— Но как ты это совмещаешь? Учёбу и походы, — удивился я.

— Можно договориться. Всегда можно доздать, — спокойно сказала она, сделав глоток. — Жизнь — штука гибкая, если ты не строишь из неё казарму.

— А я думал, вас кроме походов ничего не интересует.

— Старших — да. У них всё как по уставу. Но мы хотим другого. Хотим встречаться, учиться, рожать не в палатках, а в роддомах. Жить, понимаешь?

— Пахнет бунтом, — усмехнулся я. — Что-то гниёт в Датском королевстве.

— Ага. Гниёт. Только это уже не королевство. Это — застой.

— То есть ты хочешь просто… быть женщиной?

— Я завидую им. Простым. Тем, кто варит кашу. Ждёт мужа. Ходит с коляской в парке. Ездит с детьми к морю. И чтобы был маникюр. — Она показала коротко обрезанные ногти. — А не это...

Я смотрел на неё, и понимал: Она. Женщина. Та, чьи мечты проще всего, и потому — настоящие.

Маслоу был прав. Закрываешь голод, жажду, тепло — и сразу ищешь, кому принадлежать. Не властвовать — принадлежать. Быть рядом. Быть любимой.

— Ты завидуешь, потому что у тебя этого нет, — сказал я. — Это эффект желания. Но там не всё так гладко. Ты не знаешь, что за этой жизнью.

Я наклонился вперёд:

— Если представить, что у тебя нет богатого отца… Твоему мужу придётся пахать по двенадцать часов в день. И это — в лучшем случае. Если вы не в Москве, то в провинции — огороды, закатки. Своё хозяйство, грядки, дачи.

Я сделал паузу и спросил:

— Ты огурцы солить умеешь?

Она помотала головой.

— Научишься. Родишь пятерых. Сидеть будешь дома. Поправишься. Он — тоже. Живот от твоих плюшек. Борщей. Всё как ты мечтаешь.

Не знаю почему, но я стал раздражён. Может, от вина, может, от себя самого. Выпил всё до дна. Кисло.

Она молча отставила бокал. Встала.

Вот и всё, подумал я. Перегнул. Сейчас уйдёт. И будет права. Кто захочет быть с таким придурком?

Но она подошла. И села мне на колени.

Обняла за плечи. Прижалась.

— Дурачок. Ты сам себе нарисовал страшные картины. Повесил на стены. И боишься. А там, за ними, — простая жизнь. Тёплая, настоящая. Без надрыва. Без страха. Я всё понимаю. Я не избалованная. И не наивная. И ты мне нравишься, даже колючий. А ты колючий, потому что не с той женщиной был. Она — не виновата. Просто — не твоя.

Она провела рукой по моим волосам.

— А теперь, пожалуйста, принеси мне шампанское. Моё ты выпил. Ёжик.

Я встал и побрел ошарашенный к бару. Люди, клянусь, эта девчонка — ведьма. Меня так быстро ещё никто не успокаивал. Как всегда, возле бара — толпа, пришлось лезть по головам. Вернувшись к столику, я увидел... Да ладно, опять! Двое попугаев. На этот раз — опять полублатные. Ну, понятно — не кофейня, дискотека. Присев за столик, что-то тарахтели Эльке на ухо. Решив быть воспитанным и не желая ломать романтический настрой, я поставил бокал с шампанским возле Эльки, а другой, держа в руке, вежливо — прошу заметить, вежливо — спросил:

— Парни, вы не могли бы дать мне сесть?

Ко мне повернулась морда. Нет, я не преувеличиваю — именно морда. Когда видишь такое лицо, сразу понимаешь: разговаривать не с кем. И не понимаешь, как в наш просвещённый век, когда космические корабли и всё такое, может родиться такое... мягко говоря, лицо. Самое удивительное — манера поведения и разговор в точности соответствуют внешности. Такие вот морды, расплодившись в начале девяностых, заставили меня пойти на бокс и яростно лупить грушу. Слава богу, как подвид, они почти исчезли. Но, как видно, отдельные экземпляры ещё бродят по планете.

Морда усмехнулась, показав кривые зубы:

— Слышь, ищи себе другое место, это уже занято, — и оба заржали, довольные собой.

