— Что это? — спросил я, не вставая.

— Колодец. Или туннель. Или проход. Вниз. Туда, где мокрое шепчет. Где сплетаются волосы и черви. Место, где она спит. Или не спит, — её голос стал шепчущим, как струйки дождя по стеклу. — Я однажды туда ходила. Спросила: покажи мне, как ты детей прячешь. Она показала. Но потом говорит: ну и что ты сделаешь теперь с этим знанием? И она засмеялась, а я уйти уже не смогла. Вот и осталась тут.

— Ты хочешь, чтобы я туда спустился?

— Не хочу, — усмехнулась она. — Да мне и без разницы, на самом деле. Но раз уж ты вроде как шаманский, то всё равно полезешь туда. Так уж всё устроено. Люди не ходят к гнезду Кикиморы, не видят его, а вот шаманы — ходят. Их туда что-то ведёт. Или кто-то тянет.

Я встал, отряхнул колено, взглянул на затянутое дымкой небо. Казалось, облака тоже боятся смотреть вниз.

— Откроешь? — спросила она.

— Не всё сразу. — ответил я. — Точно не сегодня. Сейчас я просто посмотрю. Огляжусь вокруг.

Она кивнула, будто это и был правильный ответ. Потом шепнула, почти с нежностью:

— У неё голос тонкий. А если услышишь колыбельную, постарайся не уснуть.

Я кивнул и поблагодарил старуху. В ответ она просто махнула рукой и снова уставилась на воду, бормоча что-то себе под нос или кому-то под воду, не знаю, с кем там она была на связи. Шелест в голове лениво прокомментировал:— И вот ты поверил ей. А что если она и есть Кикимора? Такая, знаешь, на минималках. Или на пенсии.Я закатил глаза:— Если это действительно Кикимора, то она явно выгорела на работе.Он захихикал.

Я пошёл обратно, по тропинке, по которой пришёл, уворачиваясь от репейника и сухих кустов. Пахло гарью и влажной землёй. Каждый шаг отдавался сухим хрустом под ногами. Листья шуршали, как будто шептались между собой, обсуждая моё присутствие. Воздух, пропитанный влагой, казался натянутым, словно струна, и я чувствовал, как где-то под кожей гудит нерв. Разговор со старухой оставил странное послевкусие — не страх, нет, скорее ожидание. А ещё меня не покидало чувство, что она чего-то не договорила.

В голове всплывали её слова, особенно про волосы. Что это было? Предупреждение? Намёк? Или просто старческое бормотание, за которым давно нет ничего, кроме слабоумия?

Подойдя к машине, я на секунду задержался, хотел ещё раз оглянуться на старуху, но бетонный парапет оказался уже пуст. Ни силуэта, ни шороха, даже воздух казался неподвижным, а сама она просто растворилась в окружающем пейзаже. Камни, где она сидела, покрывались росой, а в воздухе пахло тиной и влажной золой. И лишь обрывок чёрной ткани висел на сучке, качаясь на ветру.— Симпатично, — пробормотал я. — Только телепортации мне вот тут ещё не хватало.Шелест ничего не ответил. И это было немного странно.

Я потянулся к двери машины, но боковым зрением снова заметил движение чуть правее, за кучей мусора, где-то метрах в пятнадцати. Кто-то проскользнул мимо низкой кирпичной стены, бывшей когда-то границей старого хозяйственного двора.Я выругался. Уже начинало темнеть, было слишком тихо, и всё это чертовски похоже на замануху. Всё понимал, но, конечно же, пошёл посмотреть.

Место оказалось сильно заросшим. В кустах валялись пластиковые бутылки и пахло плесенью. Я осторожно пробрался вперёд, раздвигая ветки. За кустами, у полуразваленного бетонного основания, я увидел ещё один вход под землю. На этот раз в виде классического люка. Старый, круглый, со следами ржавчины и выступами по краям. Он был открыт — крышка откинута вбок, словно туда только что кто-то спустился.

Из тьмы внутри тянуло сыростью и чем-то инородным. Чужим. И если бы я не знал, что здесь где-то расположено логово Кикиморы, то решил бы, что это просто канализация. Но теперь всё срасталось — и дети с водорослями, и старуха, и проклятые щупальца из сна.— Прямо открыточка прямиком из Нави, — пробормотал я.— Ну что, полезем? — хмыкнул Шелест.Я сглотнул. Нет, не в этот раз. И что тогда за заваренный вход был рядом со старухой?

