Страж-привратник посмотрел на него с легким удивлением, но ничего не сказал, он привык видеть его здесь: прислужник Айн часто приходил к служанке Рэме с посланиями, хоть раньше и не посреди ночи.

Аданэй постучал к девушке, будучи уверен, что она спит и не откроет, и тогда придется стучать громче. Однако она открыла почти сразу. Одетая в шелковую ночную тунику, девушка, тем не менее, сонной не выглядела, разве что темно-русые волосы были слегка взъерошены, как если бы она только что поднялась с ложа.

– Айн? Что ты здесь…

– Послание для Великой.

Он хотел вручить ей записку и сразу уйти, но Рэме вместо того, чтобы взять ее, сомкнула пальцы на его запястье.

– Заходи! – сказала она, втаскивая Аданэй в комнату, тускло освещенную тремя свечами в канделябре. – Вот теперь давай. – Закрыв дверь, она забрала послание и вложила в узкую резную шкатулку на полке над кроватью.

– Я боялся, что ты уже спишь, – признался Аданэй.

– Смеешься, что ли? Завтра все выспимся, – фыркнула девушка. – Великая на заре уезжает, неужели ты думаешь, что кому-то из ее ближайших слуг удастся этой ночью поспать? Надо перепроверить множество мелочей, да и вообще… Заметь, даже ты не спишь. И Вильдэрин тоже, верно? Хотя он-то даже не совсем слуга.

Аданэй припомнил времена, когда был наследным кханади и куда-нибудь уезжал. Даже если его отъезд получался срочным, неожиданным и ранним, к нему всегда все было готово: кони и повозка, любимая одежда и оружие, свита и слуги, а также множество безделиц, о которых так сразу и не вспомнить. И никогда его не волновало, что рабы и прислужники суетились всю ночь, чтобы все предусмотреть, ему просто в голову не приходило думать об этом. Кто же мог знать, что однажды он сам окажется без малого на их месте.

Рэме указала на низкий табурет с мягким сиденьем.

– Присаживайся, Айн. У меня есть немного времени. Хочешь вина? Или, может, лучше налить тебе лимонный щербет?

– Мне надо вернуться к Вильдэрину, – ответил Аданэй, немного удивленный внезапным приглашением, – но спасибо.

– Уверяю, как только ты ушел, Вильдэрин схватился за свою лиру или флейту и теперь грустит и играет, играет и грустит, – рассмеялась Рэме и, достав из деревянного шкафчика в углу комнаты высокие кружки, разлила в них щербет из кувшина. – Так что ты, мой хороший, ему сейчас не нужен.

– А тебе я сейчас зачем? – поинтересовался Аданэй, все-таки опускаясь на табурет.

Рэме протянула ему кружку с холодным сладким напитком и уселась, скрестив ноги, на разобранную кровать.

– Сам догадаешься? – спросила она, чуть склонив голову набок. В шелковой белой тунике, посреди темнеющих разноцветных одеял, она выделялась, как цветок лотоса в ночных водах.

– Нет. Ты мне скажи, – обронил Аданэй, хотя, конечно, уже догадался. Слишком уж игривым стал ее взгляд и пленительной – поза.

– Тогда садись ко мне поближе, вот сюда, и я прошепчу тебе на ухо.

Рэме провела ладонью по месту рядом с собой, будто лаская, и говорила протяжным, негромким, низким голосом. Эту интонацию и эти слова сложно было спутать с чем-то иным – так звучало приглашение предаться любовным утехам. И в других обстоятельствах Аданэй с готовностью предался бы им, тем более что эта бесстыдная девчонка была по-настоящему соблазнительна и смотрела так заманчиво, что сложно устоять. Однако в его случае подобные забавы мешали достижению цели, к которой он стремился. Не то чтобы за несколько месяцев он приблизился к этой цели хоть на шаг, но связь с рабыней могла навсегда закрыть даже малую возможность подступиться к царице. Лиммена вряд ли посмотрит на мужчину, который до этого был любовником ее служанки.

Аданэй отставил ополовиненную кружку с щербетом на прикроватный сундук и, поднявшись с табурета, медленно склонился над девушкой, призывно смотря ей в глаза. Легко касаясь, обвел костяшками пальцев овал ее лица, а большим пальцем приласкал полуоткрытые губы, нежно заправил за ухо вьющуюся прядь волос. Рэме запрокинула голову, издав тихий стон, и прикрыла веки, готовая отдаться. В этот момент Аданэй отстранился и совершенно будничным, даже сухим тоном сообщил:

– Я бы послушал, но у меня нет на это времени. Может, в другой раз.