Я посмотрел на Эльку — она спокойно улыбалась, давая понять, что в порядке. Отлично. Я медленно поставил стакан возле неандертальца и без замаха врезал снизу вверх в челюсть. Голова бычка мотнулась назад. Отлично. Закрепляем результат. Благо, сидит. Хватаю за воротник и бью коленом в скулу. Ярость. Холодная ярость. Не вижу людей вокруг, не слышу музыку, даже Элька куда-то исчезла. Только желание убивать, смешать с грязью. Плевать на всё, что будет потом. Сейчас хочется рвать.

Мне надоело.

Вся логика, здравый смысл, вся личина воспитанного человека смыта цунами первобытной злобы. Второй, быстро среагировав, пытается вскочить с низкого дивана, но Элька толкает его — и он чуть заваливается. Это даёт мне секунду . Сокращаю дистанцию, бью головой в переносицу . Парень оседает, держась за нос. Кто-то хватает сзади, пытаясь уронить. Расставляю ноги, мешаю броску, и боковым зрением вижу: Элька хватает бутылку со стола и бьёт захватчика по голове. Захват ослабевает. Резко бью локтем назад. Разворачиваюсь, провожу двойной в голову. Второй удар проваливается — я падаю на пол.

Быстро встаю. Элька за мной. Хорошо. Где уроды?

— Козёл! Он мне нос сломал! Ты мне ответишь! На стрелку придёшь! Я тебя раком поставлю! — орёт один, стоя на коленях. Холодная ярость по-прежнему обжигает. Подскакиваю — и бью носком туфли по рёбрам. Интересно, итальянцы делают такие длинные носки специально для этого?

Второй хватает бутылку шампанского — да что такое, опять бутылка! Разбрызгивая пену, несётся на меня. Это плохо. Бутылка советского шампанского — отличный ударный инструмент. Встаю в стойку, прикрываю собой Эльку. Лишь бы не задела её.

Две тени выскакивают из толпы. Конечно — такой цирк. Молча сбивают любителя шампанского и профессионально начинают бить его ногами. Элька подбегает ко мне, хватает за руку:

— Милый, хватит. Пошли. Сейчас охрана придёт, — шепчет она.

Упираюсь. Пламя в голове ещё гудит. Но появляются первые здравые мысли. Продираюсь к выходу. Чёрные пиджаки охраны проносятся мимо. Серж и знакомый парень из клана догоняют. Серж подмигивает, хлопает по плечу:

— Да ты смертник, парень! Вот куда тебе надо… — и осекается под бешеным взглядом Эльки. — Ладно, шучу-шучу, — оправдывается он.

— Спасибо, что помогли, — благодарю я.

— Ладно, свои люди.

Выбегаем на улицу. Адреналин кипит в крови. Настроение — планету переверну. Серж с другом бегут к мерсу. Вдалеке — сирена. Красота. Хватаю Эльку, целую в губы. Она отвечает.

Что ещё надо?

Остановись, мгновение — ты прекрасно.

Элька отрывается от поцелуя и строго говорит:

— Ещё раз такое сделаешь — брошу.

Смеюсь, хватаю её за руку и бегу к Сержу.

Утром бегу, как всегда, свой очередной кросс. Сегодня — намного легче. На спине будто выросли крылья. Конечно, глупо — в тридцать лет испытывать щенячий восторг просто от того, что сходил с девушкой на дискотеку. Но ничего не могу с собой поделать. Улыбка не сходит с лица, о чём Алекс мне и намекнул, посоветовав съесть лимон.

Ускользая ночью из двери, Элька со вздохом сказала, что теперь, раз мы начали встречаться, совместные тренировки придётся прекратить. Толку не будет. Поэтому сегодня я бегу с Алексом, верным другом, и со всеми желающими — здесь вообще принято бегать по утрам.

Вообще, утренние пробежки — необходимость. Для боёв нужна дыхалка. Многие бегают даже на Ароге. Чем ближе миг перехода на Эрот, тем более оголены нервы. Пыл сбивается на ристалищах и бегом. Хотя, если верить Алексу, это помогает слабо — особенно когда до открытия портала остаются считаные дни.

Сегодня бегут почти все. Степенно бегут взрослые — им уже ничего доказывать не надо. Взяли темп и бегут, никого не замечая. Иногда только останавливаются, чтобы дать подзатыльник зазевавшейся мелюзге. Медленно бегут девушки — им надо обсудить вчерашние покупки и походы на дискотеки.

В центре бодро бегут пожилые — старички и старушки. Причём очень бодро. И назвать их "стариками" — это с большой натяжкой. Фигуры у них — загляденье. Только морщины и седые волосы выдают возраст. Странно, но никто из женщин не красит волосы. И должен признать — седина может быть красивой.