– Какое-то послание. Наверное, кто-то просунул под дверь, пока нас не было.
– Давай сюда. – Юноша забрал у Аданэя и письмо, и лампу, расположив и то, и другое на столе. Пробежавшись взглядом по строчкам, смял записку в руке и простонал: – Проклятье! На рассвете!
– Что случилось?
На самом деле Аданэй уже знал, что случилось. Успел прочесть, но виду не показал: пусть Вильдэрин и дальше думает, что его слуга не умеет читать по-иллирински, только говорить. Почему он когда-то сделал такой вывод, Аданэй понятия не имел, но разубеждать не спешил, ведь, скорее всего, именно благодаря этому предположению юноша не слишком-то прятал от него свою нежную переписку с царицей.
– Да в общем-то ничего страшного не случилось, – вздохнул юноша, падая на диван, – просто я узнал, что царица уезжает не днем, а на заре. Это значит, что, если я хочу ее застать, мне проще не ложиться спать совсем, – он с тоской глянул в темноту за окном, – чем пытаться встать до рассвета.
– Великая уезжает? – Аданэй зажег от огня лампы еще два светильника и опустился на стул напротив Вильдэрина.
– К счастью, ненадолго. Но я все равно хочу и должен проводить ее. Просто я думал, что это случится среди дня, и завтра я успею написать ей до ее отъезда. Но раз так… то придется написать сейчас.
– Зачем? – не понял Аданэй. – Если ты собрался ее провожать, и вы все равно увидитесь?
Вильдэрин с усмешкой поинтересовался:
– Айн, как, по-твоему, выглядит отбытие правителей из столицы? И каким образом их провожают?
Аданэй не раз видел, как это происходило в Отерхейне. В Иллирине, должно быть, все обставляли еще торжественнее.
– Ты хочешь сказать, что будет свита, гора пышных слов и множество людей?
– Да, и я буду стоять среди этого множества и даже не смогу к ней приблизиться.
Он облизал губы и скользнул взглядом по столу, на котором горела лампа, подсвечивая кувшин с разбавленным вином и скомканную в сердцах записку.
– В таком случае зачем лишать себя сна? – Аданэй дотянулся до кувшина и, плеснув вина в кубок, протянул его юноше.
– О, спасибо, меня как раз мучила жажда, – с благодарностью и удивлением заметил Вильдэрин. – Как ты догадался?
– Я наблюдательный, – пожал плечами Аданэй, возвращаясь на место. – Может, тебе и не стоит туда идти?
– Но я хочу. Пусть и не смогу приблизиться и сказать хоть слово, но в конце, перед тем как сесть в повозку и уехать, я знаю, что она отыщет меня взглядом и улыбнется. И этот взгляд, и эта улыбка будут предназначены именно мне. Мне одному.
Он отпил из кубка, глядя куда-то мимо Аданэя, потом очнулся и попросил:
– Можешь принести мне чернила и все остальное?
– Конечно, – ответил Аданэй, понимая, что раз Вильдэрин спать не будет, то и ему, скорее всего, не придется.
Правда, точно так же он понимал, что как только юноша получит чернила и бумагу, то не станет удерживать его и заставлять бодрствовать. Однако Аданэй уже и сам передумал идти спать, опасаясь упустить что-нибудь важное. Например, той минуты, когда послание будет написано и потребуется его доставить. Лучше, чтобы юноша не сам понес записку, а поручил это Айну – тогда получится ее прочесть.
Вильдэрин устроил на коленях доску и в задумчивости прикусил кончик пера.
– Тебе еще чем-нибудь помочь? – спросил Аданэй.
– Нет-нет, Айн, можешь идти. – Он выпустил кончик пера из зубов и теперь постукивал им по доске. – У тебя, наверное, глаза слипаются. Как, впрочем, и у меня, но ты вовсе не обязан страдать вместе со мной.
– Да ладно уж, пострадаю, – махнул рукой Аданэй, пересаживаясь со стула на мягкие подушки на полу возле дивана. – Если тебя вдруг сморит, и ты проспишь отъезд царицы, то, подозреваю, еще не один день будешь себя винить. А так я тебя разбужу. В любом случае вдвоем надежнее: можно скоротать время за болтовней, и тогда хоть кто-нибудь из нас да выдержит до рассвета.
– Я ценю твое расположение ко мне, Айн, и твою помощь, – серьезно произнес Вильдэрин, отрывая взгляд от бумаги. – Правда. Я хотел, чтобы ты знал об этом.
