Элимер совершенно не хотел обсуждать себя самого, потому собирался направить разговор в другое русло, но тут снова встрял старик:

– Айя дело говорит! Распоследняя мразь он! Чтоб он сдох!

– Э! – вскрикнула девчонка, испуганно глянув на Элимера. – Я такого не говорила! Правда, Эл? Я ничего подобного… Он, может, и зверский, зато разбойников да прочей нечисти поубавилось, а то житья совсем не было. А сейчас все хорошо, спасибо кхану… И его воинам, да.

Пьяный гнул свое:

– Сынок у меня был, так казнить его приказал, сволочь! – он всхлипнул. – Но не знал сукин сын кое-чего… – старик понизил голос. – Сынок мой говорил: старший-то кханади, Аданэй который, жив.

Элимер едва сдержался, чтобы не вскочить. В последний миг взял себя в руки. На лице ничего не отразилось, зато в мыслях пронеслось: не зря ноги завели в этот трактир.

– Да-да, жив! – выкрикнул пьяница, заметив недоверчивые ухмылки посетителей. – Мой сынок его увидел и узнал. Это он мне и рассказал.

– Напился ты снова, Лайсэ, вот чушь и мелешь, – обронил трактирщик. – Немым был сынок-то твой. Как он мог тебе рассказать?

– Так я ж отец его! – Лайсэ ударил себя кулаком в грудь. – Неужто я своего ребенка не уразумею? Руками двигал он да звуки разные издавал. Другие не понимали, а я – легко.

Элимер помнил одного немого воина, который еще тогда, в лагере возле строящегося Вальдакера, в драке зарубил соратника. Кхан замер, приготовившись слушать в оба уха и, если что, задать вопросы, но тут Айя вскочила со скамьи и рассмеялась.

– Совсем свихнулся?! Насочинял сказок. Где же тогда этот спасенный кханади, а? Где он был, пока кхан на всякие там завоевания ездил, а? Да мертв он! Иначе бы давно объявился! – она увещевательно покачала головой. – Эх, шел бы ты спать, бедняга.

Лайсэ, как ни странно, послушался. Поднялся и пробормотал, косясь на Элимера:

– И то верно, пора…

Нетвердой шаркающей походкой старик двинулся к выходу. Когда дверь за ним закрылась, Айя с робостью глянула на Элимера и попросила:

– Ты уж, Эл, не говори там своим главным ничего, а? На самом деле мы про кхана ничего такого уж дурного не думаем. А Лайсэ… ну чего взять с пьяни?

– Не скажу, – пообещал он.

Айя с облегчением вздохнула, но промолчала. Элимер посидел еще немного, затем попрощался с прислужницей и покинул трактир.

Когда вышел на улицу, дождь уже прекратился, но ветер дул с прежней силой. Небо на востоке посерело: приближался рассвет. Пройдет два-три часа, и солнце превратит сырой воздух в вязкий знойный поток.

Кхан плотнее закутался в плащ и поспешил к замку, собираясь сразу, как доберется, приказать, чтобы Лайсэ схватили. Нужно было выяснить все, что старику известно.

В памяти всплыли слова «исполни предназначенное» и «сегодня узнаешь». Теперь их смысл становился понятнее. Но неужели Аданэй правда жив? От этой мысли Элимер похолодел. Может, не зря он сомневался, что изуродованный покойник в яме для пленных – его брат? Хотя оставалась вероятность, что немой воин видел Аданэя – если вообще видел, и это не выдумки старика, – еще до того, как его бросили в тот колодец.

Кхан добрался до замка к рассвету, когда солнце, пока еще ласковое, только-только выползало из-за горизонта. Оказавшись внутри, он швырнул мокрый плащ одному из прислужников и велел:

– Кого-нибудь из серых ко мне. Быстро.

***

Таркхин вернулся в Инзар следующей ночью, такой же хмурой и ненастной. Стражники, съежившиеся под влажными накидками, открыли проход в воротах. Дверь распахнулась с тихим скрежетом, а кобыла Таркхина повела ушами, покосилась на рвущегося с поводка пса – огромного и как уголь черного. Советник что-то шепнул ей на ухо, она успокоилась и потрусила через проход. Перестук копыт смешался с мерной поступью дождя. Больше не доносилось ни звука – столица спала.

