– Ладно. Так о чем ты хотел рассказать? О ложном пророчестве? Так выкладывай. Или оно оказалось недостаточно ложным?

– Вроде того, кхан. Оно, видишь ли, сбывается…

– Продолжай.

– Три видения. Первое – дикарские племена несутся по степи. Это ерунда: дикари сами и начали его исполнять. А вот второе уже интереснее: белая куница повергает коршуна.

– Какая еще куница?

– Имя девчонки, кхан, Шейра-Сину, переводится с айсадского как Белая Куница. Потому ее и поставили во главе войска.

Элимер ответил лишь спустя несколько мгновений:

– Даже если так, ведь это не сбылось, она не победила меня. Да ей это и не под силу…

Видальд многозначительно приподнял бровь. Они помолчали, глядя друг на друга.

– Я думаю, – осторожно начал воин, – что дикари неверно истолковали эту часть пророчества. Может быть, оно сбывается, но не совсем так, как они надеялись.

Элимер отвернулся и отсутствующим взглядом уставился в стену. Теперь ясно, о чем говорило видение, и ясно, отчего айсадка в последнее время стояла у него перед глазами. Он снова посмотрел на Видальда и спросил:

– Что же, все это заметили?

– Думаю, лишь я и, может быть, твоя Зарина. Остальные уверены, что у тебя есть другие причины держать здесь дикарку.

– Вот и хорошо, – вздохнул кхан. – Но не это тебя волнует, так? Тебя встревожило что-то еще?

– Да. Третье видение. Шаман видел города Отерхейна в руинах.

Элимер нахмурился и потер виски. Помолчав же, спросил:

– Я правильно тебя понял? Первое видение исполнилось. Второе… – он помедлил, стрельнув глазами в сторону. – Со вторым тоже все ясно. Получается, что и третье исполнится? Все-таки это было видение... Таркхин не раз говорил, что они бывают обманчивы. Или, может, оно тоже истолковывается как-то иначе? Или шаман вообще видел далекое будущее?

– Может быть... – отозвался Видальд. – А может, и нет.

– Да, ты прав, – вздохнул Элимер, проводя руками по лицу. – Надо быть готовыми и к худшему. – Он поднялся из-за стола и прошелся по книгохранилищу. – Ума не приложу, как узнать точно, угрожает ли нам что-то, и если да, то что именно. Одно дело явные опасности, на них всегда можно ответить. Другое – туманные пророчества.

– Таркхину эти колдовские штучки знакомы, может, он и подскажет.

– Да, без Таркхина не обойтись. Сегодня же поговорю с ним.

Кхан уже хотел отпустить телохранителя, но тут в голову пришла неприятная мысль.

– А почему айсадка так тебе доверяет? – с подозрением протянул он. – Тебя выбрала сопровождающим, тебе открыла пророчество...

На лице Видальда отразилось недоумение, но тут же сменилось пониманием. Он растянул губы в лукавой усмешке и бросил:

– Да не волнуйся, кхан! На кой сдалась мне твоя девчонка?! Да и я ей без надобности.

Элимер оторопел, а потом рассмеялся:

– Да ты вконец обнаглел! Когда-нибудь договоришься, и я отправлю тебя охранять дальние границы.

– Не отправишь: лучше меня телохранителя не найти. И потом, тебе нужен тот, кто хотя бы иногда будет говорить правду и не трястись от страха.

– И все-таки знай меру, – проворчал Элимер и махнул рукой, отпуская воина. – Ты принес мне ценные сведения. Спасибо.

Воин поклонился и двинулся к выходу, но дверях обернулся и как бы между прочим выдал:

– Она так ко мне относится, потому что я горец. Я не напоминаю других отерхейнцев и того охранника, который хотел ее снасильничать.

– А я? – вырвалось у Элимера. – Напоминаю его?

Воин пожал плечами.

– Не знаю, о тебе мы не говорили. – Не давая времени сказать или спросить что-то еще, он произнес: – Да благоволят тебе боги, великий кхан, – и скрылся за дверью.

Оставшись один, Элимер снова уселся перед трактатом, но уже и не думал его читать. Теперь, когда он узнал пророчество, стало еще тревожнее. Айсадка снова и снова всплывала перед глазами, и тем мучительнее было сознавать, что она по-прежнему его ненавидит. А он понятия не имеет, как это изменить. О, только бы она была цела!

