные органы продолжали периодически выделять государственные деньги некоторым из этих по сути частных благотворительных школ и академий.
Однако, несмотря на распространение частного образования, республиканский идеал единой, всеобъемлющей, поддерживаемой государством системы школьного образования не умер. Несмотря на то, что они так и не были реализованы должным образом, ряд законодательных актов в таких штатах, как Нью-Йорк и Массачусетс, сохранил республиканскую идею трехуровневой системы государственного образования для всех людей. Успешная современная система образования, финансируемая государством, появилась только в рамках движения за общую школу во второй четверти XIX века.[1191]
ФОРМАЛЬНОЕ ШКОЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ, конечно, не было всем тем, что революционеры подразумевали под образованием. Хотя многие считали, что Революция закончилась в 1783 году, когда Британия признала независимость Америки, доктор Бенджамин Раш был уверен в обратном. «Мы изменили формы правления, — сказал он в 1786 году, — но ещё предстоит совершить революцию наших принципов, мнений и манер, чтобы приспособить их к принятым формам правления».[1192]
Раш родился в Филадельфии в 1745 году и, как и многие другие революционеры, не имел выдающейся родословной: его отец был обычным фермером и оружейником. Когда Рашу было пять лет, его отец умер, и мать стала заведовать бакалейной лавкой, чтобы прокормить семью. В возрасте восьми лет Раша отправили жить к дяде-священнику, который позаботился о том, чтобы он получил образование. Окончив в 1760 году колледж Нью-Джерси (Принстон), Раш подрабатывал врачом в Филадельфии, а затем отправился на дальнейшее медицинское обучение в Эдинбургский университет. Вернувшись в Америку в 1769 году, он стал профессором химии в Филадельфийском колледже и участвовал в революции как политический лидер и как врач.
Поскольку Раш считал, что «медицинская наука связана со всем», он считал, что все относится к его интеллектуальной сфере, и ему было что сказать обо всём. В последующие десятилетия после революции Раш продолжал то, что один историк назвал «крестовым походом одного человека, чтобы переделать Америку».[1193] «Мистер Великое Сердце», — назвал его Джереми Белкнап в честь персонажа романа Джона Буньяна «Прогресс пилигримов», который нападал на всех великанов и хобгоблинов, стоявших на пути к Небесному городу. Веря, что он «действует на благо всего мира и будущих веков», Раш ратовал за все мыслимые реформы — за национальный университет, церкви для чернокожих, воздержание, здоровое питание, освобождение рабов, тюремную реформу, бесплатную почту для газет, просвещение умалишенных, образование женщин, права животных, отмену охотничьего оружия, клятв, дуэлей, телесных и смертных наказаний. Он даже надеялся, что в конечном итоге удастся ликвидировать все суды и все болезни. Он не был настолько утопистом, чтобы считать, что человек может стать бессмертным, но он верил, что «возможно произвести такое изменение в его моральном облике, которое возвысит его до сходства с ангелами, а может быть, и до сходства с самим Богом», говорил он в 1786 году.[1194]
