Я сделал шаг в темноту, и мир сразу неуловимо изменился.

Тишина вокруг была слишком живой. Она не замирала, а шептала. Не голосами. Она давала понять: здесь кто-то есть. И этот кто-то слушает.

Я шагал медленно, стараясь не скрипеть обувью. Свет от фонаря дробился в каплях, свисающих с потолка. Начался длинный туннель. С одной стороны — кладка, уходящая вглубь земли, с другой — чуть приоткрытая старая дверь из ржавого металла.

Я толкнул её плечом и она с хрустом отворилась. Комната или пещера? Скорее что-то между. Воздух здесь вибрировал. Складывалось впечатление, что я в сердце старой скрипки, а вокруг меня звучит музыка. Жаль только, что она чересчур мрачная.

На полу — скомканные вещи. Пелёнки. Кукла без головы. Детское одеяло с вышивкой. Всё это было аккуратно сложено, словно хозяин до сих пор где-то рядом, просто отошёл на минутку и скоро вернётся.

Я сделал шаг и меня чуть не вывернуло наизнанку.

В углу были кости. Белые, как известь. Маленькие. Череп — размером с кулак. Я отвёл взгляд.

— Ты пришёл, — сказал голос.

Он был негромким, но заполнил собой всё вокруг. Низкий, царапающий, ласковый. Им говорили даже стены.

— Думаешь, ты первый?

Я развернулся, но никого не увидел.

— Ты принёс с собой нож. Ах, Исмагил! Старик знал, как заткнуть мне рот. Но ты не он. Чую, он уже не в этом мире. И теперь ты за него.

— Кука, подчинись! — громко сказал я.

Ответом мне стала глухая тишина. Даже капли перестали падать.

— Откуда ты узнал это имя? — прошипел голос.

— Само открылось. Подчинись, Кука. Я знаю и ты знаешь, что я имею право приказывать.

Тени на стенах дёрнулись.

Из темноты выступила фигура. Спутанные волосы, длинные, как мокрые водоросли. Лицо одновременно старое и детское, словно само время запуталось, как нужно считать годы жизни этого существа. Один глаз был ярко-голубым, другой — ярко-зелёным. Из уголка рта свисала нить чёрной воды.

Она остановилась в нескольких шагах, и я почувствовал — боится.

— Не называй этого имени, — прошептала она. — Оно меня связывает.

— Я не хочу с тобой ссориться. Но если ты не уйдёшь…

Она зашипела, отчего вокруг сильнее сгустился воздух. Пелёнки на полу поднялись от дуновения сквозняка из глубин Нави. Из-под пола полезли тени мокрых детских ладоней.

— Ты не понимаешь. Я не злая! — воскликнула она. — Я просто хочу вернуть их всех! Себя! Свой дом! Пусть они снова смеются…

— Ты похищаешь детей.

— Я их спасаю! — она вскинула руки и комната задрожала. — Ты знаешь, каково это — быть матерью, но не помнить лица ребёнка? — продолжила она. — Когда память, как муть, как дно, когда всё хорошее утонуло и осталась только боль?

Я сжал нож. Он вспыхнул синим.

— Я не враг тебе, Кука. Но я не позволю тебе забирать других.

Она молчала какое-то время. Затем опустила руки. Медленно.

— Уходи, — сказала она. — Уходи, пока я не передумала.

Я сделал шаг назад. Потом ещё один. Её глаза не отрывались от ножа.

— Возьми это, — шепнула она и бросила мне что-то.

Я поймал. Маленький свернувшийся моток волос, переплетённый нитью.

— Что это?

— След. Если ты решишь идти дальше, он поможет.

Я кивнул. Назад шёл не оборачиваясь. Понимал, что иначе могу не выйти отсюда никогда. Снаружи пахло водорослями и мокрой землёй, но воздух был легче. Постоял неподвижно с минуту, сосредоточившись на дыхании. Дышал глубоко и медленно, слушал, как капли срываются с потолка и исчезают в тишине. Пульс успокаивался. Всё вокруг казалось слишком обычным, чтобы быть настоящим.

Назад ехал в тишине, даже радио не стал включать. Уж слишком громкой казалась мне эта тишина. В голове бродили мысли о Кикиморе, той, которую теперь я не могу называть иначе как по имени. Кука.

Ведь имя —это ключ, которым я отпер себе не просто дорогу к ней, а прямой проход в её безумие.

Моток волос в кармане грелся, впитывая моё тепло. А может отдавая мне своё? Я не был уверен, что хочу знать.

