Элимер прошел дальше по коридору и погасил свой факел, опустив в чашу с песком, затем повернулся к Хиргену.

– Теперь айсадка, – перешел он к другим распоряжениям. – Ее нужно отвести наверх, в потаенную комнату. Распорядись, чтобы принесли туда воду и какую-нибудь одежду. И лекаря пригласи. Убедись, что в комнате нет острых и тяжелых вещей, веревок… всего того, чем она могла бы навредить себе или другим.

– Все сделаю, – кивнул Хирген. – Велишь начать сейчас же?

– Велю. Ступай.

Смотритель поклонился, но Элимер уже прошел мимо него по коридору. Хирген двинулся следом. Посередине ведущей из подземелья лестницы кхан обернулся.

– Замки у тебя проржавели. Разве я за этим следить должен?

– Сегодня же прикажу почистить или сменить.

Элимер промолчал и пошел дальше. Поднявшись в жилую часть замка, он с удовольствием втянул сухой теплый воздух.

***

Сначала исчезла полоска света, затем Шейра услышала, как закрылся замок. Она вновь оказалась в пугающей тишине, кромешном мраке, наедине с собственным отчаянием. Девушка слабо представляла, сколько времени провела здесь, и тем более не знала, сколько еще пробудет. Дни отсчитывала по числу появлений стражников: два раза в день один из них приносил воду и еду – вареные овощи, сыр и пресную лепешку.

Шакалы приходили и сразу уходили – так длилось до четвертого дня. А потом, сразу после того, как перед ней поставили еду, один из мужчин явился снова. Слишком рано явился. Сначала он смеялся над Шейрой и что-то говорил, но она не понимала – за булькающим хохотом не разбирала слов. Затем набросился, придавив своим телом к полу, распластавшись на ней, как на подстилке из шкур, и принялся шарить руками по шее, груди, между бедер. О, Шейра прекрасно понимала, что это значит, и не могла допустить, чтобы шакал овладел ею. Но что она могла сделать – безоружная, ослабевшая? Только и сумела, что со всей силы ударить в веки большими пальцами, а зубами вцепиться в нос, находящийся прямо перед ее лицом. Шакал завопил, а она ощутила его соленую теплую кровь на губах и языке. В следующий миг в скулу Шейры врезался тяжелый кулак, заставив разжать зубы. Враг вскочил, хватаясь за нос, рыча и заливая пол своей кровью. Потом обрушился на сжавшуюся, притянувшую колени к груди девушку, и принялся бить ее по голове, бедрам, плечам. Наверное, забил бы до смерти, но на крик прибежали другие шакалы и оттащили его. Шейра к этому времени почти потеряла сознание, и только одна мысль крутилась в затуманенной голове: умереть хочется...

На пятый день явился темный вождь, Шейра сразу его узнала и приготовилась защищаться, если и он вздумает на нее напасть. Она следила за ним напряженным взглядом и прикидывала: если шакал подойдет, успеет ли она выхватить кинжал из его ножен, а потом всадить в грудь – ему или себе.

Правда, шакалий вождь сделал только несколько шагов и остановился, больше не делал попыток приблизиться, но разглядывал ее с тем любопытством, с каким дети разглядывают диковинное насекомое. Потом сказал, что не тронет. Она разобрала слова, но не поверила: всем известно, что шакалы – лгуны.

Этот, однако, не соврал. Еще чуть-чуть посмотрел на нее и молча ушел. Из-за неплотно закрытой двери Шейра слышала, как он бранится из-за того, что вчерашний шакал дурно с ней поступил. Это с трудом укладывалось в голове, ведь темный вождь – самый подлый и бесчестный из всех шакалов.

Когда все ушли, а дверной замок проскрежетал, закрываясь, она снова свернулась в углу на подстилке из сена и шкур и даже задремала муторной тревожной дремой. Очнулась, когда снова проскрипел ключ в замочной скважине, и на пороге появились два незнакомца. Она вскочила, выставив вперед руки, но через несколько мгновений борьбы шакалы скрутили ее и потащили из темницы и дальше по коридору.

Шейра решила, что ее ведут убивать.

***

Кхан сидел в тронной зале, подперев рукой подбородок. Изредка прикладывался к кувшину с отваром тимьяна, стоящему на широком подлокотнике. За спиной правителя застыл Видальд, и больше в помещении никого не было.

