Эти избирательные механизмы хорошо известны, но они имели глубокие последствия, которые не всегда признавались. Поскольку на уровне штата голос за кандидата «пропадал зря», если у него не было реальных шансов набрать больше голосов, чем у любого другого кандидата, второстепенные кандидаты вытеснялись, и выборы сводились к состязанию двух лидирующих кандидатов. Это было верно как внутри штата, так и между штатами, поскольку кандидату не было смысла набирать народные голоса, если они не могли быть преобразованы в голоса выборщиков, а штату не было смысла отдавать кандидату голоса выборщиков, если у него не было хороших шансов набрать достаточное количество голосов выборщиков в других штатах, чтобы составить большинство.
Железная логика этих обстоятельств с самого начала привела к тому, что американская политическая система стала двухпартийной, а партийная структура — федеративной. В ситуации, когда голоса меньшинства «тратились впустую», третьи партии имели короткую жизнь и сторонников, которые часто хотели просто выразить протест или помочь победить одному из основных кандидатов, оттянув на себя часть его голосов. Таким образом, даже когда в гонке участвовали три или более партий, выборы в любом штате, как правило, становились двусторонним соревнованием, как в 1856 году, когда эффективное соперничество шло между Бьюкененом и Фримонтом в северных штатах и между Бьюкененом и Филлмором в южных штатах. В то же время политическая организация каждого штата, ревностно относясь к собственной автономии, была заинтересована в том, чтобы её партийные коллеги в других штатах были достаточно сильны, чтобы обеспечить благоприятные перспективы для победы на «общенациональных» выборах. В 1830-х годах были учреждены национальные съезды, сначала демократов, а затем вигов, что дало возможность каждой партии штата выразить свой голос в национальных партийных советах, а ещё больше — увидеть зримые доказательства энергичности и совместимости партийных организаций в других штатах.
После того как система съездов и выборов была создана, необходимо было разработать средства для обучения и возбуждения электората. Кандидаты от партии не должны были участвовать в этом процессе, поскольку предполагалось, что должность должна искать человека, а не человек должность. Но были целые стаи редакторов, должностных лиц и партийных лидеров, готовых освещать проблемы, организовывать сторонников и активизировать электорат с помощью хоров, марширующих клубов и других подобных мероприятий для избирателей, которые реагировали на волнение больше, чем на разум. К 1860 году цвета были заданы. Выбор президента, проводимый раз в четыре года, осуществлялся в контексте ритуальной «кампании», которая начиналась летом с национальных съездов и заканчивалась в ноябре выборами.
Согласно ритуалу, демократы должны были выдвигать свои кандидатуры первыми, и в 1860 году они готовились сделать это в Чарльстоне, Южная Каролина. Именно тогда, когда партия как никогда нуждалась в гармонии между избирателями, она собралась в городе, который меньше всего был способен поддержать дело гармонии между избирателями. Атмосфера Чарльстона — физически неподходящего места для такого большого съезда — усилила напряженность внутри партии. Менее чем через год в этом же городе, где в апреле 1860 года некоторые лидеры партии пытались предотвратить политическую войну, начнутся военные действия между Севером и Югом.
Демократический съезд 1860 года заседал десять дней в Чарльстоне, а затем прервался на шесть недель, чтобы вновь собраться в Балтиморе 18 июня на ещё одну шестидневную сессию. Ни один съезд американской партии не превзошел его по продолжительности, за исключением съезда демократов 1924 года, и ни один из них не был ареной такого ожесточенного и сложного противостояния. В общей сложности съезд принял пятьдесят девять бюллетеней по выдвижению кандидата в президенты, помимо множества голосований по парламентским вопросам, и стал свидетелем двух крупных срывов, вызванных отзывом делегатов с Юга. Съезд закончился расколом, который не только уничтожил последнюю оставшуюся партию с общенациональным электоратом, но и с удивительной точностью предвосхитил раскол, возникший в самом Союзе менее чем через год.[766]
Несмотря на все изощренные маневры в борьбе за преимущество на съезде и все голосования на волоске, которые в то время казались такими решающими, основная ситуация была довольно простой: Дуглас пользовался поддержкой едва ли не большинства делегатов. С таким большинством он мог предотвратить принятие платформы, призывающей к введению рабского кодекса в конгрессе, как того требовали резолюции Дэвиса; но из-за правила двух третей (которое заблокировало выдвижение другого кандидата от северян, Мартина Ван Бюрена, в 1844 году) он не мог получить номинацию. Кроме того, ни одна из сторон не была готова к уступкам, которые так часто выходят из тупика на партийных съездах. Как считали сторонники прав Юга, Верховный суд решением по делу Дреда Скотта подтвердил их требования, и они не собирались отказываться от них в двусмысленной платформе. Но Дуглас мог ответить, что он не настаивает на доктринальном испытании, вызывающем раскол, — это Юг занял жесткую позицию. А что касается правила двух третей, то он считал, что его большинство налагает на оппозицию моральное обязательство согласиться на его выдвижение; он дважды отступал, сначала за Пирса в 1852 году, а затем за Бьюкенена в 1856 году, хотя он определенно мог заблокировать Бьюкенена; теперь он не позволит меньшинству лишить его номинации, создав тупик.
Съезд проходил в атмосфере острого напряжения и волнения, поскольку все его участники чувствовали, что срыв съезда неизбежен. Делегаты от Северо-Запада были полны решимости противостоять требованиям южан принять платформу с планом, призывающим к введению рабского кодекса, и Генри Б. Пейн из Огайо за месяц до съезда написал Дугласу, что в случае принятия такой платформы делегация Огайо «будет готова выйти из состава съезда. У меня нет причин сомневаться, что так поступят и семь северо-западных штатов».[767] Но Юг был настроен не менее решительно. Демократический съезд в Алабаме дал четкое указание своим делегатам выйти из состава съезда, если не будет принята платформа о рабовладельческом кодексе, а съезды других штатов нижнего Юга поручили своим делегациям настаивать на принятии такой платформы. За три дня до официального открытия съезда делегаты Джорджии, Арканзаса и пяти штатов побережья Мексиканского залива провели собрание и договорились выйти из состава съезда, если Дуглас будет выдвинут.[768]
В условиях столь неизбежного разрыва умеренные элементы конвента предпринимали отчаянные попытки найти формулу, по которой противоборствующие стороны могли бы договориться, а также прибегали к тактике затягивания, пытаясь избежать страшной схватки. Но задержки давали больше возможностей для пылких речей, произносимых в театральных обстоятельствах перед переполненными галереями ярых южан. Некоторые из этих ораторских выступлений даже выходили за пределы съезда и произносились с балконов отелей или в общественных парках. По мере того как задержки продолжались, напряжение нарастало, и в атмосфере нарастало ощущение драматизма.
Ораторская кульминация наступила вечером пятого дня, когда в центре внимания оказался Уильям Л. Янси из Алабамы. Уже хорошо известный на Юге как самый одаренный оратор и самый горячий защитник прав южан, Янси был встречен продолжительной овацией, после чего начал энергичную и безоговорочную защиту крайней южной позиции. Отбросив все второстепенные вопросы о правах на территориях, он заявил северным делегатам, что их первоначальной ошибкой было принятие мнения о том, что рабство — это зло, а затем попустительство его сдерживанию. Вместо этого они должны были защищать рабство по его достоинствам. Юг, утверждал он, теперь, наконец, будет настаивать на своих правах, включая планку для территориального рабского кодекса.[769]
