Телохранитель кивнул и удалился, кхан же, схватив девчонку за шкирку, усадил ее на кровать, а сам сел напротив, с грохотом придвинув низкую короткую скамью.

– У меня есть вопросы. Думаю, у тебя тоже. Так давай поговорим.

– Пророчество – нет. Не выдать вождю шакалов.

– Это я уже понял, – поморщился Элимер. – Поговорим о другом. Что тебя интересует? Ну же, девочка, спрашивай. Может быть, я отвечу.

Она молчала дольше минуты, но кхан терпеливо ждал. Наконец она спросила:

– Я не сказать о пророчестве. А темный человек держать меня все равно. Почему не убивать? Пытки не делать почему?

– Пыток не будет, казни тоже. Я солгал. – Он с удовольствием отметил ее недоумение. – Почему ты удивлена? Ведь мы, подлые шакалы, всегда обманываем. – Элимер выдержал паузу и спросил: – Теперь мой вопрос. Скажи: ты шаманка? Ты заговорила стрелу на мою смерть?

По лицу айсадки вновь пробежала тень удивления:

– Я не шаманка. Не я. Как ты узнать про стрела? Как победить ее?

– В Отерхейне тоже есть шаманы. Скажи, если не ты заговорила стрелу, почему она была у тебя?

Дикарка перевела на окно отсутствующий взгляд.

– Не хочешь отвечать... Ладно, попробуем иначе, – он задумался. – Ваш безумный поход был обречен. Ты понимала это?

– Я понимать, что так могло быть.

Теперь пришла очередь Элимера удивляться.

– Но все-таки возглавила его?

– Темный человек второй раз спрашивать. Но очередь вопроса – моя. Где мой народ? В плену? Среди теней? – Девушка пыталась скрыть тревогу, но выражение лица ее выдало.

Теперь замолчал Элимер. Айсадка поняла, что ответа не получит, и отвернулась.

Кхан и не думал говорить пленнице, что отпустил большую часть ее сородичей, взяв с них клятву, что четыре зимы и четыре лета – священное для них число – они не поднимут против отерхейнцев оружия первыми. Свое милосердие самому себе он объяснил тем, что, с одной стороны, пленные – это лишние рты, а с другой – после той битвы дикарей осталось не так и много, чтобы они представляли значимую угрозу. Если же их всех казнить, то придется возиться с кучей трупов. Но правда заключалась в том, что он до сих пор не мог ответить себе, что им двигало, какая сила, почему он пощадил дикарей на поле боя и после.

– Ничего не спрошу больше, – бесцветным голосом произнесла девушка, прервав его мысли.

– Значит, и отвечать не станешь?

Айсадка кивнула и тут же вздрогнула: кхан с размаху треснул по столу.

– Дикарка! Кем ты себя вообразила? Великим вождем? Поэтому погнала детей на убой?! Это ведь не Отерхейн напал первым, а вы. По твоей вине они погибли.

Несколько мгновений девушка смотрела на кхана, затем губы ее скривились, а глаза заблестели. Она, перенесшая заключение, насилие и угрозы, теперь не выдержала: слова Элимера попали в цель. Айсадка опустила голову, волосы упали на лицо. Пытаясь скрыть проявленную слабость, она сказала:

– Твои предки, темный человек... убивать нас… Виноваты они… Землю отобрали…

– Предки? – переспросил Элимер. – Вот именно – предки! Удобно оправдываться прошлым. Но вы долгие годы спокойно жили в лесах, вам хватало дичи и простора. Никто вас не трогал.

– Поселенцы…

– А что поселенцы? Они всего лишь скотоводы. Желают расширить свои наделы, но меч в руках держать не могут. Вы с ними справлялись, да и вглубь леса они не заходили. – Айсадка промолчала, и Элимер продолжил: – Сначала я собирался казнить тебя… казнить вождя, который унизил нас, вынудил убивать детей. Но ты сама оказалась девчонкой. Что бы вы там о нас ни думали, но с детьми мы не воюем. В кутерьме боя нам просто пришлось…

– Меня казни за это! Сейчас! – Шейра с отчаянием воззрилась на кхана. – Или давай я сама. Это я… сгубить шакалов хотеть. Тебя. Но стрелой даже не смочь! Но должна была! Хоть как… Мечом, руками, зубами…

Элимер рассмеялся:

– Не печалься, девочка, вдруг у тебя еще будет такая возможность?

Он встал со скамьи и двинулся к выходу.