Присев у края, осторожно заглянул внутрь. Внизу была лестница, ведущая во тьму. Где-то глубоко упала капля воды, и эхо разошлось по пустоте.Я понял, что нашёл вход. Но лезть туда без подготовки было глупо. Хотелось бы, конечно, сказать: «Я нырнул в темноту, ведомый судьбой и шаманским долгом», — но нет. Я встал, отступил на шаг и почесал затылок.— Завтра, — торжественно пообещал я люку. — Завтра ты получишь моего внутреннего ведьмака.Вспомнились водоросли на руках у тех детей, вспомнилось, как они шептали что-то непонятное, как будто приглашали. Или умоляли? Трудно сказать. Всё это не выглядело охотой за очередной городской легендой — это была чья-то трагедия, затянувшаяся слишком надолго.

— Ты трусишь? — протянул Шелест с ленцой.

— Я осторожничаю, — буркнул я. — Иногда есть большая разница между живым шаманом и биоудобрением.

Шелест хихикнул, но потом стих. Я предполагал, что этот люк — не просто канализация. Это воронка. Засасывает внутрь одним своим видом. Если я туда полезу, обратно уже не вынырну прежним, если вынырну вообще.

Где-то внутри кольнуло: я же обещал заехать к Насте, к ужину. Если после всего этого не стану очередным духом у реки , надо бы держать слово. По крайней мере, пока ещё можно есть обычную еду и не пить воду из тени.

А потому, да, всё остальное потом.

Небо над рекой медленно чернело, но звёзд в нём не было. Только мутный отблеск города и запахи сырости.Я вернулся к машине, сел, завёл мотор и уехал, оставив открытый люк позади, как ранку, которую ещё предстоит расковырять.

Я появился у Насти ближе к восьми часам вечера. В кармане позвякивали ключи, в голове — то ли остатки снов, то ли эхо сегодняшнего дня, а в груди — та самая вязкая тревога, которая вроде бы не бьёт прямо в сердце, но подтачивает его, как ржавая вода трубу изнутри.

Настя встретила меня в тёплом свете кухни. Волосы чуть растрёпаны, на ней домашний свитер с эмблемой какого-то института и носки с котятами. В руке — ложка, а в воздухе — аромат жареного сыра, чеснока и базилика. Я подумал, что из всего происходящего в последнее время это, пожалуй, единственное, что не хочется подвергать сомнению.

— Ты как? — спросила она, склонив голову и заглянув мне в глаза, выискивая там ответ. — Вид у тебя такой, будто выключили твой любимый мир и забыли его включить обратно.

— Да так и есть, — отозвался я и постарался улыбнуться. — Просто навалилось всё разом. То пусто, то густо. Так вот сегодня густовато как-то.

— Ты про работу? Или опять эти свои мистические штуки?

— Не хочу говорить об этом. Вот честно, просто не хочу. Не то настроение. Давай без упоминания зловещей тьмы, ладно? Без обид?

— Ладно, без обид, — кивнула она, но не отступила. — Я сделала твою любимую пасту. Ты же вечно говоришь, что «углеводы спасут мир».

— Только если они аль денте, — хмыкнул я и прошёл в кухню.

Настя села напротив, налила нам по бокалу недорого красного вина. Я видел, как она украдкой посматривает на меня, делает вид, что ест, а сама ждёт. Но не давит. Её терпение всегда вызывало во мне странную смесь уважения и вины.

— Ответь честно, Стас, — наконец не выдержала она, когда я съел большую часть порции. — Мне кажется, что тебя куда-то затягивает. Я чувствую это. Только не знаю, куда именно: в прошлое или в омут.

— Скорее — и то, и другое, Насть. Ощущение, что какие-то тучи собираются на горизонте. Такие, что не спрячешься. Я чувствую запах грозы, но пока не знаю, когда именно она начнётся.

Настя положила свою вилку и коснулась моей руки.

— Знаешь, у меня тоже иногда бывают предчувствия. Правда, более приземлённые. Например, что пельмени надо было варить не шесть минут, а восемь.

Я улыбнулся, не смог сдержаться.

— Или что сковороду не надо разогревать до адской температуры? — подхватил я.

— Вот именно. А ещё у меня есть предчувствие, что тебе пора хоть немного расслабиться. Хочешь, сыграем в карты? Или посмотрим смешное кино про пришельцев? А ещё, если пожелаешь, можем просто посидеть в тишине?