Растерявшийся юноша сел на кровати.

– Я знаю немногим больше, чем ты... – проговорил он и ровным голосом перечислил: – Он был рабом в Отерхейне с детства. Иногда он скучает по этой стране. Он выучил наш язык, когда прислуживал детям какого-то вельможи и присутствовал при их занятиях. Шрамы у него оттого, что его множество раз били хлыстом. И много раз перепродавали разным господам, однажды даже отправили… – Вильдэрин запнулся и помедлил, будто прикидывая, стоит ли заканчивать фразу. Под требовательным взглядом Лиммены все-таки решился: – Однажды отправили в публичный дом. Несколько раз перепродавали в Эшмире, а оттуда он уже попал сюда. В детстве у него был брат, который погиб.

– Каким образом погиб?

– Не знаю… он не говорил.

– Тебе не кажется это странным, мой милый? Он довольно долго находится подле тебя, а знаешь ты о нем так мало… Одни только общие сведения и никаких подробностей. Разве так рассказывают о себе?

– Айн не слишком-то болтлив, – пожал плечами юноша. – Он больше слушает, чем рассказывает.

– Вот именно! – воскликнула Лиммена и, поднявшись с кровати, обошла ее.

Любовник повернулся вслед за ней, опустил ноги на пол и тоже встал. Покрывало соскользнуло с его бедер, и она невольно залюбовалась его поджарым гибким телом. Но нет, сказала себе царица, сейчас не время для любовных утех. Она мотнула головой и повторила:

– Вот именно. Как знать, отчего он так внимательно тебя слушает. Кто он вообще? Может, и вовсе лазутчик?

– Почему ты так считаешь, моя прекрасная госпожа? – в недоумении вопросил Вильдэрин.

– Да потому что он солгал! И тебе, и нам всем. Никакой он не раб с детства. Он родился и вырос свободным. Возможно, и сам был господином. Не знаю как насчет остального: избиений, перепродаж, публичного дома – может, это и правда. Да только не с детства.

И Лиммена поделилась с Вильдэрином своими догадками и теми наблюдениями, из которых они родились.

Юноша в задумчивости нахмурился и опустил взгляд в пол, будто что-то вспоминая. Наконец снова взглянул на Лиммену и осторожно, медленно произнес:

– Если это так, то кое-что мне стало понятнее… Не знаю, как объяснить, но иногда я чувствовал что-то такое в его взгляде или жестах, что-то едва заметное, настолько слабо уловимое, что мне казалось, будто я все придумываю… и мне только мерещится, что его якобы задевает обязанность прислуживать мне. Тем более что он всегда выполнял мои поручения без нареканий. И я уверен, что никогда не желал мне зла. Ведь тогда, на празднике, пусть по ошибке, но он и правда хотел меня спасти!

– Или себя? – усомнилась Лиммена. – Где бы он оказался, если бы ты погиб? Снова в невольничьих залах, став одним из многих?

– Нет, я в это не верю, – с убежденностью сказал юноша, покачав головой. – Я думаю, он был искренен в своем порыве.

– Радость моя, ты слишком хороший, – она погладила его по щеке, – и поэтому не можешь заподозрить в других злого умысла. Как он попал сюда, к нам, ты знаешь?

– Да, любимая моя, знаю, – обрадовался Вильдэрин, что наконец-то может ответить точно. – Его купил советник Ниррас у кого-то из своих знакомых купцов и преподнес тебе в дар.

Как только он это сказал, Лиммена вспомнила: и верно, среди даров Нирраса был красивый светловолосый раб, но тогда она едва обратила на него внимание. Значит, вот кого надо поспрашивать об Айне – своего военного советника.

– Что ж, я спрошу и его тоже, – пробормотала она и громче добавила: – А потом отправлю тебя к нему или его к тебе, чтобы вы вдвоем тоже пообщались насчет всего этого.

Она приблизилась к Вильдэрину, огладила его плечи, но отстранилась, как только он захотел обнять ее в ответ.

– Тебе пора идти, – сказала она, коротко коснувшись его губ поцелуем. – И пока что не говори Айну о нашем разговоре.

– Разумеется. Я не скажу, – пообещал Вильдэрин и огляделся в поисках одежды.

