Она выглянула в окно: солнце уже нырнуло за горизонт, и снаружи быстро свежело. В середине весны ночи все еще были холодные.

«Надо сказать, чтобы разожгли жаровню», – подумала царица.

***

Иллиринский дворец поразил Аданэя. Он ничем не напоминал угрюмый замок с мощными стенами, в котором кханади провел детство и юность. Здешний дворец выглядел невесомым – казалось, в нем живут дети ветров и духи неба.

Витые колонны и светлые башенки устремлялись в облака и словно сами были сотканы из них. Вокруг снежно-белых стен буйствовали краски: зеленели молодые листья на деревьях, цвела розовая магнолия, желтели нарциссы, лиловели гиацинты и фиалки. Из перламутровых и голубых мраморных чаш, красиво обросших сизым мхом, струилась сверкающая на солнце вода.

Аданэй никогда прежде не видел такого великолепия. Восхищенный, он даже чуть не забыл о рабском ошейнике, который словно обжигал кожу. Совсем забыть не давал крошечный колокольчик, свисающий с ошейника и тонко позвякивающий при каждом шаге. «Как на бычке», – с отвращением думал Аданэй. Он даже не мог придержать его, чтоб не звенел – руки были заняты тяжелым ларцом.

Две темнокожие девушки-близнецы шли по обе стороны от него и тоже позвякивали колокольчиками – вместе они трое создавали прелестную серебристую трель, которая, видимо, должна была услаждать слух господ, а заодно предупреждать о приближении рабов заблаговременно.

Ниррас привел невольников к обитым бронзой дверям, изукрашенным замысловатыми узорами, и стражники раздвинули копья, пропуская военного советника и его подопечных.

Роскошь проходной залы ослепляла: лазурная мозаика, изображающая богов и героев, соседствовала с многоцветными витражами, со сводчатых потолков, украшенных лепниной, свисали на цепочках масляные лампы. На полу из темного мрамора лежала ковровая дорожка из золотистого шелка, в углах притаились бронзовые скульптуры: крылатая кошка, женщина со змеиным хвостом и два мужчины – на лбу одного из них росли рога.

Ниррас, заметив, что рабы замерли и открыли рты, прикрикнул:

– Вы из какого захолустья, а? Хватит пялиться! Давайте, за мной!

Он провел их по просторному коридору. По пути встречались мужчины в широких шелковых штанах и ярких коротких туниках и женщины в тонких платьях из струящейся ткани, подчеркивающей изгибы тела. Руки и у первых, и у вторых были обнажены и увиты браслетами, лица накрашены, на шеях красовались ожерелья, а в ушах поблескивали серьги. Почти все встречные кланялись советнику, лишь два-три человека поприветствовали на равных – коротким кивком.

Теперь Аданэй понимал, почему и его нарядили в одежду мало того, что нелепую, так еще и напоминающую о публичном доме: в Эртине, по крайней мере, в царском дворце, все так одевались. Из тех, кого он здесь увидел, лишь Ниррас да стражники напоминали мужчин. Аданэй не удержался от вопроса:

– Господин, почему у тебя одежда… нормальная, а у остальных, как… как... – Так и не подобрав нужного слова, он закончил: – Непонятная.

– Потому что ты дикарь, вот и непонятная! – с ехидцей буркнул советник, но все же пояснил: – Я военачальник, воин, а они – придворные неженки. А ты вообще раб, – добавил он, – и тебе не позволено открывать рот без позволения. И уж тем более задавать вопросы. Понял?

Аданэй промолчал, но советнику не понравилось и это.

– Я не услышал от тебя «понял, господин».

– Так господин запретил мне открывать рот, пока не спросят. Я и не открыл.

– Щенок, – прошипел Ниррас. – Будешь дерзить, заменю другим, а тебя отправлю на рудники.

Аданэй потупился, но мысленно усмехнулся пустым угрозам: он бы посмотрел, как Ниррас и Гиллара отыщут еще одного кханади Отерхейна для своих планов. Нет уж, будут беречь его как зеницу ока, а не на рудники отправлять. И все-таки он решил не раздражать тайного союзника.

– Я понял, господин. Извини.