Дверь распахнулась, стражник втолкнул пленницу, и Элимер с удовольствием отметил, что она все-таки облачилась в принесенную ей одежду: простую тунику из небеленого льна. Значит, можно было надеяться, что и в остальном дикарка будет столь же сговорчива. С тех пор как ее забрали из темницы и поместили в потаенной комнате, прошло несколько дней. Синяки на лице пожелтели, отек под веком уменьшился, теперь ее юность бросалась в глаза еще сильнее.

Айсадка не сутулилась, не дрожала и вообще не походила на впавшую в отчаяние. Напротив, стояла неподвижно, расправив плечи, вздернув подбородок, ее взгляд находился где-то на уровне груди кхана, но смотрела она как будто сквозь него, словно не видя его.

Элимер в неудовольствии поджал губы. «Нет, эта ничего не расскажет… Но попробовать все равно стоит».

– Назови свое имя! – велел он.

Девчонка осталась невозмутимой.

– Гордыня тебе только навредит. Хотя как знаешь... – бросил Элимер и, стараясь подбирать простые слова, медленно проговорил: – Тогда меня послушай. Я сохраню тебе жизнь и верну свободу, если расскажешь о вашем пророчестве. Если откажешься, велю пытать и убить. Убивать тебя будут долго, будут каждый день что-то отрезать. Сначала пальцы, потом уши… – Дикарка молчала, и Элимер добавил: – А до этого отдам тебя моим воинам. Их будет много. Тебе понравится.

Последняя угроза подействовала, айсадка вздрогнула и наконец посмотрела кхану в глаза. Помолчала, подбирая отерхейнские слова, и выпалила с сильным акцентом:

– Лжиный темный вожак! Шакала зачем убить велеть, если делать, как он?

– Я его казнил не из-за тебя, а потому что он меня ослушался. Он отмучился, а твои мучения только начинаются.

Девчонка отвернулась, но от кхана не ускользнуло, что уголки ее губ дернулись, а кулаки сжались. Значит, пленница поверила в угрозы, испугалась их, а раз так, можно добавить новых:

– Муки ждут не только тебя. Чем дольше будешь молчать, тем больше твоих сородичей умрет.

Айсадка широко распахнула глаза, и ее губы задрожали. Затем она отшатнулась, оказавшись чуть позади одного из стражников.

Самое время повторить вопрос, подумал Элимер, но не успел и слова сказать: девчонка молниеносным движением выхватила из ножен стражника кинжал и, отскочив назад, размахнулась, целя себе в шею.

Никто не успел бы ей помешать…

Видальд успел.

Словно предугадав порыв пленницы, в тот же миг запустил в нее бронзовым кувшином с уже чуть теплым отваром и попал в живот. Девушка согнулась, издала тонкий всхлип и, не удержав равновесия, упала. Когда пришла в себя, стражники уже отняли кинжал и теперь связывали за спиной руки. Айсадка тщетно пыталась вырваться. Ее ресницы часто-часто заморгали, и она опустила голову, скрывая слезы.

– Даю время до завтра, дикарка, хорошо подумай, – усталым голосом протянул Элимер и махнул рукой пристыженному стражнику. – Уводи!

За пленницей закрылась дверь, а кхан поднялся и в раздражении прошелся по зале.

– Не понимаю этих дикарей! Сущее безумие – согласиться на пытки и умереть из-за какого-то пророчества! Но, может, теперь она передумает?

– Нет, – возразил телохранитель, – не передумает.

– Ну ладно, я бы еще понял, если бы она только собой жертвовала. Но что же, до жизни соплеменников ей тоже дела нет?

– Ты же, кхан, видел, что есть, – ответил Видальд. – Иначе с чего бы она убить себя вздумала? Просто у них, у дикарей, все не по-людски. Они верят… во всякое.

– Во всякое?

– Ну, они верят, что нельзя болтать о таинствах чужакам, тем более врагам, а то в посмертии и следующих рождениях ждут муки сильнее тех, которыми ты пугаешь. А остальной народ столкнется с бедами: голодом, болезнями... ну и всем таким прочим. Если не умилостивит духов большой кровавой жертвой…