В отношении чувств великий кхан и сейчас оставался неопытным юнцом, но раньше его это не беспокоило. В конце концов, многие женщины мечтали принадлежать повелителю Отерхейна, и если бы он только захотел, ему достаточно было указать на приглянувшуюся пальцем. Но только не на айсадку...

Кхан стиснул зубы, разозлившись на себя, и невольно задумался о третьем видении: Отерхейн в руинах. Он не разбирался в пророчествах, а неопределенность пугала, ведь беда могла прийти с любой стороны – а могла и не прийти вовсе.

Мучаясь вынужденным бездействием, кхан сам не заметил, как задремал, уронив голову на сложенные на столе руки.

***

Серый воин Хирм ехал на восток и останавливался у каждой деревни, которую встречал на пути. Туманные сумерки уже сменились ночью, небо слилось с землей, но разведчик не останавливался: благо, хорошо видел в темноте. От его взгляда не ускользнули и едва заметные отблески по левую руку. Хирм сразу же свернул в ту сторону. Огни приблизились, а через несколько минут проступили очертания домов.

Собаки, почуяв чужака, залаяли, в нескольких домах скрипнули, раскрываясь, двери: встревоженные селяне выглянули наружу. Трое мужчин, стоящих в дозоре, подступили к окружающей деревню ограде и настороженными взглядами уставились на незнакомца.

Хирм спешился, подошел ближе и воскликнул:

– Приветствую, люди! Вы уж извиняйте за беспокойство, не откажите путнику в еде да ночлеге. А монетами не обижу!

Дозорные недоверчиво молчали. Хирм этому не удивился. Среди простонародья бытовали поверья, что ночные гости могут оказаться перевертышами. Если же оборотня впустить, то к утру в деревне ни одной живой души не останется.

– Да не зверь я, сожри вас Ханке! – убеждал Хирм. – А раз впускать трусите, так хоть через плетень чего продайте. Ну не подыхать же мне с голоду, а?

Долго убеждать не пришлось: хотя дозорные молчали по-прежнему, зато из ближайшего дома вышел средних лет чернобородый мужик. По виду – староста. Освещая дорогу лучиной, приблизился к изгороди, окинул Хирма мрачным взглядом и спросил:

– Кто такой будешь?

– Воин я, границы охраняю. Гранхом называют.

– А здесь-то чего?

– Так на границах-то, почитай, весну и лето безвылазно отстоял! Вот, отдых и дали. Поехал семью навестить, а путь-то неблизкий, припасы к концу подошли. Да селение ваше, слава Гхарту, подвернулось. Дай, думаю, еды да ночлега спрошу. А уж в долгу не останусь.

– Хм, – мужик важно потер подбородок, – это можно... Только сначала нужные слова скажи, а то кто ж тебя знает... Ну!

– Пусть никогда Мальчик-Смерть не придет, ладонь не обернет, черным глазом не зыркнет.

Это было еще одним поверьем: ходили легенды, будто к тем, кому не суждено умереть своей смертью – больным, раненым, пострадавшим от нелепой случайности – смерть приходит в образе чумазого мальчонки. На ладони у него черный, лишенный ресниц глаз. Если мальчик смотрит им на человека – тот обречен. Разведчик не знал, почему считалось, будто перевертыши и прочая нечисть не могут произнести заклятие, отвращающее дурную смерть. Истоки поверья давно забылись.

– Ну что ж, – сказал чернобородый, – дам тебе приют.

Хирм зашел за ограду и двинулся за мужиком.

– Меня Часкен называют, – проговорил тот. – Я здесь староста.

– Да-да, я так и подумал, – улыбнулся разведчик.

Они прошли мимо колодца, миновали земляной, крытый соломой сарай и оказались перед домом старосты. Часкен открыл дверь и пробурчал:

– Заходи.

Хирм кивнул и ступил за порог. Староста указал ему на широкую скамью за столом, сам сел напротив и крикнул:

– Ирхите!

На крик вышла заспанная женщина. Вытянутое лицо и выступающая вперед челюсть придавали ей сходство с кобылой, а плавная мягкая походка – с кошкой. Разведчик подивился такому сочетанию.

Часкен велел жене:

– Подогрей-ка миску похлебки для гостя да тащи ее сюда.