– Мы идем сейчас по священной роще, – наконец заговорил юноша. – Там, в ее глубине, есть озеро, оно зовется Озером Царей и тоже считается священным. С новолуния и до исхода полнолуния нам, рабам, путь сюда заказан. Но когда луна стареет, на посещения этого места невольниками смотрят сквозь пальцы. Конечно, и тогда не всем это дозволено, только некоторым. Но мне можно. А значит, и тебе, пока ты со мной. – Он говорил ровным голосом, неторопливо и как будто немного рассеянно. Только однажды, споткнувшись о выступающий из земли корень, ругнулся, но сразу же продолжил рассказ как ни в чем не бывало: – Один из здешних источников слывет целебным, и там, где он впадает в озеро, в особые дни года чествуют богов. В других местах озера тоже проводятся различные обряды: на восточном берегу в воду окунают новорожденных царевичей и царевен, а на западном омывают тела царей ушедших. Днем сюда иногда наведываются вельможи и придворная знать, чтобы отведать целительной воды. Но о ночи в священной роще ходит множество недобрых историй, а потому после заката большинство людей побаиваются тут бывать.
– Но не ты? – спросил Аданэй. – Ты не боишься? И Рэме?
– Меня впервые привела сюда царевна Аззира, еще в детстве, и она сказала, что озеро и роща никогда меня не тронут. И я ей поверил, потому что она, я так думаю…
Он не договорил, но Аданэй не мог этого так оставить и переспросил:
– Так что ты думаешь?
– Что она ведьма, – понизив голос, ответил юноша. – Ну а Рэме… насколько я знаю, после заката она ходила сюда только со мной.
Он снова умолк, а Аданэй слишком сосредоточился на том, чтобы не споткнуться о камни и корни, которые все чаще попадались на пути. Заросли тоже стали гуще, мешая идти, царапая руки. Но вот Вильдэрин раздвинул ветки жимолости и нависшего над тропой клена, пропустил Аданэя вперед – и взгляду открылось озеро. По водной глади плавали кувшинки, плескалась набегающая на берег рябь, и, подрагивая, стелилась лунная дорожка.
Юноша подошел к берегу и, бросив на траву плащ, уселся сверху, обхватив колени руками и уставившись на воду. Аданэй расположился рядом.
– Гнесис просил меня взять его в услужение, – без всякого предисловия начал Вильдэрин. – Еще тогда, после гибели Иниаса. Я отказал.
– Послушай, я верю, что многие хотели бы прислуживать возлюбленному самой царицы, – с сомнением протянул Аданэй, – но неужели настолько, чтобы убить? И… почему же ты отказал ему?
Вильдэрин помедлил с ответом, затем сказал:
– Он хотел мне служить не потому, что я любовник царицы, а потому что я это я. Чтобы быть рядом и… – Он не стал продолжать эту фразу. – Поэтому я отказал. Мне казалось, что так будет лучше для него же, я не думал, что все так обернется.
– Так он был в тебя влюблен? – догадался Аданэй.
Юноша промолчал, словно не услышал, а затем с досадой воскликнул:
– Надо было дать мне поговорить с ним! А не казнить сразу! Вдруг это все-таки ошибка, и то был не он? Гнесис совсем не похож… не походил на коварного убийцу, наоборот: несмелый, неуверенный, не способный ответить обидчикам…
– Эти качества вовсе не означают, что их обладатель не может убить, – вспомнил Аданэй Элимера в их юности. – Я сталкивался с похожими людьми.
– Возможно, ты и прав, Айн, – вздохнул Вильдэрин, запустив в озеро каким-то камешком. Раздался всплеск, и по лунной дорожке побежали круги. – Если бы еще и ты погиб, то мне было бы очень сложно найти кого-то, кроме Гнесиса, кто не побоялся бы служить мне. И все равно не могу поверить, что это он! – Юноша мотнул головой. – Или, возможно, просто не хочу в это верить. – Он перевел взгляд с озера на Аданэя и с изменившейся интонацией, будто ему только что пришла в голову новая мысль, сказал: – Тебе, должно быть, неприятно, что я как будто защищаю его или оправдываю. Он пытался тебя убить, а я словно выгораживаю его.
– Это было бы неприятно, – ответил Аданэй, – если бы я знал этого Гнесиса и был бы уверен в его вине. Но я понятия не имею. Не знаю, как с этим здесь, но там, где я жил раньше, стражники и приближенные господ не всегда пытались разобраться, кто виноват в действительности – иногда они просто сваливали вину, на кого проще и удобнее.
