От последней мысли по позвоночнику пробежал холодок.

«Куда я вернусь? Мой род или истреблен, или в плену».

Девушка тряхнула головой и на несколько мгновений прикрыла глаза: лучше пока не думать об этом, а наслаждаться запахом реки, палящим солнцем и быстрым ветром. Кто знает, вдруг это в последний раз?

Она со вздохом оглянулась и тут же столкнулась с тяжелым взглядом вождя: ей показалось, что он догадывается о ее мыслях, и она поспешила отвернуться обратно.

Кхан велел причалить на излучине Элайету, неподалеку от устья впадающей в нее быстрой речки Кайры, что вытекала из Дейнорских лесов и на языке айсадов звалась Ауишти. Ладья замедлилась, и часть воинов спустились за борт, чтобы подтянуть ее ближе к заросшему рогозом и кустарником берегу. По пояс в воде, они приняли от товарищей веревки и, впрягшись в них, потащили судно к земле. Когда до нее оставалось несколько шагов, высадились и кхан с айсадкой. Выпрыгнуть прямо на берег, довольно крутой, оказалось невозможно, так что пришлось пройтись по воде и замочить одежду почти до бедер.

Как только правитель и его пленница оказались на земле, воины оттолкнули ладью подальше от берега, а оставшиеся на палубе бросили якорь, чтобы затем помочь своим товарищам взобраться обратно.

Элимер и Шейра молча поднимались по склону. Ноги вязли в песчаной почве, она липла к влажной одежде и забивалась в обувь, но наверху, где землю покрывала палая хвоя и возвышались тонкие сосенки, идти сразу стало легче.

Отойдя чуть дальше от берега, они остановились на небольшой, окруженной все теми же соснами поляне.

– Здесь? – спросил Элимер. – Или отойдем еще дальше?

Девушка посмотрела на него, зло прищурившись и сжав губы.

– Нет различия. Более быстрее главно.

– Так хочешь меня убить?

– Да.

– Настолько сильно ненавидишь?

– Презирать.

Ее слова задели Элимера. Девчонка явно считала его чудовищем, и это раздражало, ведь пока что он не сделал ей ничего по-настоящему дурного. Дикари сами сглупили, напав на Отерхейн, и айсадка бы еще благодарить должна за милость – он не только сохранил ей жизнь, но и оказал честь, предложив поединок. И вот, сейчас девчонка в мальчишеской одежде стояла перед ним и надеялась на победу. Но надеяться ей было не на что: даже простые воины Отерхейна славились далеко за пределами страны, а кхана и вовсе обучали лучшие мастера. Дикарям было до него очень далеко, а этой худенькой пленнице тем более.

Он будет осторожен и не причинит ей вреда, а уж потом решит, что делать дальше.

– Может, назовешься, прежде чем начнем?

Девушка ответила сквозь зубы:

– Когда тебя убить, твой злой дух пусть не знать мое... имение... имя.

– Тогда назовешь его, когда проиграешь.

Он вытащил из ножен длинный кинжал и направил на айсадку, та сделала то же самое. Девчонка не владела ни мечом, ни щитом, потому они и выбрали кинжалы. С минуту стояли неподвижно, изучая друг друга, потом айсадка ударила, одновременно хватая его за запястье, пытаясь обездвижить. Он уклонился. Лезвия встретились. Зазвенели, задрожали, оттолкнулись друг от друга. Дикарка снова сделала выпад – и снова безуспешно. Впрочем, кхан тоже ни разу не задел ее, и удары его приходились мимо цели. Обычный воин затруднился бы сказать, кто победит, но мастера клинков заметили бы, что кхан иногда замедляет удары. Будь они чуть быстрее, бой завершился бы мгновенно – гибелью айсадки.

Шейра мастером клинков не была и не обучалась у них, а потому ей казалось, что она не уступает темному вождю. Девушка отбивала удары и нападала сама, чувствуя ту же одержимость, какую испытала, отправляя в полет стрелу смерти.

Айсадка в очередной раз размахнулась, пытаясь достать темного человека. Он ушел из-под удара, лезвие рассекло воздух, а ее руку дернуло вверх и в сторону. Все произошло так быстро, что Шейра не сразу поняла, как именно это случилось. Запястье пронзила боль, пальцы онемели, разжались – кинжал вылетел из руки. В следующее мгновение вождь оказался у девушки за спиной и прижал к шее холодную сталь. Шейра рванулась навстречу лезвию, но Элимер схватил ее за волосы и оттянул голову назад.

