Из помещения вели пять распашных дверей. Служанка подвела Аданэя к одной из них и открыла створки, пропуская его внутрь.

– Ты будешь жить здесь.

Взгляду предстали с десяток кроватей, и сразу вспомнился публичный дом. Аданэя передернуло от омерзения. Кое-как справившись с ним, он спросил:

– А кто живет в других комнатах?

– Тоже рабы. Их здесь много. Как тебя зовут?

– Айн.

– Так вот, Айн, скоро придет господин Уирген. Он главный надсмотрщик над вами, ты его сразу узнаешь. Он скажет, что делать. – Девушка двинулась к выходу, но в дверях задержалась и сказала: – Меня называют Рэме. Запомни – Рэме. Если понадобится о чем-то молить повелительницу, обратись сначала ко мне. Но только в крайнем случае, понял? А пока прощай. Видеться мы будем нечасто.

Она ушла, Аданэй же, оглядевшись, решил выйти к фонтану, послушать разговоры и, возможно, почерпнуть из них что-то полезное. Он присел на узкую пустующую тахту невдалеке от группы невольников, но, не услышав ничего, кроме пустой болтовни, заскучал.

Чтобы скоротать время, принялся разглядывать окружающих. На многих рабах красовались браслеты и серьги, пусть не золотые, а из меди и бронзы, а у некоторых из серебра, но все-таки напрашивался вопрос: насколько же богат Иллирин, если рабы могут позволить себе такое? В Отерхейне невольники носили одежду из грубой шерсти, а на украшения и вовсе могли не рассчитывать, да и жили в крошечных помещениях на нижних этажах или в бараках – отнюдь не в великолепных залах.

Аданэй знал, что иллиринцы любят роскошь, но до сих пор и близко не представлял всего размаха этой любви. Как среди такого великолепия привлечь внимание царицы, он понятия не имел. Да, его всегда любили женщины, но раньше-то он был наследником престола и вообще выделялся среди других мужчин, а теперь оказался всего лишь одним из многих невольников. Лиммена же не выглядела той, которую легко очаровать: возможно, она подпадала под обаяние молодых красавцев, но вряд ли под их власть.

Чем дольше Аданэй размышлял об этом, тем более ненадежной, нелепой, невозможной казалась ему задумка Гиллары и Нирраса. Мелькнула даже опасная мысль, не открыться ли, не рассказать ли все царице, но тут же он ее отбросил: вдруг Лиммена вместо того, чтобы поддержать и использовать Аданэя в борьбе против кхана, выдаст его, чтобы договориться с кханом.

Он вздохнул, решив, что сейчас все равно ничего умного не придумает, и снова принялся рассматривать окружающих и прислушиваться.

Тут вдруг разговоры и смех смолкли, а от главной входной двери послышались тяжелые шаги – сюда шел светлобородый великан с угрюмым взглядом. Невольники поднялись с мест, Аданэй последовал общему примеру. Вспомнив слова Рэме, он догадался, что видит Уиргена. Вслед за надсмотрщиком вошел изящный смуглый юноша в богатой одежде и встал за его спиной, небрежно скрестив руки на груди.

Обойдя невольников, Уирген остановился напротив Аданэя.

– Новый? Говоришь по-иллирински?!

– Да.

– Добавляй «господин», бестолочь!

Аданэй в очередной раз напомнил себе, что не время показывать нрав, и, хотя в сердце полыхнула злость, лицо приняло угодливое выражение.

– Да, господин, – сказал он.

– Так-то лучше. – Уирген задумался. – Ума не приложу, чем тебя занять… – Он умолк, но спустя миг разразился громогласным ревом: – Продохнуть невозможно от проклятых рабов! Занять нечем, а их все везут и везут. И живете тут, бездельники, чуть ли не лучше господ. Ну, чего вылупились, дармоеды?!

Под грозным взором надсмотрщика рабы опустили головы, но Аданэй заметил на лицах некоторых беглые усмешки. Видимо, гнева белобородого великана здесь не особенно опасались.

– Только и знаете, что дрыхнете, шляетесь по дворцу, да жрете, как свиньи, – бушевал Уирген. – И хоть бы прок какой! На месте царицы я отправил бы вас всех на скотный двор или в поля!

– Ты забываешься, Уирген, – раздался негромкий, но властный голос: это заговорил длинноволосый юноша, пришедший с надсмотрщиком. – Не тебе судить о решениях Великой, что бы она ни делала.