– Зачем я шакалу?! – крикнула айсадка ему в спину. – Пускай я себя умирать! Дай мне уходить к теням! Зачем я?

Элимер оглянулся и посмотрел ей в глаза.

– Спрашиваешь, зачем? Может, я все еще надеюсь узнать о пророчестве. Может, ты мне любопытна. А может, я просто развлекаюсь. Какая разница? Для тебя это ничего не изменит.

***

Элимер смотрел на себя в зеркало отсутствующим взглядом. Губа после укуса дикарки опухла, но в остальном он выглядел как обычно. Рассеянно отворачиваясь от зеркала, кхан вдруг краем глаза заметил, что отражение осталось неподвижным. Он помотал головой, отгоняя наваждение, однако ничего не изменилось, зеркальный двойник по-прежнему не шевелился. Элимер выругался и поднял руку, чтобы проверить наверняка. Отражение не повторило его движения, вместо этого замерло в одной позе и искривило губы в ядовитой усмешке. По телу Элимера пробежала дрожь, волоски на руках приподнялись. Вне себя от страха он отступил на несколько шагов, но не сумел оторвать взгляда от двойника.

Из зазеркалья раздался безжизненный голос:

– Исполни предназначенное...

– Ч-что еще за... предназначенное? – язык едва слушался, с трудом ворочаясь во рту.

– Ты знаешь, – прошипел двойник.

– Что?.. – тупо переспросил Элимер.

– Сегодня… узнаешь…

Картинка сменилась. Кхан по-прежнему смотрел в зеркало, но вместо себя видел в нем брата. Надменный и красивый, как и прежде, тот стоял, одетый в шелка и дорогие украшения.

– Элимер лишил меня семьи и дома, он превратил меня в раба, – сказал Аданэй. – Я ненавижу его и никогда не прощу. Я убью его однажды.

В камине вспыхнул огонь, вырвался на свободу, устремился к зеркалу и, обвившись вокруг головы брата, превратился в золотой венец.

Элимер зарычал, размахнулся – и разбил кулак о зеркало.

Проснулся он в холодном поту и с головной болью, как и всегда после подобных снов. Лекарские снадобья ее не снимали, но Таркхин мог унять одним прикосновением – к сожалению, советник еще не вернулся из Антурина.

«А может, к счастью», – подумал Элимер: старик снова начал бы расспрашивать о снах, а это раздражало едва ли не больше, чем сами сны.

Поднявшись с кровати, он подошел к окну: за ним все еще царила тьма, только-только перевалило за полночь. Значит, поспать удалось всего пару часов, но заснуть снова вряд ли получится.

Элимер прислушался: на улице моросило, и это порадовало. Сырой ночной воздух его бодрил, а иногда даже избавлял от боли.

Недолго думая, кхан натянул простую шерстяную рубаху и такие же штаны, набросил теплый плащ, опоясался мечом и вышел из покоев. Быстрым шагом двинулся по почти безлюдному коридору – в такое время только стражники патрулировали замок, – сбежал по крутой лестнице, а оказавшись у выхода из замка, увидел Видальда. Тот болтал с одним из воинов.

«Он вообще спит когда-нибудь?» – спросил себя Элимер, но удивления не показал.

Телохранитель склонил голову в знак приветствия.

– Мне идти с тобой, кхан?

– Нет.

Ответ не вызвал недоумения ни у Видальда, ни у стражников. Они привыкли, что время от времени правитель ночью уходит из замка – с телохранителем или, как сейчас, один, а возвращается под утро. Таркхин всегда корил его за это, но сейчас Таркхина в Инзаре не было. Среди воинов же ходили разные слухи. Одни говорили, что кхан навещает замужнюю любовницу с незаконнорожденным сыном, другие – будто он в одежде простолюдина бродит по улицам: слушает, что болтают в народе, и следит, как работают патрульные отряды. Хотя люди поумнее не особенно доверяли домыслам.

Выйдя за крепостные стены, Элимер поежился – здесь ветер ощущался сильнее. Дождь барабанил по крышам домов и мостовой, стекал по капюшону и попадал под него, ледяными струйками проникая за ворот. Кхан все равно не жалел, что выбрался в город: боль стала тише уже через полчаса.

Элимер любил гулять по спящей столице. В это мертвое время, посреди Инзара, он забывал о придворном уложении и о том, что он правитель. Ночью стирались все краски, время текло медленнее, а жизнь словно замирала.