– Я знаю, – с той же серьезностью ответил Аданэй. – Я тоже ценю твое отношение ко мне.
Юноша улыбнулся и, ничего не ответив, снова уткнулся в лежащий на доске лист бумаги, раздумывая, что написать. Когда он закончил, то свернул послание и обвязал тонким шелковым шнуром.
– Мне отнести? – спросил Аданэй, протягивая к нему открытую ладонь, и Вильдэрин, чуть посомневавшись, вложил письмо в его руку. – Отдать стражу-привратнику?
– Ни в коем случае! – воскликнул юноша. – Вдруг он прочтет, а я бы этого не хотел. Отдай Рэме, как обычно.
– Тогда почему ты не боишься, что Рэме может прочесть?
– Рэме? Это не страшно. Да и вряд ли ей любопытны мои послания, она и так знает обо мне очень многое, как и я о ней. И если надо, мы всегда можем спросить о чем-то друг друга напрямую. Мы ведь знакомы с самого детства, но при этом – или именно поэтому – малоинтересны друг другу.
– Ладно. Только она ведь наверняка сейчас спит.
– Не уверен. К тому же у нас с ней договоренность, что мы тревожим друг друга в любое время, если дело касается царицы.
Аданэй кивнул и, пообещав скоро вернуться, вышел за дверь. Поднявшись по винтовой лестнице, он двинулся по коридору, ведущему к царским покоям, но не дошел до них, а остановился подле ниши с одной из многочисленных статуй, ярко освещенной лампами. Там он аккуратно снял шелковый шнурок со скрученной записки и развернул ее, готовясь прочесть. Тут и услышал издевательски-вкрадчивый мужской голос:
– И что же здесь делает раб в такое время? И что это у него в руках?
Откуда взялся этот рыжеволосый стражник, из какого темного укрытия вынырнул, Аданэй так и не понял.
– Так что это? – повторил иллиринец и протянул руку. – Давай сюда.
– Не могу, господин. Это послание для повелительницы.
– Вот как? От кого же? – все так же вкрадчиво спросил стражник, надвигаясь на него. – И почему в таком случае ты его читаешь?
– Потому что… эта записка… она от меня, я всего лишь ее перечитывал, – не придумав ничего лучше, соврал Аданэй.
– Правда? Насколько я помню, у единственного раба, которому позволено писать повелительнице, – стражник кивнул куда-то в сторону, – волосы немного темнее. А ты вроде бы его слуга.
Аданэй старался держать себя в руках, но чувствовал, как земля уходит из-под ног: еще чуть-чуть, и стражник донесет на него либо Вильдэрину, либо еще кому.
– Да, мне не позволено ей писать, но я... все-таки написал.
– Любопытно... А твой господин знает, что ты хочешь занять его место подле владычицы? – с обманчиво-мягкими нотками протянул мужчина.
«И откуда ты такой омерзительно-догадливый взялся?» – подумал Аданэй, а вслух возмутился:
– И мысли такой не было! Я не по своему почину написал, мне приказали.
– Кто? – резко спросил стражник, голос которого враз утратил мнимую мягкость.
«Прости, Ниррас, – мысленно обратился Аданэй к советнику, – но иначе мне не выкрутиться. А ты что-нибудь да придумаешь…»
– Мне велел военный советник – господин Ниррас Таннеха. – Велел написать и передать царице через ее служанку.
Стражник прищурился, пристально и с подозрением уставившись на него, но Аданэй не опустил взгляда.
– Осторожнее, раб, – тихо сказал мужчина, хватая и подтягивая его к себе за ошейник. – Я этим же утром выясню, правду ли ты говоришь. И если лжешь, лично спущу с тебя шкуру, понял?
– Конечно… господин, – выдавил Аданэй. – Я не лгу. Сам спроси Нирраса, приказывал ли он что-то рабу Айну. Айн – это я.
– Знаю, – усмехнулся стражник. – Я всех вас знаю в лицо. Пока что можешь идти куда шел. Но молись всем богам, чтобы советник подтвердил твою историю.
Он развернулся и пошел прочь. Несколько мгновений факелы отбрасывали свет на его фигуру, красными всполохами играли в рыжих волосах, потом силуэт растворился в другом конце коридора. Аданэй выдохнул. О том, чтобы читать записку, он теперь и не думал. Подрагивающими, непослушными пальцами свернул ее, кое-как заново обвязал шнурком и помчался к царским покоям, где рядом, дверь в дверь, находилась комната Рэме.