– Разумеется, это так, – смутился великан, – я просто хотел сказать…

– Я знаю, что ты хотел сказать, – с усмешкой протянул юноша, – слышу это не впервые и выучил твою речь наизусть.

– Что ж, ладно, – вздохнул Уирген. – Но клянусь, что и не думал перечить повелительнице. – Он еще раз вздохнул, затем надвинулся на Аданэя и ткнул его пальцем в грудь. – Ты, понятно, как и все, будешь дрыхнуть, шляться, жрать и ничего не делать!

Черноволосый незнакомец приблизился вслед за надсмотрщиком и, окинув Аданэя оценивающим взглядом, бросил:

– Кстати, Уирген, этот тоже подойдет.

– Подойду для чего? – вырвалось у Аданэя, но и надзиратель, и юноша уже двинулись прочь. – Эй! Так для чего я подойду? – крикнул он вдогонку.

Заносчивый юнец глянул на него через плечо, но ничего не ответил и со скучающим видом отвернулся. И только тут Аданэй обратил внимание, что на шее у него тоже красуется ошейник, не слишком заметный из-за того, что почти сливается с широким ожерельем.

«Так ты, спесивый ублюдок, и сам раб, – мысленно обратился он к юноше. – Даром, что выглядишь, как вельможа».

Когда эти двое вышли за дверь, Аданэй обратился к первому попавшемуся невольнику, стоящему рядом. Им оказался высокий парень с кудрявыми огненно-рыжими волосами.

– Здесь что, и правда рабы не работают?

– Уирген преувеличивает. Работают, но в разной мере. Такие, как я, – он покосился на Аданэя, – ну или ты, обычно выполняют личные поручения господ или прислуживают на праздниках. А другим приходится тяжко трудиться.

– А это кто приходил?

– Так Уирген же, – удивился парень. – Надсмотрщик.

– Это я понял. Я спрашивал о втором, который был с ним.

– Ах, этот! Так Вильдэрин, любимец Великой. Ты с ним лучше поосторожнее...

Вильдэрин… Ниррас упоминал наложника царицы, но Аданэй представлял его себе немного постарше. Этот же выглядел лет на восемнадцать.

Аданэй хотел задать еще какой-нибудь вопрос, но собеседника окликнул другой раб, и тот, мигом забыв о новеньком, отошел, а затем и вышел за дверь. Значит, невольникам и впрямь позволялось гулять по дворцу (шляться, как выразился Уирген). Недолго думая, Аданэй тоже решил выйти и осмотреться.

Проблуждав добрые полчаса по дворцовым лабиринтам, налюбовавшись мозаикой, лепниной, коврами и витражами, он оказался на верхнем этаже в коридоре, который завел в тупик. Поняв, что заблудился, Аданэй повернул обратно, но тут его взгляд упал на изваяние в нише у стены. Казалось бы, на вид ничего особенного в нем не было – небольшая бронзовая статуя, каких во дворце уйма. И все же эта скульптура заставила остановиться, замереть подле нее.

Полуобнаженный бронзовый юноша стоял на коленях, простирая вверх связанные руки, и казалось, что вот-вот оживет. Словно бы частица души скульптора сохранилась в статуе. Худой пленник выглядел исполненным силы, в его фигуре чувствовались напряжение и решимость – будто он сейчас встанет и разорвет веревки.

– Тебе нравится? – раздался за спиной холодный голос.

Наваждение исчезло, статуя умерла или уснула, и Аданэй оторвал от нее взгляд. Обернувшись же, увидел того юношу, что приходил с Уиргеном – Вильдэрина, наложника царицы. Теперь его можно было рассмотреть внимательнее. Стройный и как танцовщик изящный, он и правда выглядел и вел себя, будто свободный иллиринец. Шесть тугих черных кос, по всей длине украшенных золотистыми кольцами-зажимами, спадали до пояса, темные большие глаза на смуглом лице были подведены краской так, что казалось, будто их уголки поднимаются к вискам. Четко очерченные губы сейчас были сжаты. На запястьях сверкали золотые браслеты, а на пальцах перстни.

– Что тебе здесь нужно? Простым рабам сюда нельзя, – сказал юноша.

– Я заблудился.

Аданэй смотрел на красивое недовольное лицо, убеждаясь: не зря его предупреждали, что с этим парнем нужно быть осторожнее.

– Ты разглядывал статую. Почему?