Последовавшая после торжества ночь с прелестным любовником тоже не принесла Лиммене привычного удовольствия: тревога не оставляла, и это сказывалось на всем. Обсуждения с советниками на следующий день снизили беспокойство лишь чуть-чуть, зато Ниррас предложил ей поговорить с отерхейнским невольником.

В этом был смысл, и она согласилась. Возможно, изгнанник, знающий степную страну изнутри, мог натолкнуть на какую-то мысль. Лиммена немного жалела, что в тот раз погорячилась и велела высечь его – возможно, этим она настроила его против себя, и он теперь будет говорить с ней не так откровенно, как мог бы. Поэтому на этот раз она решила держать себя с ним немного ласковее.

Как назло, хотя и ожидаемо – тревога всегда сказывалась на ней самым дурным образом – за несколько минут до запланированной встречи с Айном ее одолел особенно сильный, болезненный приступ кашля. Она задыхалась, а в груди хрипело и булькало. Лекари сумели немного облегчить приступ, но не более, а потом долго ее осматривали. Лиммена, видя, насколько они взволнованы, вынудила их сказать все как есть. Хотя и сама уже чувствовала, что ей становится все хуже, что бодрая она все реже, а вялая все чаще, но услышать подтверждение все равно оказалось слишком болезненно. Ощущение ускользающего времени становилось все отчетливее. А она еще столько всего не успела! Недоделала, недосказала, недолюбила, недожила…

Пожалуй, именно это чувство, что времени слишком мало, что его не хватит на все, что нельзя терять ни мгновения, и заставило царицу все-таки принять невольника сейчас, невзирая на собственное самочувствие.

Айн вошел, как и в прошлый раз, не выказывая страха, держал себя свободно и выглядел скорее заинтересованным, чем каким-либо еще. И Лиммене это было на руку, так что она предложила ему сесть и заговорила с ним вполне добродушно. Кажется, ему это понравилось, потому что, отвечая на ее слова, он улыбнулся, и улыбка эта отразилась во взгляде.

А все-таки поразительные у этого степняка глаза! Она никогда прежде не встречала такой расцветки: серебро в тонком кольце темного индиго – потрясающе красиво! Да и сам он, нельзя не признать, очень красив. Но удивительно не это – удивительно то, что он настолько красив сам по себе. Чтобы родились такие, как Рэме или Вильдэрин, в невольничьих домах сводили самых привлекательных и способных рабов, иногда даже не в одном поколении. А тут какой-то степняк, который даже не иллиринец (все-таки иллиринцы как народ, в отличие от дикарей, отличаются некоторым изяществом черт). Говорили, впрочем, что кханади Аданэй был недурен собой, но разве кто посмел бы сказать что-то иное о царевиче? Элимера сейчас тоже всячески восхваляли его приближенные и не очень льстецы, ну так и что из этого?

– Скажи, Айн, тебе что-нибудь известно о связях кхана с эхаскийскими принцами, вельможами и регисом? – негромко спросила Лиммена, чуть подавшись вперед.

– Кое-что, Великая. Не слишком много. Твоя поездка туда была как-то связана с Отерхейном?

– Косвенно… Старый государь Эхаскии скончался.

– Гнедер? – удивился Айн, широко распахнув свои удивительные газа. – А я уж думал, что старик и внуков переживет…

Это прозвучало так, словно он был не рабом ей, а одним из вельмож, с которым она решила обсудить политику.

– Для тебя он регис Гнедер, а не старик, – поморщилась Лиммена.

– Разумеется, Великая, извини. Это от неожиданности вырвалось, и я на мгновение забыл, что разговариваю с повелительницей Иллирина.

И снова, как и тогда, его слова были где-то на грани между наглостью и почтительностью, смотря как истолковать.

– Ладно, – подавила она возмущение. – Я тоже забыла, что говорю с сыном одного из младших советников кхана Сеудира. Так поведай же мне, Айн, что ты знаешь об отношениях Отерхейна и Эхаскии.

– Конечно. Только сначала позволь спросить: кхан Элимер тоже прибыл отдать регису последние почести?

Лиммена кивнула.

– И поддержал кого-то из принцев? Кого? Иэхтриха?

– Верно, – протянула царица и прищурилась: – Как ты догадался?

Айн пожал плечами.