На лице Рэме сначала отразилось недоумение, а потом она прищурила глаза и процедила:

– Осторожнее, Айн, радость моя. Игры со мной могут быть опасны.

– Что ты, какие игры? – Он небрежно пожал плечами. – Я же сразу сказал, что мне нужно вернуться к Вильдэрину. Спасибо за щербет. Доброй ночи.

Девушка ничего не ответила, только проводила его недобрым взглядом, Аданэй же, оказавшись за дверью и пройдя дальше по коридору, привалился к стене и легонько стукнулся об нее головой.

«Полудурок! – обругал он себя. – Нет, полный придурок!»

Он ведь сознавал, что не стоит вступать в любовную игру со служанкой царицы. Благо, что от «любовной» он кое-как удержался, а вот от игры, увы, нет. Сначала поощрил девушку, а потом пренебрег ею, выказав пренебрежение. Зачем он так поступил? Потому что привык? А ведь вместо этого мог без затей и риска изобразить ничего не понимающего дурачка. Тогда она не затаила бы обиду, а сейчас кто знает… С приближенной служанкой правительницы и впрямь стоило быть осторожнее, это не безобидная добренькая Ли-ли и не его былые наложницы, полностью зависящие от его воли. У Рэме же за вкрадчивым поведением и медоточивым голоском угадывался довольно суровый нрав.

Только спустившись на свой этаж, Аданэй немного успокоился, решив, что попробует завтра же найти слова, чтобы, с одной стороны, извиниться перед девушкой, а с другой – не вызвать у нее повторного интереса.

Вернувшись в покои, он не обнаружил Вильдэрина: его не было ни на диване, где он любил сидеть, ни в кровати, ни у зеркала, а из трех светильников остался лишь один. Зато из-за прикрытой двери музыкальной комнаты доносилась красивая печальная мелодия. Выходит, Рэме действительно неплохо знала юношу, раз предугадала это. Аданэй тихо, стараясь не отвлечь его, вошел в комнату. Вильдэрин сидел в ее глубине на невысокой короткой скамье и перебирал струны лиры. Свет двух ламп освещал его лицо и фигуру, подставку с несколькими видами флейт и стойку с разнообразными струнными инструментами слева.

Увидев прислужника, юноша едва заметно улыбнулся уголками губ, кивнул на гору из подушек у одной из стен и тут же забыл о нем, снова погрузившись в музыку.

Спокойная минорная мелодия убаюкивала, и Аданэй сам не заметил, как на этих же подушках и уснул. Проснулся, когда Вильдэрин коснулся его плеча.

– Айн, перебирайся на кровать, уже утро.

– Утро? – вскочил он, протирая глаза. – Проклятье! Я должен был проследить, если ты вдруг заснешь, а вместо этого сам уснул.

– Если бы я почувствовал, что засыпаю, то разбудил бы тебя. Но все в порядке, правда. Я иду провожать царицу, а ты иди досыпай.

Аданэй глянул за окно, где и впрямь брезжил рассвет, затем посмотрел на юношу – тот уже был красиво одет, причесан и накрашен.

– И когда ты только успел? – пробормотал он, мотнув головой.

Вильдэрин ответил ему непонимающим взглядом, но пояснять Аданэй не стал. Покачиваясь спросонья, поплелся в свою комнатушку и там, рухнув на ложе, тут же снова заснул.

***

Ниррас только-только продрал глаза и, позевывая, вышел из спальной комнаты в приемную, как раздался стук в дверь. Советник гаркнул:

– Кто там?! – и, не дожидаясь ответа, открыл дверь.

На пороге стоял Аххарит, как всегда невозмутимый.

– Чего тебе? – пробубнил Ниррас.

– Может, впустишь для начала?

Ниррас со вздохом шагнул в сторону, пропуская стражника. Закрыл дверь и повернулся к нему.

– Так зачем явился?

– Хотел кое о чем спросить и кое-что уточнить.

– В такое время? Мне еще царицу провожать. До полудня не терпит?

– Возможно, терпит, а может, и нет. Зависит от твоего ответа, поэтому лучше сразу.