– Там! – засмеялась Лиммена и кивнула в противоположную от кровати сторону, где частью на полу, частью на тахте лежали их шелковые одеяния.

Юноша улыбнулся в ответ и, воскликнув «точно!», пошел одеваться.

***

День подкрадывался к полудню, осенние дожди еще не зачастили, и солнечные лучи проникали в комнату, подсвечивая висящую в воздухе пыль. Ниррас сидел за столом и в нетерпении постукивал пальцами по дубовой столешнице, ожидая, когда придет царский наложник. Хотя до назначенного времени оставалась еще четверть часа, советник считал, что мальчишка непозволительно опаздывает. По его разумению, раб уже должен был стоять под дверью и смиренно ждать, пока его пригласят войти. Но вместо этого получилось так, что это Ниррас ждал балованного невольника, а не наоборот.

«Наряжается он там, что ли», – с брезгливостью подумал мужчина.

Накануне царица расспрашивала об Айне и своего любовника, и своего советника. Благо, что Ниррас давно подготовился к такому варианту и знал, что ответить. Более того, если бы Лиммена не догадалась сейчас, он бы сам в ближайшие месяцы намекнул ей на благородное происхождение ее раба. Это отвечало их с Гилларой замыслу.

Вчера, выслушав царицу, Ниррас «признался» ей, что просто не придавал значения прошлому Айна, не спрашивал о нем и вообще купил чуть ли не в довесок к двум сестрам-танцовщицам и редким драгоценностям. Но обязательно все выяснит, расспросит своего друга-купца и допросит самого Айна, если понадобится. И как же Великая наблюдательна и умна, что из-за парочки просчетов этого лгуна заметила неладное. И конечно же, она права: если невольник и впрямь был знатным отерхейнцем, то, с одной стороны, он может представлять угрозу. Но с другой, может быть и полезен, и надо бы выяснить, как он вообще оказался в рабстве. Если этот человек впал в немилость к Элимеру, то можно использовать его на благо Иллирина, выяснить что-то нужное относительно кхана и его приближенных.

Заронив эту мысль в голове правительницы, Ниррас предложил завтра же поговорить со своим другом-купцом – на его роль мужчина давно уже подобрал верного ему человека. Также он с готовностью согласился побеседовать с ее наложником в ответ на ее же замечание, что сама она могла что-то упустить из его рассказа.

«Еще бы ты не упустила, – с презрением думал Ниррас. – Когда ты с этим своим щенком, похоть не дает тебе мыслить здраво».

Что она нашла в никчемном рабе, советник не очень-то понимал. Предыдущий ее любовник, Краммис, казался ему куда более достойным. По крайней мере, он был свободным зрелым мужем и умел управляться с оружием, а не только со своим фаллосом. Даже Айн-Аданэй хоть и раздражал Нирраса еще с первого дня знакомства, но все-таки вызывал больше уважения. Пусть он тоже выглядел слишком смазливым и порою почти таким же изнеженным, как Вильдэрин, но все-таки еще он был кханади Отерхейна, а значит, наверняка неплохим воином и наездником, понимающим в политике и войне. А то, что этот кханади сумел довольно долго и успешно притворяться рабом по рождению, говорило также о его гибкости, способности унять спесь и поступиться сиюминутным ради будущего.

Айна советник тоже пообещал допросить и дал царице слово, что допытает его со всем пристрастием.

В дверь постучали, и Ниррас отвлекся от мыслей.

– Войди! – крикнул он.

Как он и думал, то царский любовник наконец-то соизволил явиться. Закрыв за собой дверь, шагнул вперед и поклонился.

– Да будут благосклонны к тебе боги, господин советник. Мне сказали, что ты желал меня видеть. Чем я могу тебе услужить? – мелодичным, приятным голосом произнес он.

Разодетый юнец, что ни говори, все-таки безукоризненно умел вести себя с высокородными вельможами. Впрочем, все царские рабы, рожденные в лучших невольничьих домах и взращенные там же либо во дворце, умели и это, и многое другое, отчего и стоили целое состояние. Иначе было не окупить затрат на их обучение и воспитание. Хотя Ниррас никогда этого не понимал, чем и отличался от большинства своих соотечественников.