– Не сегодня. Я только ему так сказать.

– Понимаю…

– Что «понимаю?»

– Наслаждаешься ложной свободой.

В груди Шейры шевельнулся противный червячок: Видальд прав. Эта свобода не настоящая.

– А я как еще могу?!

– Никак, – хмыкнул он.

Они надолго замолчали.

Шейра поднялась без предупреждения, развязала коня, недовольного, что его оторвали от поедания травы, и вскочила в седло. Неразговорчивый охранник последовал за ней. Сейчас девушка даже жалела, что он столь молчалив – почему-то хотелось, чтобы он о чем-нибудь спросил, что-нибудь сказал. В итоге Шейра заговорила сама:

– Ты не так выглядеть, как другие из твоего племени...

Вообще-то Видальд тоже был черноволосым, но черты его лица казались острее, явственно выделялись скулы, а линии рта, бровей, носа были как прямые линии.

– Так у меня другое племя. Я горец с Высоких Холмов.

– О! – изумилась айсадка. – Ты?! Да как же?! Айсады знать горское племя! Как… как ты мочь?! Прислуживать подлому шакалу! Да лучше честно умереть, чем…

– Чем что? – хохотнул Видальд. – Ты-то, смотрю, честно умерла, да?

– Я клясться вашему вождю, иначе бы…

Видальд снова рассмеялся, и Шейра осеклась. Ее уязвило отношение воина, но она и сама сознавала, что не ей сейчас судить о честной смерти. Ведь самой-то и впрямь умирать уже не хотелось.

– Слушай, – сказал он, – меня эта чушь про славную смерть даже в сопливом отрочестве не вдохновляла.

– Чушь?!

– Из гордости честно погибнуть в неравной схватке? Конечно, чушь. Это даже в легендах выглядит глупо.

– А что тогда не глупо?! – с вызовом спросила Шейра.

– Жизнь, айсадка. Она сложнее смерти, и для нее, знаешь ли, ум нужен, – он постучал себя пальцем по виску. – Так что живи себе спокойно и радуйся, что кхан девчонок навроде тебя сильно мучить не станет.

– А несильно?

– Несильно может, – с серьезным видом кивнул воин, но тут же усмехнулся. – Да шучу я, сожри тебя бездна! Если кхан кого-то пощадил, то, ясное дело, пытать уже не станет, не бойся.

– Я и не боюсь!

– Э, нет, еще как боишься. С таким ужасом пялишься.

Шейра помолчала и спросила с опаской:

– Зачем я ему?

Телохранитель повел плечами и проворчал:

– А мне почем знать? Ханке ведает, что в кхановой башке творится. Отстань уже.

Остаток дня они провели в молчании, а на закате вернулись в город, где на Шейру тут же повеяло холодом камня и безнадежностью вечера.

Гроза разразилась около полуночи, когда айсадка уже спала на все еще непривычном для нее ложе и не слышала ни как барабанят за окном тяжелые капли, ни как рычит гром.

Проснулась как всегда на рассвете и сразу побежала искать Видальда, надеясь опять выехать с ним из города. Не тут-то было. Воин находился подле своего вождя, а потом они и вовсе уехали куда-то вместе. А она-то размечталась, что в этой каменной крепости ей придется только ночевать, а днем она всегда сможет уходить из нее.

Правда, шакалий вождь еще сказал, что возле самого замка она может гулять, когда захочет, и без сопровождения. Понять бы еще, как найти это «возле». Каменное жилище казалось настолько огромным, запутанным и высоким, что неясно было, куда идти, чтобы из него выйти. Вчера Шейру вел Видальд, но дорога слабо отложилась в памяти: все проходы и повороты выглядели слишком похожими. Должно быть, такими же похожими кажутся темным людям ее родные леса…

Пока она шла длинными переходами, по камням, устеленным душистой травой и шкурами, то чувствовала на себе любопытные и неприязненные взгляды встречных охранников и других обитателей замка. Неуютно делалось и оттого, что на ней была непривычная одежда, казавшаяся нелепой, и Шейре думалось, что при взгляде на нее всем делается смешно. Еще хуже, что при ней не было никакого оружия (его забрали, как только вчера она вернулась из степи), а значит, все сразу понимали, что она пленница. Шейре очень хотелось спрятаться, скрыться от шакалов, но так, чтобы при этом не оставаться в помещении.