– Даже не думай, – прохрипел он. – Поединок закончился. Твоя клятва теперь в силе, ты не смеешь себя убить.

Он был прав, она не могла это не признать. Следовало подставиться под вражеский кинжал в самом начале боя, но ее подвела тщетная надежда на победу.

– Назови свое имя, – потребовал вождь.

Она долго молчала, потом откликнулась упавшим голосом:

– Шейра… Шейра-Сину.

– Шейра... – повторил кхан.

Он стоял за ее спиной, прижимая к горлу сталь, и его плоть вдруг напряглась, возбужденная близостью разгоряченного боем девичьего тела. Раньше эта девушка не вызывала у него желания, но теперь он едва его сдерживал, и это было странно. Дикарка мало отличалась от прочих женщин своего народа, а те всегда казались Элимеру невзрачными.

Опустив клинок, кхан отодвинулся от девушки и сказал:

– Мы можем сразу вернуться на ладью. Или задержаться здесь.

Айсадка не двигалась. Ее плечи поникли, она молчала и не отрывала взгляда от сгущающегося вдали леса. Потом откликнулась тем бесцветным голосом, который иногда можно слышать у смертельно больных:

– Все равно...

– Тогда задержимся, – решил кхан.

Пусть девчонка немного дольше побудет среди привычных для нее деревьев, недалеко от местности, где прежде жила. А у него появится время, чтобы все-таки придумать, что с ней делать дальше. В конце концов, здесь им ничто не угрожает: дикарка не знала об этом, но в окрестностях поляны сновали серые воины, которым заранее сообщили приблизительное место поединка.

Шейра опустилась на землю, свесила голову, но потом снова вскинула и, поймав его взгляд, вдруг взмолилась:

– Забери клятву, темный вождь! Забери клятву! Я – враг. Меня – убить! Лучше, чем в норе из камня! Зачем я тебе?

Никогда ни до, ни после Элимер не слышал в ее голосе такой интонации. Айсадка и впрямь отчаялась, если молила злейшего врага о милости.

– И не проси, – отрезал он. Помолчав же, добавил: – Может, тебя утешит, что твой народ... – кхан запнулся, а девушка подалась вперед, на ее лице читались надежда и ужас. – Я освободил твой народ, – признался Элимер. – Его остатки. Тех, кто выжил. Они там, – он кивнул в сторону затуманенной сумерками чащи, – дальше, в лесах.

Шейра задрожала, смеясь и плача одновременно, и закрыла лицо руками. Элимер знал: эти слезы – не горечь поражения, их она постаралась бы скрыть. Это слезы облегчения.

Не говоря ни слова, кхан собрал хворост и разжег костер: ночью станет холодно, а на них только льняные одежды, и те влажные.

Когда огонь разгорелся, Шейра убрала руки от лица и уставилась на пламя. Элимер тоже наблюдал, как полыхающие языки лижут сухие ветки, и размышлял, как быть дальше. Убивать пленницу он не собирался, отпускать тоже: этому нашлось неожиданное объяснение – он вдруг понял, что желает ее. Хотя, если подумать, настолько ли это неожиданно?..

«Ничего не напоминает, Элимер?» – спросил он сам себя.

Ну конечно же: гордая воительница из дикого края, попавшая в плен, которая потом влюбляется в своего врага… как та рабыня в его воображении, Амихис… Неужели несбывшиеся, полузабытые и, казалось бы, выкорчеванные юношеские мечтания вдруг дали ядовитые побеги? Худшего бреда и придумать нельзя!

Айсадка подняла голову и посмотрела на него опустошенным взглядом. Веки ее покраснели и припухли.

– Иди ближе к огню, – бросил кхан. – Ночь холодная.

Она с вялой покорностью приблизилась.

– Я наконец решил, что с тобой делать, Шейра, – заговорил он. – О смерти не мечтай, о свободе тоже. Но я знаю, что вы, люди племен, всегда верны клятвам, поэтому верю и твоей. Ты обещала, что не попытаешься сбежать и не причинишь вред себе или моим людям. За это я не стану больше держать тебя взаперти, а разрешу гулять по окрестностям замка. Даже больше: я позволю тебе выезжать в степь, ты сможешь там охотиться. Но уезжать будешь не дольше, чем на сутки, с моего личного дозволения и в сопровождении хотя бы одного моего воина. Кого именно, можешь выбрать сама.