Собравшиеся спорили на повышенных тонах. По обрывкам слов журналист понял суть конфликта. Социал-демократы устроили агитационный пункт. К ним подошли последователи теории социал-анархизма. И потребовали прекратить. К обеим сторонам быстро подтянулись соратники.

Вскоре конфликт наверняка бы завершился дракой. Но журналист решил вмешаться. Все-таки он работал в издании, сочувствующем идеям социализма. И стоило поддержать вынужденных единомышленников.

Уилсон видел, что старше всех собравшихся лет на десять и потому чувствовал себя уверенно. Радикально настроенная молодёжь не настолько озлобилась, чтобы нападать на приличных людей, вмешивающихся в конфликт.

Артур остановился, расставил ноги на ширине плеч и громко произнес, стараясь перекрыть споры.

— Джентльмены, вы ведете себя некультурно!

Дождался, пока на него обернутся спорившие с обеих сторон. Продолжил говорить на повышенных тонах.

— Еще немного и вы привлечете внимание полисменов. Чем скомпрометируете идеи как социализма, так и анархизма. Расходитесь. Споры лучше решать в дебатах, а не кулачных баталиях.

Анархисты переглянулись с явным сомнением. Поняли, насколько возмутительно выглядит драка на глазах у постороннего человека посреди улицы. Рослый рыжий анархист недовольно пообещал, что сегодня все не закончится. И после этого повел единомышленников за собой.

С верхнего ящика на мостовую спрыгнул раскрасневшийся от крика молодой социалист. На лацкане пиджака у него был приколот значок в виде подсолнуха. В руках он держал стопку листовок. Одну из них парень протянул Артуру.

— Мистер, благодарю за помощь. Приятно, что вы разделяете наши идеи.

Оказавшись вблизи, Артур рассмотрел подсолнух у агитатора. Значко сделан из серебра, судя по блеску металла. А в центр цветка был вставлен драгоценный камень, насколько смог определить журналист, черная шпинель. Значит, движение привлекало и выходцев из богатых семей.

Принял протянутую листовку, не глядя свернул вчетверо и спрятал в карман. Поднес палец к поле котелка.

— Рад был помочь, джентльмены. Берегите себя и не нарушайте закон.

Артур продолжил путь домой. После возвращения он собирался сразу же лечь спать. С ночи последнего убийства не удавалось толком отдохнуть. Сперва поездка в Ковершайн, потом интенсивная работа над черновиком.

Вскоре Артур вернулся квартиру. В это время Мэри прибиралась в доме майора, так что обедом пришлось заниматься самостоятельно. Тогда журналист вспомнил о листовке в кармане.

Развернул, посмотрел на нечеткий оттиск. Судя по всему, печатали на ручном станке. Бумага была разделена на две половины. На одной нарисован уродливый кот с моноклем в глазу и высоким цилиндром. Для большей наглядности на шее висел ярлык с надписью «Хозяин фабрики».

В зубах у кота повисла мертвая мышь, обозначавшая рабочий класс. Еще полдюжины мышей разбегались в стороны. Социалисты показывали, насколько ужасно текущее положение простых трудяг.

На второй половине листовки возвышался большой подсолнух с широко раскинутыми листьями. Под его сенью собрались жизнерадостные мыши, сжимавшие в лапках кирки, пилы и молотки. Движение социал-демократов обещали светлое будущее после получения достаточного числа мест в парламенте.

Артур разорвал листовку на несколько частей, скомкал и использовал для растопки печи.

***

Через один день, в воскресенье, вышел очередной номер «Зеркала Ландариума». Утром в понедельник консьерж Доусон постучал в дверь семьи Уилсонов и передал записку от дежурного редактора газеты.

Артур развернул сложенный напополам телеграфный бланк, прочитал короткое послание, написанное неровным почерком молодого редактора. «Уайткаттел и Тернер в ярости. Сегодня из типографии вышел дополнительный тираж газеты. Срочно приходи в редакцию. Д. Литтл.».

