***
– Неизбежное… Мне нравится это слово, – пробормотало чудовище, услышав отзвук разговора с другого конца мира.
Оно улыбнулось и перестало вслушиваться: человеческим колдунам все равно не дано спорить с вселенскими силами. Хотя о ее участии в игре они догадались. Да – ее. Чудовище выглядело – и ощущало себя – женщиной. Сверкающие серебром волосы, сияющие звездным светом глаза, строгие черты и нечеловеческая грация – она вызывала восхищение и восторг у всех, кому доводилось ее видеть.
Она – одна из великих, кого чародеи прозвали Изначальными. Но сами они именовали себя Теми-Кто-Остался. Бессмертные, почти всесильные, они обрели свое окончательное бессмертие в тот миг, когда этот мир стал миром людей. Теперь они не могли даже сами себя убить, они могли погибнуть разве что вместе с миром. И они могли бы владеть им, если бы власть все еще их интересовала. Одни из них спали, каждый в своем уголке, другие, кто еще не утратил любопытства, без устали исследовали любые проявления жизни, ну а третьи играли в людей.
Шаазар тоже долгое время играла. Проживала одну смертную жизнь за другой: рабыня, царица, богиня, сумасшедшая, калека, наемница. Мужчина, женщина, ребенок, старик – кем она только ни была. Потом это надоело, и она уснула на многие столетия.
Ее разбудил крик новорожденного, и она почувствовала, как в мире что-то меняется – едва уловимо, едва заметно. Шаазар отыскала нить изменений и поняла, что должно случиться, чтобы этот мир погиб. Потому что только вместе с его гибелью она сможет снова оказаться вместе с теми, с кем хотела бы – со своими элайету. И она включилась в игру вселенских сил, чтобы уйти к ним. Ее не волновало, что ради этого всем остальным придется погибнуть.
Шаазар уселась под деревом, прислонилась к нему и уставилась в небо, мелькающее в просветах лесной кроны. Развязала кожаный мешочек, висящий на поясе, и достала гладкие камешки. Начала пересыпать их из руки в руку – ей нравился звук, который они издавали, он помогал отрешиться от настоящего и уйти в воспоминания. Память – единственное, что осталось в ее бессмертной жизни...
Когда-то ее называли Кровавая Шаазар. Она не принадлежала ни к одному из живших ранее или живущих сейчас народов, она была единственной. Ее создали, как совершенное оружие, выковали, как идеальный клинок. Создатель – один из безумцев, грезивших покорением вселенной, – творил свое орудие на протяжении веков и сотворил чудовище, столь же прекрасное внешне, сколь и безжалостное в своем могуществе. Ее боялись так, что матери не отваживались пугать ею детишек, и одно только имя – Шаазар Кровавая – вызывало у смертных отупляющий ужас. Она могла убивать силой мысли, подчинять призраков и духов природы.
Создатель получил свое оружие для завоевания мира, но не успел им воспользоваться: Шаазар встала на сторону элайету – единственного народа, способного противостоять ее силе. Сначала Шаазар думала, что ненавидит их, но эту ненависть внушил ей ее создатель. Любовь же к ним стала ее собственным чувством и ее собственным выбором. Создатель ошибся, одарив свое творение способностью чувствовать. Когда он понял это, было уже слишком поздно: дитя предало отца, а потом и уничтожило.
Шаазар осталась с элайету.
Пролетели тысячелетия.
Она видела, как рушились и вырастали горы, помнила то, что забыли даже камни. Видела она и как дикарями явились на эту землю первые иллиринцы, которые еще не называли себя так и не осознавали. Иногда они приходили к элайету, приносили дары, моля о тайных знаниях. Постепенно перед людьми отступали леса, на их месте создавались города, исчезали города и снова появлялись.
Многое менялось, медленно и постепенно. Но закончилось в одночасье – этот мир стал миром людей. Однажды туман поглотил землю – и тихо ушел. На первый взгляд все осталось по-прежнему: крепости не превратились в руины, горы не рухнули, моря и реки не вышли из берегов, но многие народы исчезли – древесные духи и элайету, хозяева лесов и рек, крылатые змеи и карлики... Исчезли, оставив после себя только предания. Об иных и преданий не сохранилось. Но хуже всего, что некоторые из древних жителей этого мира стали его пленниками. Шаазар до сих пор не знала почему. Никто не знал. Они назвали себя Оставшимися, а люди именовали их Изначальными.