Миновав замковое подворье, старик подъехал к конюшне и, спешившись, передал лошадь дремавшему под навесом младшему конюху. У главных дверей замка стражники развели скрещенные копья, пропуская советника.

Таркхин вошел и, на ходу стряхивая с одежды воду, направился к покоям Элимера. Стражники сказали, что кхан еще не спит, и советник решил не откладывать и сейчас же передать правителю последние вести.

Увидев наставника, Элимер поднялся с кресла и воскликнул с непривычной горячностью:

– Наконец-то! Я ждал тебя!

– Мой кхан, что-то случилось?

– Скорее, не случилось. Я узнал, что он все еще жив.

Советник сразу понял, о ком речь, но ему понадобилось несколько мгновений, чтобы подобрать верную реакцию.

– Опять? – спросил он. – И что же тебя заставило так подумать?

– Вчера мне не спалось, я вышел в город…

– Один?

– Да.

– Не слишком-то разумно, мой кхан.

Правитель нахмурился, затем опустился в кресло и с раздражением сказал:

– Какая теперь разница? Не о том речь!

– Как скажешь... – Таркхин присел на скамью напротив Элимера и повторил вопрос. – Так что случилось, почему ты так считаешь?

– Был дождь, я зашел в трактир. И не зря. Там один пьяница обмолвился, что его сын видел брата живым.

– Пьяница? Так может, он это выдумал?

– Нет. Серые привезли его утром, а я допрашивал.

– Самолично?

– Ну а что было делать? По-твоему, лучше, если бы старик выболтал о нем кому-то, кроме меня?

– Нет, конечно, но все-таки... – Таркхин оборвал фразу и спросил: – Ну и что ты узнал?

– Помнишь немого воина? Хотя неважно... Я велел его казнить за преступление в военном лагере. Но до этого он на несколько дней возвращался в Инзар на отдых и там умудрился рассказать своему отцу, что видел его. Видел уже после того, как на лагерь напали степные дикари. И видел его как раз среди тех дикарей, которых отправляли на продажу. И может быть, тот труп в яме… он был так изуродован… может быть, то бы дикарь. Что, если Аданэй как-то умудрился поменяться с ним одеждой, а потом убил его? В ту ночь была такая неразбериха…

Советник промолчал, и Элимер с подозрением прищурился.

– Ты не выглядишь удивленным.

– Не выгляжу, – согласился Таркхин. – И я тебя предупреждал, что его могут узнать. Но успокойся: он мертв. Я не чувствую его в мире живых, и это неудивительно. Куда отправили тех дикарей, ты знаешь?

– Мужчин собирались продать для работы на каменоломнях и рудниках, насколько мне известно.

– Вот видишь, – пожал плечами советник. – Сколько времени, по-твоему, можно выживать в таких местах и таких условиях?

Говоря все это, Таркхин напряженно думал. Если эти двое столкнутся – а к этому все идет, – беды не миновать. Он чуял, что все так и будет, но по-прежнему не понимал, какая из мировых сил ведет их навстречу друг другу. Об этом могли, пожалуй, рассказать Изначальные, но пока что Таркхин избегал к ним обращаться, хотя в глубине души понимал, что однажды придется. Но то будет потом, а сейчас ему нужно в очередной раз заставить воспитанника поверить в ложь.

Таркхин поймал взгляд Элимера и медленно, отчетливо проговорил, подкрепляя свои слова чарами внушения:

– Аданэй мертв. Он нашел свой конец там, в каменоломне, и погребен под завалами пустых пород. Тебе ничего не грозит.

Таркхин знал: когда ложь откроется, чары уже не помогут, а Элимер воспримет обман как предательство. И все же колдун пошел на него, чтобы выиграть время.

– Где сейчас отец того воина? – спросил он.

– По ту сторону.

– Уже?

– К чему тянуть? Он распускал слухи о моем брате и злословил обо мне. Но я убил его быстро, он не мучился. – Элимер повертел в руках стальной наконечник стрелы, неосознанно взятый со стола рядом, затем переспросил: – Ты точно знаешь, что он мертв?

– Да, точно, – снова солгал Таркхин.

– Я тебе верю… И, видят боги, мне полегчало. – Он вздохнул и откинулся на спинку кресла, а руки расслабленно возложил на подлокотники. – Теперь рассказывай, что там с Антурином.