Длинный коридор закончился, и они взошли на лестницу. Темные ступени блестели и выглядели такими гладкими, что Аданэй боялся поскользнуться. Ларец с драгоценностями, который он нес, не давал смотреть под ноги.

Лестница привела на широкий мост из бледно-голубого мрамора высоко над землей, он соединял две части дворца. По краям – в углублениях, засыпанных землей, – росли незнакомые Аданэю деревья с треугольными листьями. Ветви так плотно сплетались, что земля внизу, под мостом, была не видна, и казалось, будто он идет по садовой дорожке. На противоположной стороне виднелся арочный вход, охраняемый очередными стражниками. Неподалеку от него Ниррас остановился и сказал:

– Сейчас войдем на половину царей. Не вздумайте еще и там рты разевать. Я хочу подарить Великой нормальных рабов, а не дикарей. – Советник окинул их грозным взглядом и зашагал дальше.

Царская половина оказалась не такой роскошной, как общая, зато выглядела куда уютнее.

Еще одна лестница, еще один переход – и четверо остановились у входа в покои царицы. Стоящий у двери привратник с ритуальным копьем приветствовал советника, но тот не ответил, вместо этого придирчиво оглядел рабов. Зачем, Аданэй не понял: на его взгляд, смотрелись они прекрасно – посередине он, светловолосый, по обе руки от него темнокожие девушки. Большеглазые, стройные, с длинными черными волосами, переплетенными золотыми нитями, – настоящие красавицы!

Наконец советник дал привратнику знак, и тот постучал в дверь два раза. На стук выглянула смазливая молоденькая рабыня с вьющимися русыми волосами и, кивнув, шмыгнула обратно. Через минуту вышла опять.

– Достославный советник, Великая ждет тебя.

Ниррас прошел внутрь, и вскоре из-за двери послышались приглушенные голоса. Где-то полчаса спустя появилась все та же девушка и приказала рабам войти в царские палаты.

Правительница Иллирина, величественная и строгая, стояла посреди светлых приемных покоев. Красное платье из тяжелой ткани облегало статную фигуру, темные с проседью волосы были собраны в сложную прическу из кос, на голове сверкал золотой венец. Несмотря на возраст (а может, и благодаря ему) царица была весьма привлекательна: большие карие глаза, белая кожа, высокие острые скулы и яркие губы. Даже морщинки между бровями и у крыльев носа, казалось, ее только красили, придавая суровый, как у богини возмездия, вид.

Ниррас указал на рабов широким жестом.

– Моя повелительница, здесь редкие заморские сокровища и самые красивые невольники из далекого Эшмира. Прими же от твоего верного слуги эти дары в знак преданности.

На лице царицы отразилось удовольствие, она приблизилась, мягко ступая по узорчатому ковру, запустила руку в ларец и вынула тяжелое изумрудное ожерелье. Затем провела пальцами по волосам одной из девушек и обернулась к советнику.

– Мой Ниррас, ты всегда знаешь, чем мне угодить, – улыбнулась царица. – Как же ты заполучил все это? Эшмир так далеко от нас!

– Мой бывший слуга, ныне богатый купец, ездил в Эшмир, хотел затеять с тамошними купцами торговлю. Не вышло. Зато привез оттуда кое-какие редкости. Ну а я купил: такие сокровища достойны царского дворца, а не купеческого дома.

– Пожалуй, – согласилась царица и еще раз скользнула взглядом по драгоценностям и невольникам.

Приказав поставить ларец на кованый стол возле кресла, она подала знак служанке. Та схватила за руки Аданэя и одну из сестер и повела их к выходу, третья двинулась следом. Уже у двери до Аданэя донесся голос царицы:

– Присядь, советник. Нужно многое обсудить…

По дороге девчонка передала рабынь другой служанке, Аданэя же привела вниз, в большую светлую залу. В центре ее возвышался фонтан – композиция из трех полуобнаженных женщин с кувшинами, – а около него на широких скамейках сидели мужчины и юноши. Судя по тонким бронзовым ошейникам и множественному перезвону – рабы. Хотя унизительные колокольчики, как оказалось, были не у всех, а примерно у половины находящихся в зале невольников. От чего это зависело, Аданэй не знал, но собирался выяснить: вдруг удастся избавиться от своего?