– Я уже говорил, – процедил Элимер. – Казнить. Медленно. Ублюдок унизил нас, заставив воевать с детьми. За это его муки растянутся на недели.

– Да? Ну, хорошо, – в голосе Видальда проскользнула усмешка, причины которой Элимер не понял.

Крепко связанные дикари, размещенные ближе к центру лагеря, жались друг к другу, избегая смотреть на победителей. По требованию кхана стражники подошли ближе, освещая их факелами. Свет огня выхватил лица пленных: в основном взрослые, юных значительно меньше, и всего лишь несколько детских.

«Конечно, – Элимер скрипнул зубами. – Ведь остальные дети мертвы».

– Я жду, – обратился он к Видальду.

Телохранитель протиснулся в толпу пленных и вытолкнул оттуда худую женскую фигуру.

Элимер протянул руку к одному из стражников, и в ладонь тут же легло гладкое древко факела. Он шагнул к дикарке, ярче освещая ее лицо, и сразу понял усмешку Видальда: предводительница оказалась немногим старше убитых детей. Глядя на юное, измазанное в земле и крови лицо, кхан задавался вопросом: как такая девчонка могла стать вождем? Или же Видальд ошибся?

Дикарка вскинула горящий ненавистью взгляд, и Элимер узнал его: именно в эти глаза он смотрел, когда в него летела та страшная стрела. Это многое объясняло. Не иначе, девчонка – шаманка, вот ее и поставили во главе войска.

Она смотрела с такой злобой, что казалось, стоит развязать ей руки, и она – даром, что безоружная, – набросится на него. Мелькнула шальная мысль проверить догадку, но Элимер сдержался: пока только Видальд знает, что девчонка нужна живой, и лучше не рисковать. Стражники могут убить ее за одну только попытку напасть на кхана, а такая смерть слишком проста. Вождь, кем бы он ни был, должен быть казнен на главной площади.

– С девчонки не спускайте глаз, – велел Элимер стражникам. – Головой отвечаете.

Он проследил, как воины увели дикарку к остальным пленным, затем передал факел Видальду.

Вместе с телохранителем они вернулись к большому костру, разложенному специально для правителя. Элимер опустился на шкуры и велел Видальду устроиться напротив, но спать не лег. Сидел, смотрел на огонь и молчал, а в голове вертелись тревожные мысли и вопросы.

Слишком уж удачно вышло, что дикари сами вылезли из лесов, что не пришлось их выманивать. Возможно, был в этом какой-то подвох. О чем говорилось в том пророчестве? Ведь что-то же заставило дикарей не только ввязаться в безнадежную битву, но и сделать вождем девчонку лет шестнадцати. Хотя если она шаманка, то спрашивать с нее надо бы, как с полноценного воина. Однако казнь все-таки будет быстрой. Каким бы жестоким его ни считали, а терзать глупую девчонку рука не поднимется.

***

Шейра плелась с опущенной головой и не смотрела в глаза соплеменникам, боясь прочесть безмолвные обвинения. Сильнее этого мучило только понимание, что все оказалось зря: и пророчество, и великая Стрела, и множество принесенных в жертву жизней. Дети погибли почти все, а остатки вольных народов шли за торжествующими победителями. Шейра видела радость на лицах шакалов, слышала смех, и от этого становилось еще горше.

Она не понимала, куда их ведут и зачем, почему не убили, но знала одно: если враги решат сделать их рабами, то ничего у них не выйдет. Любой из племени скорее умрет под плетью, чем станет прислуживать шакалам.

Самое большое испытание ждало пленников впереди. Пока шли по безлюдной степи, можно было не смотреть на темных людей, не видеть их злорадства, но вот начались каменные шатры, и там их окружили простые жители. Они кричали, размахивали руками, бросались комьями земли и камнями. В лоб Шейры попал острый, как наконечник стрелы, кремневый обломок, кровь заструилась по лицу, заливая глаза, а девушка даже не могла ее вытереть – руки связаны. Воины, приставленные охранять пленных, пытались помешать толпе, но не особенно усердствовали. Под конец пути айсадка едва держалась на ногах, стопы истерлись, мышцы болели, но, чтобы сохранить остатки достоинства, она старалась не показывать, как измучилась.

