Все записав, Ниррас пробормотал:

– Вот и хорошо, вот и ладненько. – Завернув восковую табличку в тряпицу, он засунул ее обратно в сумку и откинулся на спинку стула. – Теперь давай поговорим, как тебе поскорее попасть к ней на ложе.

По-прежнему не слишком понимая, зачем это вообще нужно, Аданэй не терял надежды избежать этой части замысла.

– Господин Ниррас, послушай, – заговорил он, стараясь придать голосу убедительности, – это ведь самая бесполезная часть задумки и самая рискованная. Вы с госпожой Гилларой хотите, чтобы в определенный момент я оказался рядом с Великой и вложил ей в голову какую-то нужную мысль, так? И за это я стану свободным и получу в жены знатную иллиринку, верно? Но ведь для этого мне необязательно делаться наложником царицы. Она приблизит меня и так, просто чтобы побольше узнать об Отерхейне.

Чем дольше говорил Аданэй, тем сильнее хмурился Ниррас. Наконец не выдержал и гаркнул:

– Довольно! Ты не настолько для нее значим, чтобы суметь что-то ей внушить, не оказавшись в ее постели. Поэтому делай что говорю. И не смей затевать никакую подлость за моей спиной!

– Ну что ты, подлость у нас с тобой общая, – съязвил Аданэй.

Мужчина пропустил это мимо ушей.

– Слушай: ей нравится потакать желаниям своих любимцев. Этот щенок, – он махнул рукой куда-то в сторону, – давно мог бы получить что угодно, если б только захотел и не был бы настолько зелен и глуп. Хотя с течением времени, пожалуй, даже он сообразил бы… Можно сказать, нам повезло, что он пока еще пустоголовый юнец, а ты уже привлек внимание царицы. Это хорошо.

– Это не то внимание, на которое я рассчитывал. Вообще-то сначала она хотела отдать меня своей рабыне, а потом приказала высечь.

Ниррас по-своему истолковал его слова.

– Рэме хотела отдать? Вот видишь, я же говорю: она обожает потакать своим любимцам. Вот и стань им. И сейчас, когда она тебя заметила, и ты больше не невидимка, пришла пора избавиться от мальчишки.

– Что?! – от неожиданности Аданэй вскочил с места. – Нет, не смей его трогать!

– Успокойся, ну! – прикрикнул мужчина, тоже поднимаясь со стула. – Никто не собирается его убивать, если ты об этом. А то она, чего доброго, еще страдать начнет, и ей станет не до тебя. Мальцу достаточно будет, например, свалиться с лестницы и сломать себе ногу. Так, чтобы какое-то время не мог к ней ходить. Самое страшное, чем ему грозит поломанная нога, плясать больше не сможет.

– Но для него это важно…

Мужчина будто не услышал.

– Ты станешь трепетно за ним ухаживать и как можно чаще докладывать ей о его состоянии. А там, глядишь…

– Ниррас, – прервал его Аданэй, намеренно упустив обращение «господин», – ты утверждал, что здесь нас никто не подслушает и можно говорить свободно?

– Верно, – недобро прищурившись, бросил мужчина, от которого, похоже, не ускользнуло отсутствие нужного обращения.

– В таком случае я запрещаю тебе трогать Вильдэрина. Вообще.

Советник округлил глаза и даже отшатнулся, потрясенный. Потом расхохотался с издевкой и гаркнул:

– Ты?! Запрещаешь?! Или забыл, кто ты, а кто я?! Еще раз такое услышу, отправишься подыхать в тот карьер, из которого тебя вытащили! А на твое место я найду еще с десяток смазливых степняков, уяснил? Ишь! Нахальный сучонок! Да кто ты такой, чтобы мне указывать?

– Дадут боги, твой будущий повелитель, – негромко ответил Аданэй, вскинув подбородок и с вызовом глядя на Нирраса. – И ты об этом знаешь. Но раз у тебя на примете есть еще с десяток отерхейнских кханади, то, конечно, можешь отправить меня обратно на каменоломню.

Советник как-то разом притих, качнул головой, отвел глаза, затем снова посмотрел на него. И усмехнулся:

– Что ж. Аданэй Кханейри, значит. И давно ты понял, что мне это известно?

– Давно. Еще там, у Гиллары. И я знаю, что вы с ней задумали на самом деле: я и Аззира должны стать иллиринскими правителями. Не понимаю только, зачем вы скрыли от меня большую часть этого замысла? Разве у нас не общая цель?