В первое время Шаазар не понимала, что случилось. Потратила годы, десятилетия, века, чтобы найти хоть одного из элайету, ведь они стали ей родными, хотя кровь в них текла разная. Исходила и явный мир, и мир-по-ту-сторону: иногда ей казалось, что она видит тени исчезнувших, слышит незаконченные разговоры и недопетые песни. Вот только самих элайету нигде не было.
Позже Шаазар поняла: миры разделились. В нескольких потаенных местах граница между ними оставалась тонкой, и люди могли попасть в мир сказочных для них существ. Они и попадали туда – иногда по случайности, иногда по неосторожности. Но Тем-Кто-Остался не дано было сделать и этого. Несмотря на силу, их удерживало здесь, словно цепями. Они не могли даже умереть.
Шаазар порою завидовала смертным, ведь эти счастливые глупцы не знали, что такое настоящее одиночество, как оно невыносимо и как влечет за собою безумие, и им было не понять, как нестерпимо бессильное могущество.
Но если этот мир погибнет, то Шаазар либо забросит в мир параллельный, где по-прежнему живут ее элайету, либо она умрет вместе со всеми остальными здесь. Первый исход нравился ей больше, но, в общем-то, устраивали оба. Главное, что теперь у нее появилась возможность уйти. Благодаря вражде братьев – далеких потомков человека, одаренного и проклятого самой Смертью.
Главное, чтобы ни один из них не скончался раньше времени... Поэтому Шаазар, зная, что люди часто умирают внезапно и нелепо, следила за этими двумя, чтобы, случись что, защитить от смертельной угрозы. Помогая им, она помогала хаосу и пустоте в их вечной битве с бытием и порядком. А самое главное – помогала себе.
Шаазар хихикнула и по привычке, родившейся из одиночества, сказала вслух:
– Неизбежное… Неотвратимое… Какая прелесть!
ГЛАВА 14. Не стоит злить царей и женщин
– Нужно, чтобы ты, мой хороший, кое о чем мне рассказал, – промурлыкала царица, потягиваясь на кровати.
Вильдэрин полулежал рядом, опираясь на согнутую в локте руку и с улыбкой глядя на Лиммену. С растрепанными после сна волосами, без украшений, обнаженный и едва прикрытый легким покрывалом, он казался еще более юным, чем обычно.
Они проснулись почти час назад, но все еще нежились в постели. Рэме принесла напитки: ей – освежающий белый чай, ему – его любимый кофе. Поднос с уже опустевшими чашками стоял на полу возле кровати. И хотя пить, не вставая с ложа, было не слишком-то удобно, зато крайне приятно и уютно. Тем более что Лиммена нечасто просыпалась в таком светлом, безмятежном, умиротворенном настроении, как сегодня. Ей даже не хотелось заводить этот неудобный разговор, нарушать спокойствие этого утра и огорчать любовника, но она и так откладывала его уже третий день.
– Обо всем, о чем захочешь, – мягко ответил он, накрутив на палец прядь ее волос.
– О твоем слуге.
– А что с ним? – нахмурился юноша, и его рука, играющая с прядью ее волос, замерла, на лице застыла неуверенность, она же прозвучала в голосе. – Почему ты вдруг снова им интересуешься?
Лиммена так и знала, что Вильдэрин отзовется на ее вопрос беспокойством и ревностью. С неудовольствием отметив, что оказалась права, она поморщилась, чем только усугубила смятение любовника. Он всегда чутко улавливал даже тень раздражения на ее лице и, если это раздражение хотя бы косвенно относилось к нему, сразу же делался мнительным и тревожным. Лиммена поспешила его успокоить:
– Интересуюсь, потому что не доверяю ему. Кое-что в его словах не сходится, и это меня смущает, ведь он довольно близко подобрался к тебе, а значит, и ко мне. Поэтому расскажи мне все, что о нем знаешь, все, что он тебе когда-либо рассказывал.