Вильдэрин покачал головой.
– Нет, тут другое. Твое отравление расследовали по приказу самой царицы, ее не посмели бы обмануть.
С этим Аданэй поспорил бы, памятуя, что Лиммену обманывал собственный военный советник, но, естественно, Вильдэрину он не стал этого открывать. В конце концов, неведомый Гнесис и впрямь мог оказаться убийцей. Порой влюбленность толкает людей на разрушительные, нелепые и глупые поступки, стоит только вспомнить Элимера с этой его рабыней или несчастную малышку Ли-ли в замке Гиллары. Хорошо, что самого Аданэя до сих пор миновало это несуразное и оттого опасное чувство, и он надеялся, что минует и в дальнейшем.
– Обычно я окунаюсь в озеро, когда сюда прихожу, – сменил тему Вильдэрин. – Вода в нем чистая, теплая и спокойная. Но сегодня настроения нет. А ты поплавай, если хочешь.
Аданэй хотел. Он уже столько времени провел в стенах дворца, а до этого у Гиллары, что начал забывать, что за пределами стен существует целый мир. И пусть эта дикая роща, и это озеро, и ночное небо над ним были всего лишь маленькой частью огромного мира, но даже они дарили иллюзию свободы. Хотя бы ненадолго.
– Там вход лучше, – указал юноша вбок, где между зарослями рогоза виднелся широкий проход.
Скинув плащ подальше от кромки воды, положив на него остальную одежду, Аданэй бросился в озеро и поплыл к противоположному берегу. Вильдэрин не солгал: вода и впрямь оказалась теплой и чистой, без примеси тины. Отплыв довольно далеко, он перевернулся и лег на спину, глядя на звезды и покачиваясь от едва ощутимой зыби. На другой берег, правда, плыть передумал: тот терялся во тьме, и Аданэй сомневался, что доберется туда достаточно быстро – в ночи расстояние обманчиво.
Выбравшись из озера, он поскорее отерся плащом, отмахиваясь от надоедливых комаров, и, одевшись, вернулся к Вильдэрину, сел рядом. Тот лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел в небо. На появление Аданэя даже не шевельнулся, только спросил:
– Понравилось?
– Да, замечательно! – выдохнул Аданэй. – Непривычно теплая и приятная вода. В Отерхейне я такого не припомню. Хотя днем там обычно жарко, но почти все реки берут начало в горах, и оттого быстрые и холодные. И немногие озера холодные тоже, не успевают прогреваться. Зато до чего прозрачные! Видел бы ты, как красиво отражается в них небо, особенно на закате!
– Ты скучаешь по Отерхейну? – спросил Вильдэрин и сам же ответил: – Конечно, скучаешь. Хоть ты там и натерпелся, но все-таки именно там вырос.
– Я старался не думать об этом… но да, скучаю, ты прав. Кроме ужасных воспоминаний меня с ним связывают и хорошие тоже. Кроме людей, мучивших меня, там остались и те, кто был ко мне добр. – Аданэй говорил распевно, с легкой печалью, стараясь привнести в интонацию доверительные нотки. Впрочем, он не лгал, он и впрямь тосковал по родине, по погибшему отцу, с признательностью вспоминал Еху, старого лесника, и некоторых своих приятелей.
– Надеюсь, со временем ты полюбишь Иллирин тоже. – Вильдэрин оторвал голову от земли и снова сел. – Признаться, я тоже порой немного скучаю по своему прошлому. Да-да, понимаю, как это звучит, и что ты можешь подумать, – усмехнулся он. – Вроде: какое уж там прошлое у юнца девятнадцати лет! – Он издал короткий смешок, затем посерьезнел: – Но я имею в виду детство и раннюю юность, еще до царицы. Иногда мне приходилось нелегко, зато в то время я мог запросто говорить с другими невольниками, что-нибудь обсудить или просто посмеяться. А потом одни из них начали осторожничать, больше ни о чем мне не рассказывали, а их смех затихал, стоило им увидеть меня поблизости. Кажется, они считали, что все услышанное я передаю царице. Другие стали чрезмерно почтительны, даже кланялись при встрече, как господину, и всячески старались польстить. Какое-то время я еще пытался все это исправить, а потом плюнул. Тогда многие решили, что я зазнался. Ну а я не стал их разубеждать. Хотят видеть во мне того, кем я не являюсь – их дело. Нет, я ни на миг не жалею о том, как все сложилось, и ни на что не променял бы свое настоящее. Мне кажется, что сейчас я самый счастливый из людей! Но все равно иногда вспоминается то, что было раньше.