Она блуждала по замку довольно долго, спускаясь по лестницам, упираясь в закрытые двери, путаясь и наворачивая круги. Наконец нашла выход за одной из дверей внизу, среди снующих туда-сюда людей с корзинами, мешками, ведрами и горшками. В глаза ударил солнечный свет, а в ноздри – запахи сена, навоза, пыли и горькой полыни. И хоть она, как и хотела, оказалась снаружи, но попала в очень шумное и людное место.

Какой-то мужчина грохотал молотом о железо, другой колотил по деревяхе, женщины что-то лепили из глины, кто-то вел куда-то коней в поводу, и все болтали и кричали без умолку.

Стараясь поскорее покинуть неприятную местность, айсадка быстрым шагом пересекла пыльный, выжженный солнцем участок, пронеслась по выложенной булыжниками дороге, свернула с нее в сторону – и уткнулась в каменное заграждение высотой в полтора человеческих роста. Поверх него с другой стороны тянулись, нависая и шелестя перистой листвой, ветви рожкового дерева. Наверняка там, дальше, есть и еще деревья, надо только перебраться на ту сторону…

Шейра огляделась в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь перелезть через преграду. Взгляд наткнулся на похожий на барабан сноп сена под навесом недалеко от места, где стояли кони. Если подкатить его к стене, а потом встать сверху, то она сможет руками ухватить ветку дерева, а ноги перекинуть через стену.

Убедившись, что возле сена никого нет, все люди заняты чем-то своим, не обращают на нее внимания и вообще находятся вдалеке, Шейра уперлась плечом и руками в неожиданно тяжелый сноп и покатила его к каменному ограждению. Несколько мгновений – и вот она уже сидит на его вершине, утопая в листве рожкового дерева. Схватившись за ветку поудобнее и поближе к ее основанию, айсадка смогла перебраться поближе к стволу и спуститься к удобной выемке, образованной его разветвлением. Там она выглянула через густую крону, и глазам предстала зеленая лужайка, изрезанная тропками, вдоль которых росли тамарисковые деревья. В выложенном булыжниками узком русле журчал ручей, источник которого, как показалось Шейре, бил откуда-то из-под земли – в том месте стоял сделанный из камня большой пузатый кувшин, как будто треснувший на боку. Из той трещины и струилась вода.

Айсадка плохо понимала, где очутилась. Между тропинками и вдоль ручья колосились высокие травы и цвели мелкие степные цветы, но это место не было степью. Здесь росли и деревья, но не было оно и лесом.

Издали донеслись голоса, и на одной из дорожек Шейра увидела трех женщин. Две молодые и одна постарше, они направлялись прямо сюда, и айсадка спряталась поглубже в кроне, чтобы рассмотреть (и расслышать) их получше, но при этом остаться незамеченной. Увы, именно эта попытка спрятаться ее и выдала – при движении она задела несколько тяжелых стручков, и они посыпались на землю, привлекая внимание незнакомок.

Темноволосая девушка с раскосыми глазами задрала голову вверх и, увидев Шейру среди листвы, вскрикнула от неожиданности. Полноватая женщина в очень широком желтом платье нахмурилась.

– Это еще что за мальчишка? – спросила она с возмущением.

– Это не мальчишка, – возразила ей девица, медные волосы которой обвивали голову, как венок.

Шейра уже видела ее прежде – рядом с шакальим вождем. И за свою жизнь она еще не встречала никого, кто выглядел бы ярче. Даже рыжая Регда-Илу померкла бы рядом с ней. Неудивительно, что вожак сделал ее своей.

– Не мальчишка, хотя и похожа, – продолжила красавица. – Это пленная дикарка, которой великий кхан из милости разрешил гулять вокруг замка и по саду…

Так вот как, значит, называется это место, поняла Шейра.

– Но ты бы лучше слезла с дерева, милая! – крикнула рыжеволосая уже ей. – Еще сломаешь что-нибудь! Себе или дереву.

– А зачем ей спускаться? – хихикнула вторая девица. – Она ж дикарка, ты сама сказала. Может, гнездо себе там свить хочет?

– Страшненькая-то какая, бедняжка, – поцокала языком полная женщина, будто даже с сочувствием. – Волосы, как солома, вся костлявая… Недаром я ее за мальчишку-то приняла, не в одной одежде дело.