– Где я? – ответила она вопросом на вопрос.

Одна из теней отделилась от других и, приблизившись к ней, всколыхнулась, будто вздохнула.

– Здесь преддверие, – прошелестела Тень. – Отражение явного мира. Уже не явь, еще не смерть. Здесь то, чему должно уйти и чему предстоит родиться.

– Ты страж этого места? – спросила девушка, вспоминая шаманские рассказы.

– Нет… Страж там, дальше, у реки.

Шейра посмотрела вдаль. Там и правда текла река, такая же серая, как все вокруг.

– Почему здесь все такое бледное?

– Это переход. Здесь смешаны все краски, но ты их не различаешь. Твой взгляд – взгляд живого.

– А как мне перейти реку?

– Никак. Без Слова страж не пропустит. Ты знаешь Слово?

– Какое?

– Значит, не знаешь, – опять колыхнулась Тень. – Тогда уходи. Или застрянешь на грани, как и я.

– А кто ты?

– Не знаю. Я просто жду.

– Чего ждешь? Кого?

– Ее…

Призрачный отросток – подобие руки, устремился вверх. Айсадка проследила за ним взглядом, и хмарь расступилась, в лицо ударил свет ранних сумерек. В привычных красках девушка увидела сизо-серый утес, о подножие которого разбивались темные морские волны, а на гребне высилась старая башня. Она приблизилась, и в окне-бойнице Шейра разглядела молодую женщину – грива очень длинных черных волос, бледная кожа, потерянный взгляд.

Зазвучал печальный напев. Айсадка знала, что низкий, чуть охриплый голос принадлежит незнакомке, хотя та даже рта не раскрыла – она пела внутри себя.

Мне не страшен сумрак мира духов,

Я сама их больше испугаю.

Я давно больна, всю жизнь болею,

Бедный призрак это понимает.

Подожди немного, милый призрак,

Я приду, твоей сестрою стану.

Я больна, я снова жизнь болею.

С каждым криком это постигаю…

– Кто это? – спросила Шейра.

– Не знаю, – сказала Тень. – Но я ее жду… Только она сможет вытянуть меня отсюда. Не сейчас… потом… сейчас она сама слишком слаба. Ее так измучили крики!

– Какие крики?

– Я не знаю… До меня доносятся только отголоски явного мира и только отблески ее темного света… А ты уходи, Живая, пока можешь, пока Страж тебя не заметил.

– Но я должна идти дальше!

– Тебе надо вернуться. Посмотри!

Шейра глянула, куда указала Тень, и в отвращении крикнула:

– Нет!

***

– Повелитель! Пленница уже сутки ничего не ест и не пьет.

Элимер оторвал взгляд от военного трактата, а сидящий неподалеку Видальд вскинул голову. В дверях книгохранилища стоял воин – один из стражников, охранявших айсадку.

– Так напоите насильно, – махнул рукой кхан.

– Мы пытались, но не смогли ее расшевелить. Она свалилась и застыла, вообще не двигается.

– Скончалась, что ли? – не понял Элимер.

– Нет, живая. Теплая и дышит, хотя и слабо.

– Без сознания?

– Уж больно долго, целый день прошел. А до этого она ничего не ела и не пила, только сидела да о тарелку барабанила, пела что-то и…

– И никому из вас не пришло в голову пресечь это камлание? – процедил, разозлившись, Элимер.

– Молю простить, мой кхан, – стражник склонил голову, – но ты сам велел не говорить с ней и поменьше внимания обращать.

– Велел, да. Но раз она вздумала шаманить, ты должен был сразу сообщить мне об этом.

– Виноват, мой кхан. Я думал, это она так, от скуки свои дикарские песнопения затеяла…

Элимер досадливо захлопнул трактат и с недовольством зыркнул на стражника. Тот попятился под его взглядом, но кхан злился не на воина, а на себя. Обычным воякам неоткуда было знать о дикарском шаманстве и о том, как оно выглядит, это он должен был предупредить своих людей, чтобы сообщали обо всем необычном.

– Хорошо, – вздохнул кхан. – Можешь идти и пока ничего не предпринимай.

Стражник поклонился и шмыгнул за дверь, Элимер же глянул на телохранителя, сидящего на узкой скамье возле полки со свитками. Вообще-то здесь кхану ничего не угрожало, но больно уж он привык к обществу Видальда и к тому, что всегда можно обратиться к нему за мнением или даже советом. Как оказалось, в голове неученого горца водились здравые мысли.