Когда добрался до дома, было почти десять вечера. Подъезд пах знакомой сыростью, пылью и, на удивление, спокойствием. От Насти пришло несколько сообщений, но я был не в силах отвечать. Просто сбросил куртку, зажёг торшер и уставился в зеркало.

В отражении — я. Только кажусь себе немного чужим.

— Ты выглядишь как человек, который пытался договориться с чудовищем, — раздался голос Шелеста. Я даже не вздрогнул — его сарказм был уже привычным.

— А может, именно я был сегодня чудовищем, — ответил своему внутреннему приятелю и потёр виски.

Шелест тихо хмыкнул.— Не бойся, она испугалась тебя больше, чем ты её. А это уже кое-что. Но дальше будет хуже. Ты же знаешь?

Я кивнул.— Она дала мне след.

— Ах да, — голос сделался шёлковым. — Великая и ужасная нить волос! Символ доверия или попытка сбить с пути — вот в чём вопрос. Ты доверяешь ей?

— Нет.

— Мудро.Он замолчал. Минут на десять.

Я пошёл в ванную. Помыл руки. Уставился на воду в раковине.

Поверхность дрогнула. Нет, не от крана. От меня. Я отдёрнул руки. Сердце понимающе стукнуло. Сила. Она уже рядом. Она ищет путь.

Я вернулся в комнату. Достал костяной нож деда. Положил рядом с мотком волос. Потом вынул тетрадь Исмагила и начал читать.

Буквы плыли. Глаза слезились. Но в одном абзаце я вдруг споткнулся.«Имя — не просто звук. Оно — весть. Истинное имя духа даёт власть, но требует отзыва».

— Люблю наблюдать за людьми, — фыркнул Шелест в голове. — Но, знаешь, читать ваши каракули не входит в моё хобби. Так что озвучивай, если хочешь, чтобы я понимал, о чём ты.

Я перечитал последнюю строчку вслух.

— И что это значит?

— Что если ты назовёшь её по имени — она прислушается, — сказал Шелест. — Дважды — отзовётся. А если назовёшь трижды — придёт.

— Это о Кикиморе?

— Это о любой сущности.

— И у Казытки есть имя?

— У Лоскотухи? Конечно, есть, — сказал он. — И ты его найдёшь. Всему своё время. Или нет. Это уж как сложится.

Я глубоко выдохнул.— Завтра.

— Завтра, — повторил голос. — А пока отдыхай. Ну, или хотя бы попытайся.

Однако спать я лёг не сразу. Долго сидел у окна. Смотрел, как вода в луже на асфальте у подъезда колышется без ветра.

Проснулся я от звука капель. Из кухни доносилось очень чёткое: кап, кап, кап.

В комнате было прохладно. Пахло влажной штукатуркой и сырой древесиной, как будто я не в московской квартире, а где-то в доме на сваях, в тайге. Я приподнялся, сел на край кровати. Стёкла окон покрыты лёгкой испариной.

Я пошёл на кухню босиком. Из крана тянулась тоненькая нитка воды. Я попытался плотнее закрутить вентиль, он послушался далеко не сразу. Капало медленно, но с упрямством. Я вздохнул, протёр руками лицо и налил себе воды в стакан.

Вода была странной. На вкус, в целом обычной, но в отражении, когда я посмотрел в неё, было ощущение, что она смотрит в ответ.

— Ну здравствуй, утро, — пробормотал я себе. — И тебе доброе.

Глянул на себя в мутное стекло стакана — глаза отёкшие, под ними синяки. Такое впечатление, что последний ритуал забрал не только ночь, но и часть меня. Я сделал глоток и почувствовал, как вода потекла по венам, зарождая новый поток.

Через несколько секунд услышал Шелеста. Сначала он хмыкнул где-то в углу черепной коробки, а потом лениво произнёс:

—Я думал, ты уже не проснёшься. Думал, растворишься где-то в закоулках Нави.

— Сам-то чего молчал? — Я сел за стол. — Вчера мог бы подсказать, где там что искать, где её гнездо, например.

Шелест промычал что-то, похожее на жалобу, а потом тихо добавил:— Я не фокусник, чтобы тебе хвосты выдёргивать. Мне и так весело наблюдать, как ты лезешь в Пропасть…

Глубоко вздохнув, почувствовал, как внутри пробуждается раздражение. Я сам вплёлся в это, сам вызвал события, и теперь мне жить с последствиями.

— Я дух, а не бесплатный гид по невнятным водным аномалиям, — продолжил Шелест с ленцой. — Ты сам вписал меня на свой чердак по недомыслию. Я наблюдатель, уже не раз тебе говорил. Иногда комментатор. Но в основном — зритель.