До главного шакальего логова добрались поздним вечером. Там их снова встретила орущая толпа, но в этот раз все закончилось быстро – к Шейре подошли два воина, отделили от остальных и завели внутрь огромного каменного шатра. Подталкивая в спину, провели вниз по мрачным каменным проходам в крохотное сырое помещение. Там айсадка забилась в угол и попыталась отрешиться от всего, чтобы не сойти с ума. О судьбе соплеменников в тот день она так и не узнала.

***

Таркхин встречал кхана и знатных воинов на пороге тронной залы, сейчас освещенной множеством факелов, укрепленных на колоннах и у стен. Позади Элимера, как обычно, шел Видальд – живой и невредимый. Советник едва поверил собственным глазам, ведь ясно видел, что стрела летела в телохранителя, она не могла пронестись мимо, от нее не защитился бы ни один воин, даже самый могучий. Видальд же, тем не менее, не пострадал…

– Таркхин, что-то случилось? – спросил кхан, заметив, что наставник побледнел. – На тебе лица нет.

Чародей тут же взял себя в руки.

– Я не спал всю ночь, повелитель. Наверное, усталость сказывается.

Пораженный чудесным возвращением Видальда, Таркхин не успел выдумать объяснение получше, и Элимер ему не поверил. Уж он-то знал, что чары позволяли долго обходиться без сна, и все же отнесся к лукавству советника снисходительно и не стал ни о чем спрашивать. Тот и раньше, бывало, о чем-то недоговаривал – в конце концов, у колдунов свои тайны, недоступные даже властителям.

Таркхин быстро сменил тему:

– Поздравляю с победой, мой кхан. Мне сказали, ты привел пленных. Могу узнать зачем?

– Позже, – ответил Элимер и обратился к стоящему у стены слуге: – Позови Хиргена.

Прислужник бросился исполнять поручение, кхан же прошел вглубь залы и, поднявшись по короткой лестнице, опустился на покрытый резьбой и волчьими шкурами трон. Видальд заступил за спину правителя, а Таркхин и воины присели на скамью неподалеку.

Спустя несколько минут обитые железом дверные створки распахнулись, и на пороге появился худой сутулый мужчина с коротким мечом и гроздью гремящих ключей на поясе. Отвесив глубокий поклон, он приблизился.

– Хирген, – заговорил Элимер, – дикарей надежно заперли?

– Они в подземелье, мой кхан.

– Охраняйте их как следует, отныне ты за них в ответе.

Хирген склонил голову, и Элимер продолжил:

– Одну дикарку я велел запереть отдельно от всех. Это сделали?

– Да, повелитель, она на нижнем ярусе темницы.

– Хорошо. Через… – он задумался. – Через неделю она будет казнена, но пока пусть ей дают нормальную воду и еду. Набросайте ей сена и овчины, чтобы не мерзла, и пусть ее никто и пальцем не тронет. Она нужна живая и здоровая. Проследи лично.

Хирген снова склонил голову, сопроводив движение словами «разумеется, мой кхан».

– И смотри, чтобы никто раньше времени не сообщил ей о том, что ее ждет. Надеюсь на тебя. Теперь ступай.

Смотритель темницы удалился, и кхан обратился к приближенным:

– Жаль, что рабы из дикарей никудышные, а брать у них нечего – воины остались без добычи. Потому каждый, кто участвовал в походе, пусть получит разовую надбавку к жалованию. Рядовым бойцам тридцать медяков, десятникам – пятьдесят, а сотникам по одному серебрянику. Себе возьмите пять. Батерхан, сходи к казначею, он выдаст деньги, распредели их по сотням.

– Благодарю за доверие, повелитель. Будут какие-нибудь распоряжения насчет пленных?

– Пока нет.

– Их можно продать соседям, – вмешался Таркхин.

– Боюсь, наши соседи уже тоже знают, что дикари не хотят и не умеют работать, – усмехнулся Элимер. – Мы больше потеряем, отправляя их с караваном, чем выручим на продаже.

– Держать их здесь и кормить не менее накладно, – многозначительно приподнял брови советник.