Ниррас пожевал губами, повздыхал и спросил:

– Откуда ты все это узнал?

– Какая разница? – огрызнулся Аданэй. – Подслушал.

– Ладно, – сдался советник, – может, оно и к лучшему. По крайней мере, теперь можно говорить откровеннее. Мы не сказали тебе всего и сразу только из соображений безопасности. Чтобы если вдруг царица начала о чем-то подозревать и решила бы тебя допросить, ты выдал бы только известную тебе часть плана, а не весь план. Впрочем, даже этого было бы достаточно, чтобы обвинить нас с Гилларой в измене. Но хотя бы Аззира в этом случае осталась бы не замешана.

– Я все равно не понимаю, зачем мне становиться царским любовником, но ладно, пусть так. Я постараюсь. А ты поклянешься не причинять вред Вильдэрину. Обойдемся как-нибудь без этого. Но учти: если солжешь, я тебе этого не забуду.

– Хорошо-хорошо, – поморщился Ниррас. – Уж не знаю, отчего тебя, высокородного кханади, так беспокоит этот малохольный раб, но хорошо, клянусь, что не трону его.

– И другим не прикажешь.

– И другим не прикажу, – послушно повторил советник. – Теперь мы можем продолжить?

– Да, конечно. – Аданэй опустился обратно на скамью, а Ниррас на стул. – Чего царица хочет добиться? Междоусобицы в Отерхейне? Ее непросто будет вызвать.

– Ну и что? Сейчас это нужно не нам, а Лиммене. Невелика беда, если у нее ничего не выйдет. Зато потом, когда в Иллирине появится новый царь, а в Отерхейне об этом узнают, – Ниррас усмехнулся, – то междоусобицы там вспыхнут сами собой.

– Я об этом не думал...

– А зря. Думать вообще-то полезно, – подколол Ниррас.

Они беседовали еще около двух часов: и о царице, и об Отерхейне. Он также пытался больше разузнать об Аззире, но советник отделывался общими фразами, что только усугубило подозрения Аданэя по поводу душевного здоровья его возможно будущей жены.

Следующий день он провел в безделье, отдыхая в доме советника. Сам Ниррас до вечера с кем-то тренировался на воинской площадке, а на закате опять связал Аданэю руки, усадил в повозку и предупредил:

– Помни: здесь тебя долго допрашивали, ты еле избежал пыток. Обязательно пожалуйся на это мальчишке. И не забудь притвориться измученным перед царицей, если она вздумает говорить с тобой.

– Да мне и притворяться не придется, – с тяжелым вздохом признался Аданэй.

ГЛАВА 17. Не всякая охота одинаково удачна

В тронной зале собрались все, с кем великий кхан вообще считал нужным обсуждать свои решения: советники, военачальники и другие высшие чиновники. Элимер взошел по ступеням на резной мраморный трон и, бегло поприветствовав приближенных, сразу, без предварительных церемоний, заговорил:

– Пришли вести из Эхаскии. Скорее добрые, чем нет. На днях скончался регис. Полагаю, не от старости – со здоровьем у него все было в порядке, но умер он странным образом, как будто от непонятной болезни, и очень быстро. Возможно, его отравили наследники – устали ждать, когда трон освободится. Либо иллиринцам старик чем-то не угодил. В любом случае нам завтра же надо выехать в Эхаскию. Я беру одну сотню и, Видальд, ты с охранным отрядом тоже едешь. Моим наместником назначаю Таркхина.

– Поддержим Иэхтриха? – уточнил Варда.

– Разумеется. Он расположен к нам более других принцев, да и влиять на него проще.

– Тем более что его дочери предстоит стать кханне, – вставил Таркхин.

– Да, и это тоже, – нехотя согласился Элимер.

Когда-то мысль жениться на принцессе Эхаскии казалась ему прекрасной, такой она, в общем-то, оставалась и сейчас, и он сам не до конца понимал, что именно его беспокоит. Ведь принцесса Отрейя – залог дружбы между Эхаскией и Отерхейном. Возможно, дело было в том, что раньше женитьба казалась чем-то далеким, но теперь тот день, когда ему предстоит вступить в брак, приближался.

Впервые свою суженую кхан увидел девочкой четырнадцати лет: пухленькая, со светло-рыжими волосами, заплетенными во множество кос, одетая в легкую тунику и штанишки. Она в смущении отводила взгляд, затем по просьбе отца сыграла на флейте красивую мелодию.