В некотором замешательстве Уилсона перечитал записку. Содержание оказалось противоречивым. В первом предложении говорилось, что владельца газеты и главного редактора разозлила статья Артура. Но этот выпуск сыскал настолько большую популярность у читателей, что в «Зеркале» приняли решение о допечатке.

Такое случалось во времена работы Артура в «Ежедневной всемирной хронике». Порой выходили громкие материалы, привлекающие много новых читателей. И тогда паровой печатный станок вновь приходил в движение. В случае выходившей каждый день газеты печать дополнительных экземпляров давалась тяжелее.

Торопливо позавтракав, Уилсон направился в редакцию. По пути несколько раз останавливался возле лотков, в которых торговали газетами. Спрашивал последний номер «Зеркала Ландариума». Только в одном месте нашлись не купленные экземпляры. Хороший знак.

В кабинете дежурного помимо Литтла собирались трое штатных журналистов и редактор, отвечающий за разбор и сортировку приходивших в офис «Зеркала» писем от читателей.

Литтл махнул рукой в знак приветствия.

— Все в сборе, хорошо. Вчерашний выпуск «Зеркала» привлек всеобщее внимание. Мистер Мейсон, сколько пришло писем?

— На момент сегодняшнего утра — три мешка, — сдержанно ответил редактор входящей корреспонденции. — Уверен, что до завтра их количество удвоится. Мой отдел точно не справится. Если будем все перебирать втроем, то это займет недели.

— Мистер Уилсон, я попрошу вас присоединиться к разбору писем. Далее. В редакцию пришло послание от комиссара полиции Ландариума.

— Написал лично лорд Рэднор? — уточнил Артур.

— Письмо доставлено из его канцелярии. Но не сомневаюсь, диктовал именно комиссар. Он крайне недоволен нашей публикацией. Говорит, что журналисты не должны вмешиваться в дела полисменов. И тем более смущать обывателей не подтвержденными гипотезами. Собственно, у нас две линии поведения. Либо повиниться и отказаться от статьи. Либо же до последнего стоять на своем.

От долгой речи у Литтла сбилось дыхание. Он закашлялся, сделал несколько глотков из стоявшей на столе кружки с остывшим чаем. Выдержал короткую паузу и продолжил:

— Я веду переписку с мистером Тернером. Он склоняется ко второму варианту. При одном условии. Артур, ты в состоянии подтвердить, что верно передал слова профессора Дэвиса?

Такой вопрос можно было воспринять как прямое оскорбление. В обычных условиях. Но Артур Уилсон на прошлом месте работы заслужил прозвище шакал-трупоед. И его статьи привели к проигранному суду.

— Мистер Литтл, я даю вам гарантию, что точно воспроизвел теорию. И взял с профессора слово. Он готов подтвердить свои предположения. Не сомневайтесь в моей работе.

— Хорошо, мистер Уилсон. В таком случае будем настаивать на верности нашей позиции. Для этого нужны аргументы. В письмах читатели делятся своими подозрениями. Мы должны просмотреть всю почту, составить список подходящих под критерии. И передать в полицию.

— Джеймс, ты понимаешь, что представляют собой эти письма? — хрипло спросил редактор Мейсон. — На одного бдительного горожанина насчитывается дюжина сумасшедших. Мы просто утонем в бреде.

— Придется с этим смириться. Важно показать, что статья мистера Уилсона напечатана не с целью продать два тиража. Мистер Тернер вернется через неделю, пока справляемся своими силами.

Заниматься разбором писем Уилсону не хотелось. Но в недавнем разговоре с Литтлом он сам напирал на пользу, которую может принести статья. И теперь предстояло столкнуться с последствиями решения.

Вслед за мистером Мейсоном Артур зашел в тесную комнату, которая казалась еще меньше из-за трех объемистых мешков. Журналист принес из отдела художников стул, выбрал место рядом с окном. И присоединился к редактору и двум его подчиненным.

Подтянул к себе мешок, развязал бечевку и не глядя вытащил первое послание. Открытка из плотного картона, на которой была изображен пухлый херувим. Артур перевернул ее и прочитал выведенное печатными буквами сообщение. «Вы попадете в ад, социалистические подстилки».

— Мистер Мейсон, куда складываем мусор?