– Он самый разумный из принцев и при этом самый… внушаемый. Конечно, когда есть чем его убедить.

– Вот именно это меня и беспокоит. Ума не приложу, как бы выяснить, что мог наобещать ему Элимер и в обмен на что! – воскликнула Лиммена, на сей раз и правда забыв, что говорит со своим невольником, а не с приближенным вельможей.

– Послушай, моя повелительница, Отерхейн от Эхаскии довольно далеко, и ничего настолько уж ценного, что могло бы понадобиться регису, кроме лошадей и оружия, там нет. А лошадей и оружие, насколько я знаю, Отерхейн поставляет туда и так. А ты что предложила Иэхтриху? Ведь я верно понимаю: ты тоже поддержала его, и теперь тебя волнует, на чью сторону он в итоге склонится?

– Все так. Выход к морю. В ответ на это Иэхтрих обещал стать нашим союзником и если не помочь, то хотя бы не вступать в войну на стороне Отерхейна. Но тут объявился Элимер...

Айн задумался и надолго замолчал. Лиммена ждала. Она уже поняла, что даже если степняк и не сумеет подсказать ей что-то определенное, то, может, наведет на нужную мысль.

– Может быть, Иэхтрих пообещал Элимеру то же, что и тебе… – без уверенности пробормотал Айн. – Просто не вмешиваться в… – тут он вдруг осекся и снова замолчал и нахмурился.

– О чем ты думаешь? – не выдержала Лиммена.

Айн помедлил, будто додумывая мысль, затем ответил:

– У Иэхтриха ведь помимо орды сыновей есть еще дочь. Вроде ей сейчас должно быть шестнадцать или около того? А Элимер, насколько мне известно, все еще не женат…

– Да, но ты сам заметил: у Иэхтриха куча сыновей. Дети Отрейи ни на что не смогут рассчитывать, даже на земли в отдаленных провинциях. Как с Райханом не получится. Тогда кхан Сеудир женился на царевне Райханской и...

– Да-да, я знаю, – махнул рукой Айн (опять забыл, с кем разговаривает?). – Знаю. После этого Элимер, наследник двух престолов, при первой же возможности присоединил Райхан к Отерхейну.

– С Эхаскией так не выйдет, иначе прежде придется убить всех сыновей Иэхтриха, а это даже для кхана слишком. Так что Отрейя не такая уж выгодная невеста для правителя Отерхейна, есть куда более интересные варианты. Хотя бы одна из принцесс Тэнджи…

– Зато для Иэхтриха огромная удача и потрясающая возможность – породниться с правителем Отерхейна. Это сразу же усилит Эхаскию. А что нужно от этого брака Элимеру, ты же и сама знаешь. Ему нужен Иллирин. А для этого нужны союзники. Желательно, у ваших границ. Антурин он уже заполучил силой. Если еще и Эхаскию привлечет на свою сторону, то останутся только государства на севере.

– Тогда Иллирин окажется почти что в окружении врагов. Ничего хуже придумать нельзя. – Она прошлась по комнате, затем снова опустилась на кушетку. – Твое предположение кажется до отвращения правдоподобным. О, какая жалость, что Латтора уже замужем!

– Не забывай, это всего лишь наши домыслы, ничем не подтвержденные. Хотя и правдоподобные. Ведь твои разведчики тебе ничего похожего не доносили?

– Нет, – покачала головой царица. – Но кхан и регис могли скрыть свой договор даже от приближенных. Или договорились лишь только что… Ну или мы и правда все придумали. Я уже велела усилить слежку. Надеюсь, что скоро появятся какие-то новости.

– А ты думала о том, чтобы посеять смуту в самом Отерхейне? Это бы на какое-то время отвлекло кхана от заигрывания с возможными союзниками.

– Я думала, – отмахнулась Лиммена. – И все еще думаю. Потому Ниррас и выспрашивал у тебя имена вельмож, которые поддерживали другого кханади.

– Да, но одних имен мало. Надо пустить слух, что Аданэй жив и прячется. Неважно, что это неправда. Люди любят такие истории и быстро подхватят, бродячие певцы сочинят красивые песни, чернь их разнесет… Видишь ли, поединок между кханади – это священный обряд: кто победил, того выбрали боги. А если возникнут сомнения…

– Тогда и богоизбранность кхана окажется под сомнением.