– Ты слышал это?

– Вроде не глухой, – откликнулся воин.

– Ну, и что думаешь? Как быть с айсадкой?

– А чего зря гадать-то? Надо взглянуть для начала.

– Ты прав. Идем.

Вернув трактат на место, Элимер с телохранителем покинули книгохранилище и, поднявшись по короткой лестнице, миновали широкий коридор, устеленный ковром из валяной шерсти, затем свернули в проход поуже, где каменный пол вместо ковра был укрыт свежими степными травами. В конце прохода и находилась комната, где держали пленницу.

Стражник отворил дверь, и кхан, пройдя внутрь, тут же убедился, что тот не преувеличивал, дикарка и впрямь словно застыла. Лежала посреди помещения, не двигаясь, будто окаменев, даже ресницы не подрагивали, а грудь вздымалась лишь едва-едва.

Элимер приказал охраннику уйти и закрыть дверь, затем присел возле айсадки. Хлопнул в ладони перед ее лицом, пошлепал по щеке, потянул за руку, приподнял голову за волосы – ничего, ни единого движения. Кхану не по себе сделалось: девчонка выглядела мертвой, при этом оставаясь живой. Сейчас пригодилась бы помощь Таркхина, но тот уехал с поручением в провинцию Антурин.

Пока Элимер раздумывал, Видальд тоже присел перед айсадкой. Вгляделся в ее лицо, затем с тревогой посмотрел на кхана и пробормотал:

– Она это... уходит, кажется.

– Что значит – уходит?

– В мир-по-ту-сторону.

– Но почему? – рыкнул Элимер. – Ей ничего не угрожало!

– Захотела, вот и уходит. Тропа шаманов. Он же при тебе рассказывал, – телохранитель кивнул на дверь, – что она тут камлала.

Кхан в беспокойстве отошел к окну. Выходит, он не ошибся: племена поставили девчонку во главе войска из-за шаманского дара и, должно быть, сильного. Элимер теперь понятия не имел, что с ней делать, как помешать ей убежать в смерть.

– Знаешь, как ее вернуть? – спросил он телохранителя.

– Говорят, всякого можно вернуть, пока он не переступил грань. Только нужно знать, что его обратно приманит. Ну, любовь там, долг, жажда мести... Или страх за кого-нибудь.

– Месть... страх, – вторил Элимер, вспоминая, какие угрозы напугали дикарку. – Вот что, Видальд, схвати-ка ее и как следует поцелуй. А если не поможет, то раздень и…

– Пф-ф, кхан, вот еще! Чтоб я с полудохлой девкой забавлялся? Да и не в моем она вкусе и вообще…

– Видальд, – процедил Элимер, – это приказ, так что выполняй.

– Извиняй, кхан, но нет, – со всей серьезностью ответил телохранитель. – Я клялся быть твоим верным воином и телохранителем, а не насильником еле живых девиц.

– Проклятье, Видальд! Честное слово, однажды вырву тебе язык! Я не прошу ее насиловать, только сделать вид.

– Ну вот сам и делай, – пожал плечами воин.

Выругавшись, Элимер оттолкнул Видальда и, склонившись к лицу айсадки, с нарочитой грубостью впился в ее губы и сорвал тунику с ее груди. Ощущая что угодно – досаду, раздражение, встревоженность, но никак не возбуждение, он целовал и водил руками по ее телу еще около минуты. Затем дернулся и отшатнулся, прижимая руку к прокушенной нижней губе, чувствуя во рту железный привкус крови. Дикарка вскрикнула и тоже отпрянула, ощерившись.

– Так-то лучше, – бросил Элимер. – Вижу, ты запомнила того стражника в темнице. Это хорошо. Уясни: тебе не сбежать. Попробуешь еще раз – тебя вернут пятеро. Подберу самых ужасных.

– Вернуть почему меня?! – вскричала девчонка.

Кхан приподнял брови: айсадка заговорила и даже начала задавать вопросы, это радует.

– Ты знаешь. Пророчество.

– Не узнать его темный вожак! Пусть сказать шакалам, чтобы пытали, казнили и… что еще там...

– Уверен, ты помнишь, «что еще там», – передразнил Элимер и, глянув на Видальда, махнул рукой в сторону двери.